Невиданное (ЛП) - Мур Келли. Страница 9
— Смирись с этим, Сара, — сказал Джексон, с удивлением наблюдая за мной. — Это Рождество. Самое удивительное время года.
— Я вполне уверена, что ненавижу Рождество, — сказала я, поймав его краем глаза, когда проходила мимо и слабо улыбнулась.
Когда я вернулась с парой ножниц и палкой, мужчина уже ушел, но Джексон был на месте и распутывал тоненькие нити белых лампочек для дерева. Их было очень много.
— Боже, — сказала я, — на это уйдет вечность.
— Час. — Он пожал плечами. — У меня были годы практики.
— Звучит так, что ты закончишь раньше меня, — пробормотала я. — Я отмотала три фута ленты и отрезала ее. Затем я завязала свой первый бант на самом низу.
— Сара, — проговорил Джексон.
— Что?
— Узлы, — он слегка качнул головой, — они должны быть одинаковыми.
Я взглянула на неудачный результат свои трудов, который косо свисал на одну сторону с выбивавшимся концом ленточки. Я не была уверена, что мне не все равно.
— Ты думаешь, что кто-нибудь обратит внимание на неаккуратные банты?
Он, слегка прищурившись, посмотрел на меня.
— Ну же. Почему ты вообще меня спрашиваешь? Ты просто делаешь работу, делаешь ее правильно и доводишь все до конца.
— Ты это вычитал где-нибудь?
— В чем дело? — Он улыбнулся в ответ на мой сарказм. — В частных школах не учат, как делать украшения?
Он развязал мой бант и переделал узел.
— Видишь, — он пояснил, как нужно делать, — делаешь верхнюю часть чуть длиннее, затем используешь нижний кусочек, чтобы сделать первую петлю. — Я наблюдала за его пальцами, его руками. Пальцы были длинными, а руки квадратными. Как у моего отца. — Затем продеваешь под верхнюю часть, поворачивая таким образом, чтобы бархатная сторона оказалась сверху. — Он сильнее потянул за петли, — на столбе висел аккуратный бант, и не было видно ничего кроме бархата. — Ножницы, — сказал он, протянув руку, как хирург в ожидании скальпеля. Я вложила их в его ладонь. Он сделал два быстрых надреза. — Заканчиваешь, обрезав концы в равных точках. Твоя бабушка была достаточно точной в этом.
Он посмотрел на меня и улыбнулся своей старой улыбкой, нежной и искренней, которую я всегда ожидала и на которую полагалась. Я снова подумала, почему мне кажется, что он в последнее время злится на меня.
Я стояла к нему так близко, что могла различить все его запахи: сильный чистый замах розового мыла и ели на его руках, летнего сена с конюшни, из которой он, вероятно, пришел сюда. Пока я так стояла, я думала, что чувство запаха, больше чем что-нибудь другое, обладает силой стирания времени. Что аромат может перенести тебя в любой момент с такой силой, таким притяжением, что ты почувствуешь, что стоит только открыть двери и ты снова окажешься в этом моменте. Прошлое накатило на меня, почти осязаемое, пока я стояла рядом с Джексоном, вдыхала его запах, и я хотела этого. Я хотела вернуть нас с Джексоном такими, какими мы были.
— Ты проснулась? — спросил он.
Я сделала шаг назад. Затем отмерила еще три фута ленты и отрезала.
— Не мог бы ты показать мне еще раз, пожалуйста?
***
За работой мы вели дружескую, ни к чему не обязывающую беседу, он — на дереве, а я на перилах лестницы. Я чувствовала себя неловко, но мне помогало то, что необходимо сосредотачиваться — с каждым разом мои банты становились все лучше.
— Бабушка говорила, что тебя приняли в Святом Игнатии? — спросил он.
— Они не хотели, но Хэтэуэй заставил их.
— Сенатор?
— Они с мамой старые друзья. Вообще-то, я думаю, что он может быть моим крестным.
— Думаю, что это может пригодиться, — заметил он, — быть крестницей следующего президента.
Я согласилась что да, может.
— Тебе нравится?..
— Школа в Северне? Она вполне приличная. Она была интегрирована в восьмидесятых.
— Ты в этом году выпускаешься. Что будешь делать дальше? Я удивилась, почему не имела ни малейшего понятия о том, чего хочет от жизни Джексон.
— Я не люблю говорить о будущем, — сказал он.
— Это больше не будущее, — сказала я. — Это следующий шаг. Это то, чем тебе следует заняться прямо сейчас.
Он заколебался, как будто раздумывал, хочет ли он мне рассказывать. Меня ранило то, что он мне не доверял.
— Я хотел бы изучать медицину в Хопкинсе? — наконец тихо ответил он.
— Хопкинс? — я не должна была выглядеть настолько пораженной, но это было сродни тому, как если бы он сказал что хочет отправиться на луну. Бедный черный парень из ниоткуда поступит в Университет Джона Хопкинса? В школе был интернациональный студенческий орган, сформированный из умнейших и ярчайших, но когда дело доходило до разнообразия, в статистике преобладали белые и мужчины. В конце концов, это же была Конфедерация.
— Твой отец сказал, что он попробует помочь мне попасть туда.
— Вау, — сказала я, заставив себя выглядеть воодушевленной. Рекомендация от моего отца, выпускника Хопкинса, уважаемого члена своего факультета и всемирно известного хирурга может помочь преодолеть предрассудки относительно Джексона. Может быть. — У тебя должны быть чертовски хорошие оценки. Ты хочешь стать врачом?
— Я собираюсь стать врачом, — твердо ответил он. — Однажды. — Но он опустил глаза, когда он это говорил.
— Ты будешь им, Джей, — искренне сказала я. — В Хопкинсе не догадываются, что упускают.
Его лицо смягчилось от легчайшей улыбки.
— Спасибо. — Он крошечное мгновение тихо стоял, как будто хотел сказать что-то еще. Но затем он отряхнул ладони о брюки и резко сказал, — Нужно принести лестницу. Увидимся позже.
***
Я как раз заканчивала с бантами, когда прибыли Мэгги с Сэмом и корзиной четырехдюймовых медвежат и охапкой сухой гипсофилы. Бабушкину лестницу всегда украшали антикварные медвежата, выглядывавшие из крошечных «снежных» цветов.
Я хотела встать и помочь, потому что это была веселая часть, но у мамы были другие планы. Она передала мне сверток с разнообразными вечнозелеными ветками и отправила меня украшать обеденный стол и каминную полку. Я приступила к работе, раскладывая ветки по длине стола, с завистью слушая как Сэм, Мэгги и Джексон болтают и смеются у входа. Я уже заканчивала, когда Мэгги с Сэмом вошли с древним Ноевым ковчегом, набитым маленькими деревянными животными, чтобы установить его посреди гипсофилы. Бабушкин обеденный стол всегда украшали тремя дюжинами пар животных, бредущих по вечнозеленым веткам к Ноеву ковчегу.
Когда я потянулась за жирафами, у меня появилось ощущения целых поколений рук, повторявших мое движение. Поколения моей семьи стояли на этом же месте, делали ту же работу. Я подумала, думали ли они о тех, кто придет после них и будет вот так же стоять. Семья. Часть меня возмущалась подобным историческим бременем. Но другая часть меня понимала, что это было нечто ценное. Первобытное.
— Сара? — мамин голос. Она пришла с очередными ветками для стола у двери, а также для каминных полок в гостиной и библиотеке. Я снова вздохнула. Был всего лишь час дня, а я уже устала.
Но сейчас все начинало походить на Рождество.
***
После этого нужно было закончить с елкой. Мы вчетвером — Джексон, Мэгги, Сэм и я — направились в кладовку на третьем этаже, чтобы забрать аккуратно сложенную гору коробок с бабушкиными украшениями.
Я избегала третьего этажа, когда была маленькой. Большинство детей верят, что где-то в доме живут «чудовища». У меня всегда были подозрения насчет длинной чердачной комнаты в конце лестницы.
На площадке третьего этажа было еще две маленьких комнаты. Первая комната слева была студией моей мамы, когда та была девочкой. Я заметила новое полотно на мольберте с характерными мамиными рисунками углем. Она рисовала в стиле, как мне казалось, высокого реализма — ее цвета всегда были чуть более яркими, чем в реальной жизни, создавая своего рода эффект сна. Иногда мне становилось интересно, может быть, она действительно видела мир в таком цвете. Чуть позади маминого холста был еще один, чуть меньше, кошка, облизывающая свою лапу. Мэгги. Моя тетя не разделяла бешеную страсть моей мамы к рисованию, но у нее был талант. Она была довольна собой, делая иллюстрации к детской книжке, которую написала.