Девочки мадам Клео - Гольдберг Люсьен. Страница 76

Яша уставился на него. Немец? Платит за что-то? Он не мог поверить своим ушам и глазам. Ведь тот мог просто «реквизировать» весь отель целиком, если бы захотел.

Бронна ждала у двери, напряженно вслушиваясь. Она чуть в обморок не упала от облегчения, когда отец вернулся в кабинет и плюхнулся на стул.

– Все в порядке, папа? – Она почти не дышала. – Он ушел?

– Да, да... – Отец вздохнул, вытирая лоб тыльной стороной руки. – Он ушел.

– А что ему было нужно?

– В номер на верхнем этаже прибывает новый постоялец. Пойди скажи маме, быстренько. И позови сестру. Вы обе поможете матери.

– Этот номер? Кто-то собирается его снять?

– Да, и это дама. Мадам Соланж, подруга майора. Иди-иди, еще очень много надо успеть сделать.

Позднее, когда женщины почти завершили свои неистовые усилия по наведению порядка в комнатах с помощью жалких средств, которыми они располагали, прибыл огромный сундук, окантованный медью. В приложенной записке было указано, что сундук следует распаковать, а вещи отнести в номер.

Однажды, когда Бронна после занятий направлялась домой, ее нагнал Максим Буазолет, парень, которого она знала еще по средней школе.

– Бронна, постой, – остановил он ее. – Ты идешь на демонстрацию в День Примирения? Все идут...

– Кто это – все? – Она недоверчиво взглянула на него.

– Весь наш лицей... Мы пойдем к могиле Неизвестного солдата. Там соберутся студенты со всего Парижа...

– Но я не могу, – поколебавшись, ответила она.

Отец будет в бешенстве, если она впутается в такое опасное дело. Демонстрации были строго запрещены режимом, неподчинившихся ждал расстрел.

Максим побагровел.

– Да ты что? – Голос его звучал сердито. – Ты же еврейка, как и я. Ты что, не знаешь, что они увозят евреев по ночам?

– Да, мой отец еврей. Но мама – нет... – Она сама чувствовала, как неубедительна и даже постыдна эта ее попытка защититься.

Весь день она чувствовала себя виноватой. Гробовое молчание отца было ответом на ее попытку рассказать за обедом о предстоящей демонстрации, а мать больно толкнула ее под столом ногой.

Ночью Бронна лежала без сна рядом со спящей сестрой. Ее переполняло возмущение. Возмущение тем, как приходится жить ей самой и ее семье, тем, что в окружающем мире на нее смотрят, как на недочеловека, а в семье считают ребенком. Да, один ее голос ничего не значит, но много, сотни и сотни голосов, звучащих справедливым гневом, могут кое-чего стоить. И если Максим и другие не боятся, то чем она хуже?

Заранее было решено, что студенты собираются у станции метро «Триумфальная арка», а затем все вместе направятся к могиле Неизвестного солдата.

На следующее утро, увидев, как ее друзья потихоньку удирают с занятий, Бронна собрала свои вещи и выскользнула за остальными. По дороге к площади Этуаль к ним присоединялись все новые и новые парни и девушки. Когда студенты приблизились к могиле Неизвестного солдата, их было уже гораздо больше тысячи. Они двигались в образцовом порядке. Ни выкриков, ни флагов или транспарантов. Их протест должен быть выражен без слов, пусть количество собравшихся говорит само за себя. По десять человек в ряд они пройдут по улице к могиле и постоят несколько мгновений, склонив головы, – неусыпная совесть молодежи Франции, оплакивающей своих погибших.

Когда они спускались по улице, Бронна находилась в середине колонны. Она держала за руки Максима и Жана Копо. Когда до площади оставалось не больше квартала, послышались крики. Впереди они увидели несколько немецких солдат, стоявших, видимо, на страже у памятника. Со своего места в шеренге Бронна не могла определить, кто первым начал перебранку – солдаты или студенты, шедшие в первых рядах.

Когда стало ясно, что впереди завязалась драка, цепочка ослабела, нарушилась.

Внезапно Бронну охватила паника. Она ухватилась сзади за кожаную куртку Максима, стараясь вытащить его из цепочки демонстрантов.

– Пойдем отсюда! – закричала она.

Она толкала и тащила его в направлении к тротуару. Низко склонив голову, девушка продиралась сквозь толпу. А когда подняла глаза, то оказалась лицом к лицу с немецким солдатом.

– Назад! – раздался окрик. – Назад!

Она обернулась. Идти было некуда. У тротуаров солдаты занимали позиции, перекрывающие все выходы с площади.

– На, положи в свой портфель. – Максим протянул ей свои учебники, перевязанные кожаным ремешком. – Держись за мою куртку, да покрепче. А я постараюсь пробиться.

Она сунула книги в свой портфель, набросила на плечо ремешок и изо всей силы ухватилась за его куртку. И вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Солдаты стреляли! Вдруг что-то ударило ее в грудь из ниоткуда, и голова откинулась, как будто она падала на спину. И снова толчок... Солдат с винтовкой еще раз ударил ее прикладом в грудь. Она сжалась в клубок от боли – и рухнула на землю, потеряв сознание...

Открыв глаза, Бронна обнаружила, что сидит в чем-то движущемся. Она попыталась распрямиться и поняла, что ее руки вывернуты за спину и привязаны к чему-то. Оглядевшись, девушка увидела сидящих по обеим сторонам от себя Максима и Жана. Все они были связаны одной веревкой. Напротив, на деревянной скамейке, сидели в ряд немецкие солдаты со зловещими лицами. Они были ненамного старше ее.

Машина остановилась, их всех провели в здание, которое, как она определила, было полицейским участком. Теперь она запаниковала. Попыталась успокоиться – просто оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Конечно, они отделаются выслушиванием нотации. Может быть, старший по званию вызовет отца, чтобы тот забрал ее.

Офицер приказал им стоять у стены и не разговаривать. Затем подошел к каждому и потребовал документы.

Больше часа они стояли у стены. Наконец к ним подошел солдат. Он остановился перед Бронной, достаточно близко, чтобы она могла ощутить его дыхание с запахом чеснока, сунул нож ей за спину и перерезал веревку.

– Иди за мной, – грубо сказал он, хватая ее за локоть.

Солдат потащил ее, спотыкающуюся, в другую комнату, где за маленьким обшарпанным столиком сидел комиссар полиции. Взглянув с презрительной усмешкой на девушку, он подтолкнул к ней через стол какой-то бланк.

– Заполни и подпишись.

Тщательно, как только могла, она заполнила анкету, подписалась и протянула офицеру. Тот взглянул на лист, одобрительно кивнул и объявил ей, что она арестована. Вот и все. Никто не сказал, в чем ее обвиняют, никто не объяснил, что именно она натворила.

Без дальнейших объяснений Бронну отвели обратно в грузовик. К вечеру она уже была в камере тюрьмы Шерш-Миди.

Долгое время она лежала, свернувшись клубком, на тюфяке... Бронна попыталась разобраться в боли, пронизывающей грудную клетку. По-видимому, ничего не сломано, просто сильный ушиб. Она потихоньку собиралась с силами, вглядываясь в полумрак. Камера была около двух с половиной метров в ширину и трех с половиной в длину. За долгие годы стены потемнели от свечной копоти. Маленькое окошко за решеткой, туалет... Раковины умывальника не было. Единственный источник света – свеча на полочке под окном.

В камере было очень холодно. Она осмотрелась в поисках простыни или одеяла – хоть чего-нибудь, во что можно завернуться, чтобы унять дрожь. Ничего. Только ее топкая куртка. На краю тюфяка она заметила темный комок и потянулась к нему. Это был ее портфель! Какое чудо, что они не сочли нужным конфисковать его. Бронна накинулась на портфель, будто это была горячая пища. Расстегнула, высыпала на тюфяк содержимое. Немного же там было – расческа, два карандаша, ее маленький блокнот, пустой кошелек... Они забрали деньги.

Еще одно чудо! В портфеле, все еще связанные потертым кожаным ремешком, лежали книги Максима, которые он попросил ее взять. Она рассмотрела обложки. Одна из книг оказалась англо-французским словарем. Второй книгой был самоучитель игры в шахматы – игры, в которую она никогда не играла и которую никогда не понимала. Третья – атлас мира.