Сияй, Бореалис! Лоскутки (СИ) - "Liz Elzard". Страница 30

Пока все были заняты обсуждением новых видеоигр и какого-то фильма, Лирет подхватила вещи и целеустремлённо переметнулась поближе к Ките. От скрипнувшего рядом стула тот даже проснулся, сонно поморщившись. Затем в класс шагнул учитель, и весь галдёж моментально испарился. Вообще девочка не собиралась полностью полагаться на одноклассника, но когда увидела свой лист с заданиями, то была готова провалиться сквозь стул и дальше. Учитель пристально следил за каждым, как ястреб с горной вершины. Обычно его неподвижный взгляд подолгу буравил Зерека, который мог бы сгореть заживо, будь учительский взгляд наделён такой силой. Затем посторонний шум напоминал, что помимо Зерека есть другие ученики. Лирет елозила, горько отмечая, что ни одно задание не способствует мыслительному процессу, а там, где должна строчить ответы ручка, до сих пор белела пустота. И как подозвать Киту? Он даже не смотрел сюда: решил свои задания и теперь дремал. Парень, будто ощутив прикосновение чужого взгляда, приоткрыл глаз.

— Что, совсем всё плохо? — бросил Кита достаточно громко.

У Лирет ухнуло внутри. Она вытаращилась на того, как на чудовище, разинув рот. Учитель не услышал голоса, словно задние парты находились в другой вселенной. Затем парень вдруг встал и невозмутимо подошёл однокласснице. С ума сошёл! Лирет побледнела от ужаса, чувствуя, что вот-вот сползёт под парту. Всё, теперь на каникулах не погулять. Ни в кино, ни в парк, ни на концерт. Сейчас учитель заметит, и за безрассудство одного ученика заплатят двое.

— Он не видит меня, — сообщил Кита, в руках у него светилась действующая печать. — К тому же слишком туп, чтобы знать печати такого уровня. Сделай нормальное лицо и не пялься на меня. Рот закрой.

Вот это да.

Он навис рядом, изучая задания. Лирет, старательно изображая глубоко думающую ученицу, пригвоздила взгляд к чистому листу, держа ручку наготове и стараясь развеять неподдельное удивление. Так уж повелось, что с Китой их сводили странные обстоятельства. Надо же — печати незаметности! Где он только научился их писать? От одноклассника разило мятой. Ему, однако, ничего не стоило решить задачки по элементарной физической магии.

— Хочешь сказать, ты не понимаешь этой простой ерунды? — хмыкнул Кита. — У тебя в голове, похоже, нет ничего кроме музыки.

Лирет насупилась. Она едва сдерживалась, чтобы не дать словесный отпор в самую неподходящую минуту. Тем временем учитель поглядывал на задние парты, и девочке совсем не понравилось ощущать его испытующий взгляд на себе. Она осторожно зыркнула на Киту. Тот, пользуясь моментом и нисколько не мучаясь от угрызения совести, показал невидящему учителю средний палец. Девочка недоумённо вытаращилась, забыв писать.

— Не пались, — ткнул её в затылок одноклассник. — Пиши, короче…

И он безукоризненно продиктовал решение к каждому заданию. Сдержал обещание в полной мере. Додумался даже провернуть целую аферу — да ради такого можно добровольно перерешать контрольные по всем предметам и получить лицензию парикмахера!

Фальшивая симфоника

— Не годится! Совсем! Это не симфоника, а звуки умирающего лося! Что за убогая иллюзия… да кто вам вообще сказал, что магические спецэффекты Поджигателей относятся к симфонике?

У Ларка, крайне унылого и невыносимо чопорного учителя симфоники, сегодняшний урок, похоже, стал лопнувшей струной нервов. Этот ценитель высокого искусства помимо сварливого характера имел склонность к больному перфекционизму, однако обладал завидной выдержкой. Правда, сегодня та самая выдержка всё же не выдержала.

— Ну как же так? — растерянно мямлила Лирет, топчась на месте и сжимая скрипку в разгорячённых пальцах. — Не может же у меня вся симфоника быть фальшивой.

— Да здесь язык не повернётся назвать это симфоникой! — голос учителя срывался и отскакивал от стен. — Уши вянут от этого отвратительного звука. Вы уже не начальный класс, а классику играете хуже младшеклашки! Что с вашими руками, Лирет? Что с душой? Вы слышали игру Марисы? Она-то наделена талантом — вот с кого пример стоит брать. Легендарная мелодия — мелодия величайшего музыкального гения Жозуа — и та из-под ваших струн уродуется неимоверно! Кошмар!

Лирет морщилась от града возмущений. Слова летели в неё копьями, задевали за больное, но на лице леденела маска нарочитой непоколебимости. Годы обучения научили запирать эмоции внутри. Мариса, лучшая ученица из её группы, стояла в сторонке и насмешливо поглядывала на нерадивую скрипачку. Образец класса, пример идеальной игры, лидер — слова, которые для Лирет были далёким блёклым огоньком в ночной тиши. А когда же удастся достичь того огонька?

— Никуда не годится, — качал головой Ларк. — Вы хоть понимаете, что нужно трезво оценивать свои возможности?

— Я… я буду стараться, — сухо пробормотала Лирет.

— Который год я уже слышу это ваше «буду» — и ничего не происходит. Это не дело.

— Но я могу сыграть свою мелодию, — подняла взгляд та. — То, что я придумываю на ходу, выходит гораздо красивее классики. Позвольте мне сыграть только.

— Красивее классики? Красивее? — нервно усмехнулся учитель, позади ему вторили смешки скрипачек. — Как вы только смеете так бесстыдно возвышать себя над классиками? Нет уж, если вы не в силах повторить признанный шедевр, то и ваша собственная музыка не имеет права существовать.

— Но только попробовать…

— Нет, — перебил тот. — Буду честным и скажу прямо: вы бездарны, Лирет. И даже то, что скрипка является вашим талисманом, нисколько не спасает вас. Вы сделали ошибочный выбор, к сожалению. Довольно с меня, я не намерен больше вас обучать. Нервов не хватит.

Замечательный подарок на пятнадцатилетие.

Да после таких слов любая почва под ногами обернётся в зыбкий пепел. Бездарность — не нужно было обладать сверхсилой, чтобы прочесть это во взгляде учителя и одноклассниц. Все они смотрели на неё, на Лирет, которая собиралась покорить своей музыкой мир и нести в симфонике свет. А что теперь? Бездарность — встало комом в горле и медленно чертило трещины на витраже мечты. Теперь что делать? Получив клеймо, уже так просто от него не избавишься.

Бездарность…

Девушка сжала губы, пряча карабкающиеся наружу эмоции и не давая им беспечно сорваться с уст. Колени медленно превращались в колеблющиеся струны. Не сбежать и не спрятаться от осуждающих взглядов, а от себя — тем более. Самый агрессивный волк — учитель, возомнивший себя знатоком искусства. Прав ли он? Если слова ранили, значит, прав.

— Я хочу играть, — прошептала Лирет сама себе. — Учитель, я хочу играть. Я не могу уйти.

— А придётся, — безжизненно бросил Ларк. — Я больше не ваш наставник. Решайте этот вопрос с директором музыкальной школы, хотя я сомневаюсь, что вам дадут шанс. Вы можете идти, Лирет. Вы свободны, а я свободен от вашей кошмарной музыки.

Он назло так. Напоследок нужно было вымолвить самое колкое, самое едкое, метнуть в детский яркий витраж камень. Пока Лирет была в стенах музыкальной школы, она не могла себе позволить выплеснуть чувства: пока она здесь, нет той напуганной девочки, есть только воин, невозмутимый укротитель голодных волков, сверкающих пастями по ту сторону сцены. В спину летели смешки, будто мелкие камни: неосязаемые, но одна мысль о том, что они касаются спины, била булыжником. Вот сейчас стены оборвутся — и прольётся несокрушимый водопад.

На щеках стыли водяные полосы. Лирет даже не думала о том, что сейчас идёт по улице и безмолвно рыдает. Даже не прячется. В сумерках разве что слышны осторожные всхлипы, а прохожие проскальзывали мимо безликими тенями. Завтра с утра, решила девушка, она встанет и начнёт играть, пока музыка, которую так хотели от неё слышать, не польётся золотом со струн. Она будет играть, пока не услышит желаемое, пока не докажет, что имеет права сочинять собственные шедевры. Никаких прогулок, никаких подруг — добровольное заточение.

Тем же вечером Лирет позвонила девчонкам, сухо отменив поход в кино. Никто из них никогда не поймёт, какова же цена за талант и насколько тернист тот путь. Да кому нужна была эта музыка хоть когда-либо? Ни в школе, ни дома… Для одних это всего лишь музыка, а для других — плоды усердных стараний. Только самый сильный сможет заявить однажды о себе, взойдя на вершину — как далеко она сейчас была от Лирет. А плата? Потратить лучшие годы, дать этому времени свободно упорхнуть в безызвестность, а себя приковать к ненавистным нотным тетрадям.