Прийти в себя. Вторая жизнь сержанта Зверева (СИ) - Воронцов Александр Петрович. Страница 7

На какое-то время Максим забыл о том, какие метаморфозы с ним произошли, ситуация откровенно его забавляла, просто было ощущение, что он провалился в свое далекое детство. Именно такой случай произошел с ним в этом самом детстве, когда он лежал в больнице. Он вспомнил, по какой причине он тогда угодил на больничную койку — во время игры в войнушки на развалинах старого дома ему в голову прилетел увесистый булыган. Вообще-то мальчишки кидались кусками рыхлой глины, которая вывалилась из разрушенных стен частных домов, шедших под снос, но, видимо, кто-то в горячке боя перепутал. И вот теперь Максим Зверев лежал в больнице с легким сотрясением и шрамом, который остался у него над правой бровью на всю жизнь. Вернее, тогда лежал…

И конфликт у него тогда был…

…Сопливая «подписка» уселась на его кровать (да что их всех на кровать-то тянет?), а потом, ни слова не говоря, Стас и Влад — каждый со своей стороны — принялись давить его сверху подушками, которые им моментально перекинули с других кроватей. Ну, давить — это слишком сильно сказано, Макс, прошедший в своей взрослой жизни не одну сотню схваток на борцовском ковре и по самбо, и по бразильскому джиу-джитсу, не говоря уже о ММА и панкратионе [10], внутренне даже рассмеялся. Но, тем не менее, весу в нем сейчас было не девяносто кг, да и телосложение явно не как у Геракла и даже не как у Брэда Питта [11]. Так что надо было показать парням, что они неправы.

Как и ожидалось, показательные выступления прошли достаточно легко. Сначала Зверь, нащупав здоровую руку одного из «карателей», которой он пытался прижать свою подушку к голове строптивого новичка, схватил его большой палец и легонечко нажал указательным пальцем левой руки в болевую точку, ущемив сухожилие. Вреда никакого, а боль ужасная.

Как и ожидалось, один из мальчишек — то ли Стас, то ли Влад — с воплем отскочил, бросив подушку и размахивая своей не забинтованной клешней. Тем временем Макс, немного сместившись уже вправо и освободив рот, чтобы свободно дышать, схватил правой рукой второго нападавшего за кисть его левой руки, предварительно сдернув ее с себя немного вправо-вниз, а свою левую руку закинул на его левую руку сверху и просунул под нее, соединив со своей правой рукой, взяв при этом левой рукой свою правую руку за кисть. После чего рывком повел обе руки вверх, взяв левую руку нападавшего на излом. Этот прием в бразильском джиу-джитсу называется «кимура», очень прост в исполнении и весьма эффективен при борьбе в партере.

Эффект превзошел все ожидания.

— Пусти, больно-больно-больно, аааа! — второй несостоявшийся «консильери» заорал так громко, что Макс не только выпустил его руку из захвата, но и оттолкнул его подальше со своей кровати. И когда на крики в палату снова ворвалась медсестра Светочка, Зверь спокойно возлежал на своей кровати, а вокруг его кровати скакали двое его соседей по койкам, тряся в воздухе почему-то не больными, а здоровыми руками, пытаясь баюкать их руками перевязанными. Было такое впечатление, что они внезапно осознали, что произошла врачебная ошибка, и хирург Пал Палыч забинтовал им здоровые руки, забыв полечить поломанные.

— Что у вас снова творится? Зверев, снова твои выходки? — Светочку, видимо, оторвали от какого-то важного дела, и она орала, что называется, уже на пределе слышимого звукового барьера, стремясь перейти на ультразвуковой диапазон.

— А чё я? — Макс пожал плечами. — Я сплю, — с этими словами он отвернулся к стене.

Ошарашенные не только тем, что произошло, но и тем, как повел себя этот странный мальчишка, обитатели травматологии даже не нашлись, что сказать. Стас и Влад пробормотали только что-то насчет «ударился-подскользнулся», а Валик, уже придя в себя, быстренько, вскочив с кровати, выпроводил Светочку из палаты.

Тишина настала такая, что хоть вешай на нее сушить белье.

Макс наконец встал и, все еще осваивая управление своим телом, не спеша подошел к зеркалу, которое висело возле умывальника. Оттуда на него смотрел Максим Зверев, мальчик одиннадцати лет, ученик 31 средней школы города Днепропетровска, пионер, хорошист, книгочей и завсегдатай местных библиотек, эрудит и хиляк, в общем — он сам, каким он был в далеком 1976 году, в котором он, судя по всему, внезапно оказался.

То есть, выражение «пришел в себя», как ни странно, оказалось буквальным.

Макс попал в прошлое.

В свое прошлое.

В свое собственное прошлое.

В свое собственное тело.

Глава третья

На правах гостя

Прежде чем собрать все мысли воедино и попробовать понять, что же с ним все-таки произошло, необходимо было вначале, как говорится, легализоваться. То есть, определить свое положение, место и, конечно, время. После чего уже решать глобальные проблемы, в том числе, и темпорального характера.

«В палате надо бы меньше проявлять свою взрослую сущность, — лихорадочно соображал Зверь. — Сначала оглядеться, присмотреться, прокачать свою собственную память, восстановить, так сказать, связь времен. И не размениваться на всякие там выяснения того, кто тут круче, и кто главнее. Дал отлуп — и ладушки. Продолжать лучше не стоит. Не хватало еще вспомнить свои детские обиды и реализовывать всякие вендетты…

В принципе, что взять с пацаненка? Не босяк, обыкновенный такой мажористый [12] подросток с барскими замашками, наверное, папа какой-то завмаг или что-то вроде того. Тогда еще для таких особых больниц или там других благ не было, на всякие спецотделы и спецобслуживание претендовали только семьи партийной верхушки, в Днепропетровске, в котором родился и вырос Максим, это была категория от первых-вторых секретарей районных комитетов КПСС и выше. Вплоть до обкомов. А мелкая шушара, вроде инструкторов райкомов коммунистической партии Советского Союза и комсомольской шелупони, довольствовалась общими условиями. Хотя, если честно, в советские времена они были весьма неплохими, а уж стационар в больницах всегда был на должном уровне. Тем более, в городе Леонида Ильича Брежнева — Днепропетровске. Так что Валик этот — обыкновенный советский подросток, а поведение его — вполне типичное для самого старшего, то есть, самого сильного и опытного в палате. В школах всегда было так, ничего не поделаешь — стадный инстинкт. Так что гнобить его не надо…»

Додумать все роящиеся в голове мысли Максиму не дали.

— Ну, ты, ботан [13], даешь! А чего сразу не сказал, что самбист? Давно занимаешься? — чернявый Валик был сама любезность.

— А что мне — надо было сразу сказать: не бейте меня, я боксер? — улыбнулся Макс.

Улыбка у него вышла вовсе не мальчишечья, а какая-то слишком взрослая, даже хищная. И Зверь это почувствовал. Поэтому сразу постарался сгладить возникшую неловкость, психологически перестроив разговор, и, поменяв тему, задал встречный вопрос.

— А чего это ты меня в ботаны зачислил?

Максу не стоило равнять свой жизненный опыт, профессионализм и наблюдательность разведчика с опытом подростка, причем, советского подростка, с безмятежным советским детством. Так что все то, что замечал и подмечал он, в поле зрения его нынешних сверстников, скорее всего, не попадало.

— Смешной ты… боксер… — Валик, как и следовало ожидать, не обратил никакого внимания на улыбку Зверя. — Ты, как к нам в палату попал, так мама твоя прибегала, сначала переживала, что башкой ударился, а потом книг тебе нанесла целую кучу, мол, мальчик ее скучать будет, а еще он читать любит, вот ему книжки его… — Валик старательно передразнил причитания мамы Макса.

— Читать люблю, это верно. Но это же не… — Макс чуть было не ляпнул «не западло», уголовный лексикон часто проскакивал у военных, тем более, в «его» время. — Это же не показатель того, что я — зубрила. Книги читать полезно, многое можно узнать.