Сколько ты стоишь? (сборник) (СИ) - Сакрытина Мария. Страница 45

Она смотрела на меня какое-то время, потом рассмеялась.

— А что я могу сделать?

Я опешил. Ну правда, Элиас..!

— Как? Ты же королева. Прикажи, и…

— И ничего не случится, — она хихикнула, заглянула мне в глаза. Темно было, но я видел в сумраке — её глаза сияли, живо и по-настоящему, как и раньше. И удивительно напоминали мне драконьи. — Ничего, глупыш, совсем ничего. Ты не понимаешь — я могу стоять, кричать в тронном зале… да хоть на весь дворец вопить. Они не услышат. Да, я королева. Да, я самая сильная. Да я из великого рода Кармин-теру. И что? Я одна, ты понимаешь? Я совсем одна, — она повернулась, кивнула на вздымающийся и опускающийся в такт дыханию перламутровый бок. — Посмотри: драконы сильны, волшебны, великолепны. У них нет соперников ни на суше, ни в воздухе. И даже в море — хотя они не любят воду. При этом любят рыбу… Но если начинается ледяной дождь, они прячутся в скалах или даже в море, если совсем не везёт. Потому что дракон, король воздуха, оставшийся под открытым небом в такой дождь, рискует умереть: крошечные льдинки ранят чешую, повреждают глаза, ослепляют. А ведь это всего лишь льдинки — поймай, сожми, и она растает, исчезнет. Ничто. Но когда дождь, когда их много, прячется даже дракон… Понимаешь намёк?

— У льдинок нет предводителя, — тихо сказал я. — У магов…

— Есть, — подхватила она, грустно улыбнувшись. — Мой дядя. Он очень удобно правит в тени трона и у него нет моего дара, ему не надо бояться любого колдовства, не надо бояться, что сорвёшься, за ним не бродит… Но ты же не думаешь, что если я убью дядю, это что-то изменит?

Я удивился: почему нет?

— У меня ещё куча родственников, — усмехнулась волшебница. — А у дяди с полсотни приемников. Они, конечно, слабенькие… но маг никогда не захочет терять власть. Никогда. Маг по своей сути лжец и интриган. Мы такие. А люди… Простаки. Им не повезло, когда мои предки захватили власть.

Простаки.

— Ты мне тоже лжёшь? — тихо спросил я, и она откликнулась:

— Нет.

— Почему?

Её взгляд заледенел мгновенно, спрятав ту странную боль где-то глубоко внутри.

— Последний вопрос, человек. Я устала.

— Кто такой Саймон?

Она снова рассмеялась — тихо и совсем не весело.

— Шпион из Яктерсы.

— Что?! — вырвалось у меня. Яктерса — страна, в которой волшебников раз-два и обчёлся, да, Элиас? Сильные, правда… И одного из них отправили..?

— А ты не знал? — хихикнула волшебница. — Я окружена шпионами.

И я замолчал, подавившись её словами, а она, смеясь, закрылась волосами, прикорнула под боком у дракона, прижавшись к нему, свернувшись в клубочек.

Безумно выл ветер…

Я представлял (или мне снилась?) куклу за стеклом-витриной. Кукла-ангелочек в окружении людей-простаков и волшебников-дядей-канцлеров, и шпионов (ну надо же… Саймон!). У куклы был ледяной стеклянный взгляд, и она громко говорила мне: «Не смей меня жалеть». А я шептал в ответ: «Прости».

Утром пещера была полна драконов. У них тонкие крылья. Кожистые, но тонкие. Когда драконы их складывают, они… ну скукоживаются, что ли, и получаются тонкие такие складочки, полупрозрачные. И чешуйчатое змеиное тело. Представляешь ящерицу, Элиас? Знаешь, как она в трещины заползает, в самые маленькие протискивается. Ну вот, так они друг на друге в нашей пещере и лежали. Наверное, страшно должно было стать с непривычки: я просыпаюсь, наш перламутровый крыло откидывает, — а там огромный змеиный клубок. Но почему-то не страшно, а скорее весело — они так забавно «глаза продирают».

Потом мы летели обратно, королева набрала во флягу воду из того вонючего источника. И снова была рогатая лошадь.

Я спросил, можем ли мы ещё остаться. Знаю, что это для рапортов плохо, но не хотелось уезжать. Королева покачала головой. Объяснила, что нас канцлер хватится, когда Саймон ему очередную кипу подписанных бумаг не принесёт. Да и бал скоро.

Я чувствовал, что во дворце она снова замкнётся, закроется — может, ещё сильнее, чем прежде. И я эту жемчужину из устрицы не выковыряю. Так и получилось.

Я не знаю, Элиас, что на меня нашло. Ну живёт себе кукла, с рождения, похоже, окружённая людьми-манекенами, шпионами, как я, и сволочами-садистами, как канцлер. И нормальной становится только с драконами — существами, может, и высшего порядка, волшебными, но не людьми. Живёт в книжках. Знаешь, Элиас, заговоришь тут с креслом.

День прошёл (мы утром прилетели), я и слова от неё не услышал. Только нет-нет, но ловлю себя на том, что смотрю на неё чаще, чем когда считал просто красивой куклой. И взгляд у меня, наверное, другой. Но королева сидит за книгой, как за щитом, и не шевелится. Настоящий, образцовый манекен.

Элиас, скажи, что мне… (замазано)

Девчонки не должны страдать. Даже королевы. Даже маги.

Ну вот, опять кляксу поставил. Пойду-ка я спать.

Или стихи дурацкие напишу.

Я закрываю глаза, и вижу, как лечу… мы летим. Мои пальцы в её, её глаза сияют, она смеётся… Всё, хватит. Спать.

Твой,

Р.

31(?) — й день Близнецов, 587 год династии Декус-белли,

Королевство Кармина

Элиас,

твоя печатка закопана под буком, тем, у которого в прошлом году ствол расщепило. Прямо у корня, где ты в шутку повеситься по пьяни пытался.

А ещё это я сказал графине Р., что ты храпишь. И таракана в пироге, когда вы у нас последний раз гостили, запёк тоже я. Думал, ты съешь — а он Его Величеству попался. Я на тебя свалил. Прости. И за Кармину… В общем, у меня завещание в сейфе, ты знаешь, где. Доверенность на тебя. Седьмую часть того, что я тебе оставил, отдай Альвину. Фиговая у него работёнка. А тут ещё я с травкой… Хотел же героем стать, чтобы отец заметил, чтобы понял… Дурак я, и правда не думаю.

И ещё, Элиас, пожалуйста, обещай, что если когда-нибудь дойдёт до войны с Карминой, и ты будешь сидеть на троне — не трогай эту коронованную дуру с золотыми косами и тараканами в голове. Пожалуйста, Элиас, ради меня. Она дурочка, она девочка, она кукла, она только свои книжки знает. Не её вина всё, что здесь происходит. Обещай мне, слышишь?

В общем, ты понял, да? Я попался. Рапорт, не знаю, дойдёт ли, но письмо должно. У меня есть ещё время, и мне совсем не хочется провести его, как слюнтяй-философ, в размышлениях о жизни. А письма тебе… успокаивают.

А я ведь даже стал забывать твоё лицо… Или его из меня вытащили?

Ладно, по порядку… Да, мать его, к чёрту этот порядок! Я как лопух, как щенок малолетний, Элиас, ну честное слово! Там же девчонка была, малышка совсем, скулила, а я… как последний дурак…

В общем, не знаю, что папаша Алена, консорта, натворил, но чем-то он канцлера обидел, пока с королевой на драконах летали. Может, мнить о себе много стал — пузан этакий. Я ж видел, стоит, типа платочком глаза вытирает, а сам и рад, что не он на помосте… Так вот, не угодил — и всех его детей за исключением, конечно, Алена, пустили в расход. Точнее, приговорили к публичной казни. Четвертованию, колесованию, ещё там какие-то прибамбасы были — неслабо канцлер развлечься решил. Да и зверьков зарвавшихся приструнить — тоже дело. А дети — что? Ещё нарожают, они ж как кролики. Это канцлер так королеве сказал. И она не возразила, ничего — только лицо окаменело. Ну да, дело-то решёное — они даже подписи у королевы, кажется, не попросили.

Ален ей в ноги бросался, снова. Рыдал, край платья целовал, молил, обещал что-то. Саймон отпаивал его успокоительным. Потом королева и консорт стояли рядышком на балконе у того помоста и смотрели. Оба с каменными лицами. Со стеклянными взглядами. Оба — куклы, манекены. У Алена на щеке кровь засыхала — брызги с помоста. Палач плохо старался… Или наоборот, очень старался?

После старших двух братьев тошнило, наверное, даже самых зрелищеустойчивых из зрителей — но не магов. Канцлер прямо-таки болезненно наслаждался, рыдающую маменьку Алена по голове поглаживал, а рука нет-нет и на грудь спускалась. Чокнутый.