Телохранитель (СИ) - Алмазная Анна. Страница 19

— Разбуди его и свободен, — приказал Тисмен, встав возле ложа Лиина.

— Ты уверен, мой архан? — осторожно спросил маг.

— Разбуди его!

И когда дверь за магом закрылась, а ошеломленный Лиин сел на ложе, Тисмен спросил:

— Ну так что. Ты все равно мне все расскажешь, это знаем и ты, и я. Либо насильно, и тогда и мне, и тебе придется потратить силы, которые сейчас бы пригодились твоему архану, либо добровольно, выбирай.

Лиин опустил голову, упрямо прикусив губу. Как же он похож на своего архана… но и в другом должен быть похож:

— А сейчас я тебе дам магическую клятву, что хочу ему помочь, а не навредить. Тогда ты мне поверишь?

Лиин поднял голову, посмотрел на Тисмена так, как смотрел временами Рэми: спокойно, изучающе. Выжирая душу взглядом до самых глубин. И ответил так же, как ответил бы его архан:

— Да. Тогда я помогу тебе, телохранитель.

***

В покои повелителя, где сейчас был Миранис, замок сегодня так просто не пускал, даже старшого столичного дозора, и Арману пришлось пройти через сеть коридоров, мимо молчаливо открывавших ему двери, пропускавших его дозорных. Только рассвело, и чуть розоватые лучи солнца пробирались через узкие окна, рисовали густые рисунки на паркете, на увешанных зеркалами и портретами стенах. Арман же сжимал бархатные мешочки и старался успокоиться. Миранис — наследный принц. Разговаривать с ним было всегда нелегко, а сегодня…

Но вспоминался умерший брат. Вспоминался могильный холод его рук, восковая бледность его кожи… вспоминалось его худоба и изнеможённость, поднимался к горлу холодный гнев. Миранис довел до всего этого. Миранис, ради богов! Его принц!

Только от одного человека Рэми принял бы издевательства безропотно. Только одному не врезал бы в ответ. Своему принцу! И Миранис ответит за это!

Однако в покои повелителя его не пустили. В небольшой зале, перед огромными дверьми, возле которых стояли дозорные, встретил Армана Тисмен. Телохранитель жестом приказал дозорным выйти, встал перед Арманом и тихо сказал:

— Подожди.

— Ты знал? — спросил Арман. — Скажи, ты знал?

— Нет, — холодно ответил Тисмен. — И, видят боги, даже не думал, что Мир… но ты должен знать. Твой брат сейчас живет лишь потому, что живет Миранис. Лишь потому, что принц все же звал его душу из-за грани. Арман, посмотри на меня… Мир звал его, слышишь? И не хотел отпускать так же сильно, как не хотел отпускать любого из нас. Я не знаю, что происходит, но того, что я чувствовал на ритуале, нельзя имитировать. Нельзя, слышишь?

— Кого ты пытаешься убедить, — холодно ответил Арман. — Себя или меня?

— Арман…

— Вы называли Рэми братом, вы говорили, что узы между телохранителями сильнее уз крови. И вы, мать вашу, унизили гордого высшего мага? Целителя? Вы совсем с ума посходили!

— Я…

— Не пытайся объяснить… этого нельзя объяснить!

— Я не хочу объяснять, я хочу, чтобы ты понял: единственный способ сейчас убить твоего брата, это убить Мираниса. И еще. Я на твоей стороне, Арман. На твоей и Рэми, верь мне…

Арман вздрогнул, ушам своим не поверив. Телохранитель на самом деле встал против своего принца? Человека, которому служил почти всю жизнь, с которым его крепко связали узы магии? Невозможно!

И неосознанно сделал то, что сделал бы на его месте брат: шагнул к Тисмену и посмотрел прямо в глаза телохранителю. И опешил… он помнил взгляд Тисмена другим: вечно чуть насмешливым, холодным. А теперь в зеленых глазах плескались совсем незнакомые эмоции: печаль и… вина?

Тисмен не знал, и гнев Армана слегка приутих. Он поверил. И Тисмену поверил, и его бледности, и ходившим по щекам желвакам. Тисмен зол, и злость его Арман чувствовал всей шкурой зверя, но зол не на Армана.

— Я сделаю, как скажешь, телохранитель, — поклонился Арман, и зеркала отразили его движение. Да и на душе стало вдруг легче.

— Рэми мне такой же брат, как и Миранис, — неожиданно холодно сказал Тисмен. — Даже больше, потому что принц будет носить душу Нэскэ только после того, как сядет на трон, а Рэми уже сейчас связан с Аши. И, видимо, принцу придется об этом напомнить.

Он вызвал дозор обратно в залу и, знаком приказав Арману следовать за собой, прошел в покои повелителя. Синий, кругом синий, с вышитыми серебром розами. На гобеленах, на полу, на обивке стоявших у стен стульев, в тонкой, изображавшей ночь, росписи по потолку. И душивший после дневного света полумрак.

Перед глазами плыло, сила находящегося где-то неподалеку повелителя будила страх, и Арман на миг задохнулся, а когда пришел в себя, то увидел, что Миранис сидит в кресле у окна, укутанный лучами рассветного солнца, и читает какую-то книгу.

Как часто видел его Арман таким… как часто отбирал потом шутя книгу, чтобы глянуть на обложку. Как часто шутил, что его принц слишком уж зависает в чужих мирах… но сейчас было не до шуток. Сейчас глаза видели одно, а сердце говорило другое. Сердце истекало болью: его лучший друг оказался чужой и незнакомой сволочью.

И это Тисмен на этот раз подошел к Миранису, Тисмен забрал у принца книгу, и не шутливо, ледяно сказал:

— Встань!

— Тис… — было бросился к ним Кадм, но остановился, когда словил взгляд Тисмена. И даже Арман вздрогнул, напоровшись ярость в глазах спокойного и мягкого обычно Тисмена.

Как только Миранис этого не замечал? Может, не хотел замечать? Ведь никогда ни один из телохранителей не злился на наследного принца, никогда даже слова ему плохого не говорил, хотя принц бывал невыносимым.

Но это принц. А это двенадцать, в которых узы богов будили любовь и верность к наследнику. И потому Арман, увы, не верил, что гнев телохранителя это всерьез и надолго…

Но сейчас Тисмен был страшен.

— Встань, мой принц, — повторил он, даже мягко, но от этой Армана пробил пот, а Кадм потянулся за своим клинком. — Думаю, мне надо тебе что-то показать.

— А если не встану? — спокойно спросил Миранис, окинув телохранителя равнодушным взглядом. Принц на самом деле не видит? Не чует? Не может не чуять… — Осмеиваешься мне приказывать?

— Да, мой принц, это наша вина, — так же спокойно и мягко сказал Тисмен. — Ты, видимо забыл… но я тебе напомню. Когда-то давно были тринадцать братьев, сыновей Радона. Они правили народом Кассии, пока этот самый народ не убил младшего из них. И братья, погруженные в горе, уничтожили почти всю Кассию, а Радон, чтобы спасти вверенный ему народ, убил сыновей. И приказал возрождаться их душам в душах простых смертных… душа младшего, Нэскэ, всегда живет в повелителе, дарует ему силу и мудрость. Переходит к наследнику после его смерти.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— А души двенадцати возрождаются в простых смертных. Мы стремимся быть с носителем двенадцатого, и когда мы видим повелителя и наследника, зов второй души становится почти невыносимым… мы хотим быть рядом с тобой или с повелителем, и тянет нас к тебе любовь нашей второй души к Нэскэ и его носителю.

— Зачем. Ты. Это. Рассказываешь? — отчеканил Миранис.

— В тебе нет еще души Нэске, хоть я и готов за тебя отдать жизнь, но Рэми… Рэми носит душу одного из моих братьев. И ты… ты, сволочь, осмелился его избить?

Арман похолодел, но не вмешивался. Всеми силами не вмешивался, понимая, что сейчас телохранитель отлично справляется и без него. И что Тисмен, оказывается, не зол, взбешен! Да настолько, что глаза его загораются синим сиянием, а в покоях повелителя начинает нестерпимо пахнуть магией…

— Как ты со мной разговариваешь! — взвился Миранис.

— Я с тобой теперь еще и не так буду разговаривать, — недобро усмехнулся Тисмен, — так, как ты того заслуживаешь, ублюдок!

Он схватил Мираниса за ворот синей рубахи, спихнул с кресла, и, ударив его коленом в живот, бросил грубо на темно-синий ковер, прямо к ногам Кадма. Телохранитель силы, который недавно так порывался вмешаться, теперь будто не заметил принца, он смотрел только на Тисмена, и лицо его искажала ярость: