Синдром отторжения - Воронков Василий Владимирович. Страница 43

– Но все-таки каким образом такой мощный линкор, который, как я понимаю, способен противостоять…

– Одна из ракет попала в главную энергетическую магистраль. «Патрокл» потерял тягу и упал на планету. Я сказал об этом в самом начале конференции. Еще вопросы?

– Скажите, – послышался чей-то голос, – а текущая оборона Земли? Что она из себя представляет? Хотелось бы все-таки быть уверенным, что она чуть более эффективна, чем оборонная система «Патрокла».

Конференц-зал задрожал, как во время подземных толчков. Виктор перехватил суазор другой рукой и прибавил громкость.

– Любой корабль без земного опознавательного кода будет уничтожен еще на расстоянии в миллионы километров от Земли. Это гораздо больше, чем предельная дальность самых современных стратегических ракет. А произошедшее на Венере – трагедия. Мы не планировали военную операцию, это была миротворческая миссия. Если бы мы планировали военную операцию, исход был бы совершенно иным.

– Любой корабль? – спросил журналист, и камера на секунду переключилась на него. – Вы же говорили, что корабль всего один?

– Текущая оборона способна выдержать любое нападение, сколько бы ни было кораблей.

– А этот опознавательный сигнал? Его невозможно подделать?

– Нет, – сказал командующий.

– А если корабль будет захвачен? Например, произойдет то же самое, что с «Тереем»?

Командующий нахмурился; его лицо впервые за всю трансляцию стало выражать эмоции.

– Захват гражданского корабля ничего не даст. Помимо всего прочего, есть также и защита нейроинтерфейсов. К настоящему времени внедрена новая система мнемонического кодирования, которую даже теоретически невозможно сломать. Все корабли, совершающие межпланетные рейсы, сейчас используют эту систему.

– Не могли бы вы чуть подробнее рассказать о новой системе защиты? – раздался женский голос. – Каким именно образом она работает?

– Система защиты не допускает использование терминалов нейроинтерфейса неавторизованными операторами. Сам оператор также не может выдать этот код. Пока я не могу предоставить вам других деталей.

– Скажите, – спросила журналистка, – насколько мы можем быть уверены в надежности этих систем? На Венере, к примеру, есть известный институт развития нейроинтерфейса, где проводилось много исследований. Не окажется ли так, что они с легкостью сломают вашу новую систему защиты? Вы ведь уже допустили ошибки на Венере. А сейчас на кону судьба всей Земли.

Командующий ответил не сразу. Мы с Виктором удивленно переглянулись.

– Мы ответим за совершенные ошибки, – сказал он. – В ближайшие дни нами будет сделан ряд заявлений, однако это не является целью настоящей конференции. Что касается новых систем защиты, то в них ошибок быть не может. К тому же мы усиливаем патрули – в ближайшее время более десяти крейсеров начнут курсировать по стандартным маршрутам грузовых и пассажирских рейсов. Мы не оставим гражданские корабли без защиты.

– Извините! – крикнул кто-то. – Вы собираетесь подавать в отставку?

– Пока я не могу ответить на этот вопрос. В ближайшие дни будет проведена новая конференция.

– Как вы сами оцениваете произошедшее на Венере? Вы думаете, эту трагедию можно было предотвратить? Насколько вообще было необходимо военное вмешательство?

– Военного вмешательства не было. Но вмешательство было необходимо. Сепаратисты показали свое истинное лицо. Земля и раньше находилась под угрозой, просто никто не задумывался об этом. А сейчас мы подготовлены и вооружены – и сделаем все, чтобы защитить наших граждан.

– Скажите, командующий…

53

По одним каналам утверждали, что сепаратисты собирают для вторжения на Землю огромный флот, по другим – что произошедшее на Венере было тщательно спланированной операцией, а «Патроклом» намеренно пожертвовали, прикрыв таким образом массированный ядерный удар.

Я отписался от всех новостных программ.

Жизнь стремительно преобразилась. Несмотря на уверения военных, я по-прежнему ждал, когда в небе появятся корабли. Я был как больной, которому объявили, что жить ему осталось несколько дней.

Я меньше общался с Виктором. Я не читал новостей. Я не ездил в старую квартиру, где умерла мать. У меня была Лида, и мне казалось – нет, я был уверен, – в те дни она чувствовала себя так же, как я. Мы старались ценить то, что у нас было, и почти каждый вечер после занятий проводили вместе.

В институте объявили негласный запрет на любые спекуляции о трагедии на Венере. Преподаватели на лекциях не спешили радовать нас глубокомысленными теориями, в соцветии почти никто не писал о войне, и даже Соколовский стал, как в прежние времена, придерживаться программы курса.

Лишь однажды он позволил себе отвлечься.

– Всем нам нелегко, – сказал он в начале лекции о колонизации Венеры. – И я понимаю, что мой предмет ввиду недавних событий привлекает немало внимания. У меня не было раньше возможности сказать вам об этом, но сегодня я отниму минутку от лекции…

Соколовский встал перед учительским столом, вытянувшись и расправив плечи, глядя невидящим взглядом куда-то вдаль – прямо как командующий соединенным флотом на той пресс-конференции, запись которой разлетелась по всей сети.

– Я очень рад, – продолжал Соколовский, – что последнее время в соцветии почти не было слухов и провокаций, но иногда все-таки приходится читать от собственных же студентов такое, – Соколовский вздохнул и покачал головой, – что становится стыдно – стыдно! – повторил он громче, – называть себя профессором этого института.

Я сидел рядом с Лидой – на последнем ряду в поточной, – и она невольно потянулась к суазору, желая, наверное, проверить, какие же публикации в ленте так расстроили старика.

– Произошедшее на Венере, – говорил Соколовский, – это трагедия невиданного до сих пор масштаба. Жители Венеры – не враги, не противник. – Соколовский с видимым отвращением выговорил последнее слово. – Это наши сограждане, такие же люди, как мы. Я уже не говорю о том, что почти два миллиона человек на Венере – граждане Земли, чьи-то родственники, жены, мужья или дети, которые теперь не могут вернуться домой.

Лида нервно теребила край экрана суазора, но не решалась открыть соцветие.

– В связи с этим, – Соколовский повернулся к аудитории спиной, как подсудимый, который не хочет слушать выносимый ему приговор, – становится так жутко, когда понимаешь, что некоторые из вас всерьез верят в эти чудовищные провокации, всерьез считают, что правительство санкционировало ядерный удар по планете, где живет полмиллиарда человек.

Соколовский окинул взглядом затихших студентов и сложил как при молитве руки.

– Это просто неприемлемо, – говорил он. – Это ставит под сомнение все, что мы когда-либо…

Лида наконец открыла суазор.

Она коснулась экрана пальцами, быстро пролистала последние сообщения и – замерла. Рука ее застыла над суазором, а глаза испуганно расширились.

После занятий Лида была неразговорчива.

Она отказалась сходить со мной в кафе, сославшись на невнятные дела, но я вызвался проводить ее домой. Мы молча дошли до станции, дождались поезда и все так же молчали, сидя рядом в летящем над городом маглеве. Я хотел спросить, что ее так заботит, но сам боялся услышать ответ.

– Не стоило тебе со мной ехать, – сказала Лида, когда мы вышли из маглева. – Возвращаться придется в самый час пик, еще неизвестно, когда до дома доедешь.

– Неважно.

– Я правда не могу сегодня. Встретимся завтра. Хочешь, можем сходить в этот твой любимый звездный театр, хотя мы, наверное, там уже все программы пересмотрели.

– Мне казалось, он твой любимый.

Мы спустились с эстакады и остановились у пешеходного перехода. Горел красный. Я вспомнил, как бежал по этой улице с букетом цветов, будучи уверенным в том, что у нас остались считаные секунды перед тем, как планету накроет облако огня.

Я посмотрел на небо. Было еще солнечно, но над городом сгущались низкие кучевые облака. Вечером обещали дождь.