Псих. Дилогия (СИ) - Хожевец Ольга Аркадьевна. Страница 72

Наверное, в тот момент я улыбался.

***

- Что это с ним? - изумлённо и испуганно спросил вихрастый парень, и даже в слиянии меня неприятно резанул его испуг. - Он живой вообще-то?

Они с капитаном стояли на пороге пилотской кабины, и речь шла обо мне.

Раненых, как смогли, разместили на полу в стрелковом отсеке; там же вщемились в тесные кресла ещё трое спецназовцев. А вот вихрастый с капитаном вошли в пилотскую - вошли и замерли на пороге, словно увидев призрак. Нет, я несправедлив к капитану. Замер вихрастый, заслонив и без того узкий проход.

- Жив, раз летим, - скупо бросил капитан, мягко подвигая вихрастого в сторону.

- А на вид, как вчерашний покойник.

- Нейродрайвер.

- Из этих, из штрафников, что ли?

- Он может нас слышать, между прочим, - заметил капитан задумчиво.

- Да вряд ли. Не похоже.

- Сядь в то кресло и помалкивай.

- Долететь бы ещё, блин, - пробормотал вихрастый, опускаясь на сиденье. - Командир, а может, у него уже того, крыша отъехала?

- Может.

- И что делать?

- Заткнись и молись, - отрезал капитан, устраиваясь в штурманском кресле.

***

Из леталки я вышел последним. Вышел на своих ногах, хотя и двигался словно сквозь густую, вязкую патоку. Так бывает во сне: когда бежишь изо всех сил - и остаёшься на месте; пружинящий воздух замедляет движения, не пускает тебя, и чем сильнее ты рвёшься, тем прочней увязаешь в неосязаемом аморфном киселе.

Раненых уже положили на носилки, над ними суетились медики. Комбат оживлённо обсуждал что-то с капитаном спецназовцев. Вообще вокруг было полно народу; я выделил обеспокоенное лицо Тараса, мрачное - Одноглазого, непонятно зачем припёршегося на поле.

- Джалис. Марш на губу, - бросил комбат через плечо спецназовца.

Ровно, не повышая голоса. И тут же продолжил разговор.

Я ответил:

- Есть.

Капитан оглянулся, подмигнул мне сочувствующе. На его чёрном от пыли и копоти лице весело сверкали белки глаз.

***

Когда я только разорвал слияние с замершей на площадке леталкой и у открытого люка началась суета, капитан задержался в кабине.

- Летун, помощь нужна? - спросил он.

Я выдавил:

- Нет.

- Ребята перенервничали сегодня. Ты не в обиде?

- Нет.

- Ну, тогда я пошёл?

Я удивлённо поднял глаза. Он у меня спрашивает?

- Я не много понимаю в леталках, - тихо проговорил капитан. - В нейродрайве - ещё меньше. Ты прости, если что не так. Но... В общем, спасибо тебе. И... Да. Спасибо.

Он помялся и вышел, а я так и не разобрался, что же он хотел сказать.

***

Навстречу мне шагнул Одноглазый. Пожевал губами.

- Псих, - изрек весомо. - Правильно тебя народ с ходу-то определил. А я, дурак старый, колебался. Психом тебе и зваться.

Я бы пожал плечами. Но мне было настолько все равно, что я не сделал даже этого.

***

Кажется, мне что-то говорил Тарас. Я уже не слышал. Я шёл в звенящей тишине, и сделал ещё шагов с десяток, прежде чем серый бетон лётной площадки вдруг вздыбился подо мной, рванул навстречу, и уже вблизи я удивился, какой же он, оказывается, ноздреватый и неровный, и Тарас почему-то хватал меня за руки, отчаянно разевая рот в беззвучном крике, это выглядело беспомощно и смешно, но смеяться не хотелось, и я просто закрыл глаза.

6.

Когда я очнулся, первым, кого я увидел, опять был Тарас. Вокруг белели стены лазарета, я лежал на койке, а механик сидел возле меня на табурете, опустив голову, и выражение лица имел усталое и страдающее. Помню, в первый момент я даже подумал - что ещё случилось плохого, о чём я не знаю?

Я не шевельнулся, не издал ни звука, но Тарас вдруг резко поднял глаза - и наткнулся на мой взгляд.

- Данилка, - произнёс он неожиданно тонким голосом. - Данилка. Ты... как, паря, а? Ты меня слышишь? Помнишь? Ты... моргни мне хотя б, что ли?

Губы не хотели меня слушаться, но я собрался с силами и сказал:

- Тарас.

- Ох, - эхом отозвался механик, и его губы, дрогнув, начали расползаться в неуверенной улыбке. - Ох. Данилка?

- Я.

- Ф-ф-уу... - выдохнул он шумно, улыбаясь уже неудержимо, широко и радостно. - Я испугался даже, что мне показалось. Ну ты как, паря? Нормально, а? Ну, скажи ещё что-нибудь.

Отпущенное мной грубое ругательство из арсенала спецназовцев прозвучало в моих устах как-то неубедительно. Тарас, однако, расцвёл.

- Я и доктору говорил - с моим летуном все будет в порядке! - заявил он с гордой уверенностью, которой совсем недавно и в помине не наблюдалось на его лице. - Я и не сомневался.

- Вижу.

- А ты как думал. Ты... тебе, может, воды дать? Ещё чего?

- Только не "ещё чего", - выпалил я торопливо, с лёгким испугом припомнив Тарасовы неисчерпаемые запасы спирта. Слова давались уже легче. - Воды - дай.

- Так я же не про то, - механик даже растерялся слегка, неловко нашарил трубку поилки. - Тут медицина знаешь, как пасёт? Это - потом. Когда тебя выпустят.

- Выпустят?

- Выпишут, хотел я сказать.

Почудилась мне в его тоне нотка неестественности?

- Тарас, не финти.

- Да я...

- Говори как есть.

- Ох ты ж...

- Говори.

- Формально ты - на гауптвахте, - жизнерадостно пояснил Тарас. - Тебе даже пост караульный прямо в палате полагается. Только Док сказал Бате, чтобы не смешил людей, а я сказал, что сам подежурю, а Батя поразмыслил, плюнул - и махнул рукой.