Пятнадцатый этаж (СИ) - "Жанна Д". Страница 2

Тётя Валя всё знала и помалкивала.

Вот за умение держать язык за зубами, Марина и ценила её больше всего.

Ну всё, стоять тут уже просто глупо. Пора заходить.

Дверь соседней квартиры отворилась и на пороге возникла соседка.

— Марина, а что, Татьяна Сергеевна с ума сошла? Давно? То-то я её не вижу совсем, думала уехала куда.

— С чего вы взяли? — молодая женщина от неожиданности даже поздороваться забыла.

— Так вы не в курсе, Мариночка? Она сегодня с балкона выброситься пыталась. Всё кричала, что её бьют и насилуют, а потом: «Витя, я иду к тебе!». Ужас такой, и глаза безумные. У нас же как-никак этаж-то пятнадцатый. А женщина, такая крупная, её в квартиру втащила. И нам всем, кто на балконы повыскакивал, крикнула: «А ну, пошли все! Цирк окончен». Вам, может, помощь какая нужна, а, Мариночка?

— Спасибо. Нет, нам ничего не нужно. Мама больна, понимаете, больна. Я буду вам очень благодарна, если об этом не станут кричать все мальчишки во дворах и на лавочках судачить соседки тоже не будут.

— Что вы, Мариночка, что вы! Я молчу. Ну надо же! Горе-то какое!

Больше рассуждений входить или не входить домой у Марины не было. И палец жал на звонок.

— Она спит, — первое, что произнесла тётя Валя, открыв дверь.

— Давно?

— Витя! Витя! Витечка! Родной мой, ты пришёл? — раздался голос матери.

— Уже не спит, — сиделка только выдохнула.

— Кроме «Витечки» что-то есть?

— Нет, Мариша. Нет. Ей хуже, ты и сама это понимаешь. Я её на стул посадила и кровать перестилала, когда она на балкон выскочила. Еле успела! Я тебе знаешь, что скажу…

— Сейчас скажете, я поздороваюсь с ней.

— Всё одно не узнает…

Марина села на кровать рядом с матерью.

— Что же ты творишь, мама? Я же люблю тебя.

Марина взяла в свои руки её холодную ладонь, как бы пытаясь её согреть.

— Витя. Витечка, ты пришёл? Я так ждала, — слёзы катились по лицу совсем нестарой женщины, она улыбалась, гладя руку дочери, представляя, что это её бывший муж.

— Мариночка, я тут закрыла всё, она не выберется, пойдём, супчику поешь, да поговорим.

— Ты отдохни, мама. Я сейчас.

Суп и вправду был вкусным и горячим.

— Так что вы сказать-то хотели? А, тётя Валечка?

— В больницу её надо. Да! И не смотри так. Её надо в больницу под присмотр, и решётки на окнах. Ради неё надо, понимаешь?

— Загорского вызову. Там решим.

— Что твой Загорский, только деньги у тебя берёт. Мариш, я не верю ему.

— Мама верила.

— Татьяна Сергеевна спала с ним, не любила, но спала. А кого любила, того зовёт всё время.

— Что же он ушёл от неё? Если она его любила?

— А я знаю? Только причина у него была, Таня не подарок. Жёсткая, грубая, сама знаешь. Но ты дочь, тебе идти некуда. А он муж был. Нашёл себе другую, ласковую, и ушёл.

— Вызову Загорского.

— Звони, я послушаю, что их величество скажет.

Позвонила, выслушала расценки платного отделения. Нет, она это не потянет. Самой же тоже надо и за квартиру заплатить, и поесть — каждый день желательно.

Маминых сбережений уже не осталось, все ушли за время болезни. Тётя Валя тоже не бесплатно с ней сидит.

Вся надежда у Марины только на себя.

— Ну, так что делать-то будешь, Марина? — слова тёти Вали вернули в действительность. — Пойми, не спать ночами ты не можешь. Тебе в операционную на утро. Там люди. Да кому я это всё объясняю. Надо в стационар.

— На сколько? Лучше не будет.

— Не знаю, тебе отдых нужен.

— Ага, больную мать на чьи-то руки, а сама отдых себе устрою?

— А если ты сгоришь? Кому нужна твоя больная мать будет? Ты молодая, Марина. Тебе бы свою жизнь устроить. Дитё родить.

— Дитё? Родителей хоронить страшно, а детей… Нет, не о том вы думаете.

— Хорошо, думай сама. Я пойду, отдохнуть мне надо. А ты всё равно с мужиком встречаешься, так забеременела бы, родила. А я помогу.

— Нам с вами мамы хватает.

— Сама старая будешь, кто тебе стакан воды подаст?

— Благодарные пациенты.

— То-то они Тане много подали и помогли. Любовник и тот скотина, нет, чтоб помочь, заработать на горе пытается. Подумай. Подумай, Мариночка, над моими словами.

— Я подумаю. Что-то тихо. Неужели спит?

Татьяна Сергеевна спала и улыбалась во сне. Марина тоже улыбнулась ей. Потом проводила тётю Валю, села с книжкой. Зачиталась. Часа три было тихо. А как ложиться спать — началось:

— Витя! Витя! Да где же тебя черти носят? Я пашу как проклятая, я работаю, а ты что? Не уходи, Витя! Не Уходи! Витя! Витя!

========== Часть 3 ==========

Утром после обхода Марина, подошла к Коле.

— Отпусти меня сегодня. Очень надо.

— Ты же просила номер снять… Нет, Мариш, не могу. И номер не снял. После обеда нам нового зава представлять будут. Нужно быть на рабочем месте.

— Кто он, знаешь?

— Нет, понятия не имею. Шеф сказал, что сюрприз. И почему он? Может быть, она?

— В хирургии? Скорей всего, мужчина.

— А твоя мать? А ты?

— Исключение. Бывают же исключения, да?

— Бывают, и порой очень талантливые.

— Ну, это ты загнул, я обыкновенная. Да, ты вчера спрашивал про Прокофьева из третьей палаты, я его выписываю.

— Как так?

— У него опоясывающий лишай, Herpes zoster, оперировать всё равно невозможно, да и боли давал он, а не желчный.

— Но камни есть?

— Есть. Поносит он свои камни ещё какое-то время. Мы договорились о последующей операции, после выздоровления.

— Подозревала, да?

— Да. Почти уверена была, ждала высыпаний. Так отпускаешь? Плановых операций у меня сегодня нет.

— Мариш, вернись к обеду.

— Я очень постараюсь, но не обещаю.

— Марина, не подставляй меня, а? Ну будь ты человеком!

— Буду! За свои поступки отвечу, не беспокойся.

Вышла из клиники и поймала такси. До областной психиатрической добралась без проблем. Правда, охранник её пропускать не хотел, но она его убедила — не к пациенту же шла, к врачу. Почему-то волновалась, настолько, что коленки дрожали.

В каком отделении работает отец, пришлось спросить у проходившей мимо санитарки. Та её даже проводила до дверей. В отделение её не пустили, он вышел к ней сам.

— Марина! Не ожидал увидеть. Но я тебе рад.

— Я вам не очень, но мне пришлось. Наверное, даже наступая на собственную гордость.

Он улыбнулся как-то тепло.

— Марина, дочка, не делай выводов, когда ты ничего не знаешь.

— Ну, с дочкой вы, конечно, погорячились, Виктор Петрович.

— Неужели, Марина Викторовна?

— А что? Нет?

— Марина, я за твоей жизнью следил всегда. Не высовывался, на глаза тебе не показывался, но следил. Я не знаю только тех двух лет, что ты уезжала…

— А что вы ещё знаете?

— Знаю, что у твоей матери болезнь Альцгеймера. Ты об этом пришла поговорить? Или высказать свои детские обиды? Так с ними ты припозднилась.

— Она вчера чуть не прыгнула с балкона.

— Понятно. Хочешь, чтобы я её положил? Но на сколько? Месяц, два. Три. А что потом? Ей место не в отделении, а в пансионате.

— Я боюсь за неё.

— Понимаю. Давай обсудим. Может быть, придём к какому-то решению. Почему пришла ко мне-то? Её же Загорский наблюдает?

— Так он ещё и трепло? А мама ему доверяла…

— Марина, ты взрослая девочка, должна понимать, что Таня не доверяла никому, кроме самой себя. Я же сказал, что никогда не выпускал из своего поля зрения ни тебя, ни её.

— Она зовёт вас.

— Не меня. Того, кого представляет её умирающий мозг. Ты думаешь, если я появлюсь, она узнает меня?

— Может быть, стоит попробовать?

— Фантазёрка.

— А вдруг?

— Хорошо.

Он усадил её в автомобиль и, не спрашивая адреса, повёл машину по направлению к их дому.

— Мариша, ты же замужем была, что у тебя-то не сложилось?

— Виктор Петрович, вы мне чужой человек, и я не стану говорить о себе с вами.

— Значит, дело не в карьере и амбициях. Прости.