Синдром отторжения - Воронков Василий Владимирович. Страница 6

Комната была погружена во тьму.

Я смотрел в надежде различить хоть что-нибудь – смутные отблески света, очертания массивной двери из усиленных бронепластин, горящее красное око, – но ничего не видел. Я подумал, что безумный лошадиный череп на кронштейне мне приснился.

– Эй! – крикнул я в темноту и попытался встать с кровати.

Я уже не чувствовал немощной дрожи. Я сделал шаг вперед – туда, где, как я помнил, стояла бронированная дверь и висел на прогнувшемся кронштейне электрический череп, – но остановился.

Кровать за спиной исчезла.

– Эй! – крикнул я, надеясь услышать хотя бы металлический дребезг, но мне никто не ответил.

Комната была пуста.

Я попятился, надеясь, что смогу вернуться к невидимой кровати, повторяя в обратном порядке собственные шаги, когда вся комната стремительно вспыхнула, оглушив зрительные нервы. Перед глазами поплыли яркие круги, я едва не оступился и прикрыл ладонью лицо.

– Вы здесь? – спросил я. – Здесь кто-то есть?

Ответа не было.

Я осторожно осмотрелся, щурясь от света. Я был в той же комнате – с узкой кроватью, унитазом и светящимися стенами. Лошадиный череп также оказался на месте – он висел на кривом кронштейне над бронированной дверью, а его потухший глаз слепо смотрел в пол. Однако я не видел никаких повреждений от его недавнего – вчерашнего? – приступа бешенства. Исчезли даже вмятины на стене.

– Вы здесь? – неуверенно повторил я.

Тишина.

Я забрался на кровать и сел, подобрав под себя ноги, продолжая смотреть на неподвижный лошадиный череп. Глаза слезились от света, но я старался не моргать, опасаясь, что вновь окажусь в непроглядной темноте, едва сомкну веки.

Лошадиный череп притворялся мертвым.

Постепенно все вокруг стало расплываться, монотонный белый свет часто замигал, как изображение на старом экране, а череп, повисший на изломанной конечности, постепенно исчез, рассеялся в высокочастотном мерцании.

У меня не было сил сопротивляться.

Я закрыл глаза и провалился в головокружительное забытье. Когда я пришел в себя, то голова раскалывалась от боли, а в комнате горел свет.

94

Я лежал на жесткой больничной койке – как пациент, о котором забыли врачи. Головная боль так и не прошла, а от выжигающего света воспалились глаза. Когда я опускал веки, передо мной все равно стояли сверкающие стены, навечно отпечатавшись в сознании, на сетчатке глаз.

Я не знал, сколько прошло времени – один час или целый день? Я скучал по оглушительной темноте, которая пугала меня раньше. Воздух был свеж и прохладен, но дышал я с трудом, как астматик – белые стены давили на меня, мешая вздохнуть.

Несколько раз я засыпал – вернее, терял сознание, – обессилев от бессмысленного ожидания, но эти краткие минуты отдыха не придали мне сил. Губы потрескались, горло пересохло. Я ничего не ел и не пил, наверное, уже пару дней. Казалось, меня хотят заморить голодом или же безумная машина, управляющая этой наэлектризованной тюрьмой, попросту не знает о том, что мне требуются еда и вода.

Лошадиная голова была все так же неподвижна. На крики никто не отвечал.

Я поднялся с кровати, опираясь руками об изголовье, осторожно спустив на промерзлый пол ноги.

Только бы не оступиться, только бы не упасть.

Когда я встал, мне почудилось, что пол подо мной перекосился и поднимается вверх, как палуба во время качки. Комната стала переворачиваться навзничь. Я панически всплеснул руками, ища в воздухе опоры, и повалился на скрипящую пленку.

Все было на месте. Подо мной стояла неподвижная, как приваренная к полу, кровать. Пол не превратился в потолок, мир не перевернулся.

Я слез с кровати, и меня повело от слабости.

За спиной послышался приглушенный гул. Я повернулся к широкой вентиляционной решетке, которая из-за больнично-белого света почти сливалась со стеной. Я забрался на кровать и вытянулся на цыпочках, однако вентиляционная решетка все равно находилась над головой, и я ничего не мог разобрать. Шум напоминал высокочастотную вибрацию старого работающего механизма, причудливо искаженную гортанным эхом разветвленной системы воздуховодов. Но что это? Генераторы кислорода? Энергетические установки?

Я продолжал прислушиваться и стал различать чьи-то нечеткие голоса.

Один голос принадлежал мужчине и был громче, ниже, и порою даже срывался на крик. Этот голос наступал, настаивал, жестко и агрессивно, тогда как второй, грудной и тихий, наверняка женский, неуверенно оборонялся, затихая и утопая в машинном рокоте. Иногда мужской голос становился таким громким, что я мог уловить отдельные слова:

– …недостаточно…

– …должны сделать…

– …Лидия…

Лидия?

За спиной послышалось отчетливое жужжание сервоприводов – кронштейн, согнутый зигзагом над дверью, медленно распрямлялся, изготавливаясь для броска.

Я вздрогнул и обернулся.

Металлический череп неподвижно висел над комнатой, но его слепой глаз смотрел вниз под другим углом.

Я прислонился к стене. Никаких голосов уже не было – они исчезли, потонули в шуме генераторов кислорода или энергетических машин.

Я стоял у решетки в надежде, что голоса вернутся, когда за спиной послышалось знакомое механическое гудение.

Я резко развернулся, и лошадиный череп застыл под моим взглядом, не успев вернуться в изначальное положение. Потухший глаз теперь смотрел не в пол, а таращился на кровать, упорно притворяясь незрячим.

Я подошел к двери.

Лошадиная голова пугающе нависала надо мной, неподвижная, окоченевшая от холода. Мне стало не по себе.

Я вернулся в смутной надежде, что голоса все-таки появятся, но, не успел я залезть на кровать, как позади послышался протяжный вой сервоприводов.

Незрячий электрический глаз уставился на вентиляционную решетку, да и сам череп уже не висел, ослабленно поникнув, над полом, а хищно вытягивался на длинном кронштейне.

– Вы так развлекаетесь?! – заорал я в потолок. – Кто вы такие? Кто дал вам право?!

Слепой череп не шелохнулся.

– Что здесь происходит?! Зачем все это нужно? Чего вы хотите?

Странный гул, доносившийся из вентиляционной решетки, затих – неизвестная машина отключилась, и камеру накрыла тишина. Я подошел к лошадиной голове и заглянул в ее единственный слепой глаз.

– Я требую объяснений! Если я военнопленный, если я…

Внезапно я почувствовал слабость – так, что едва устоял на ногах.

– Пожалуйста! – простонал я, срываясь на плач. – Пожалуйста!

Мне никто не ответил.

– Пожалуйста! – молил я.

Я закрыл лицо.

– Хотя бы выключите этот свет! Я прошу вас! И дайте мне хоть один глоток воды! Я сделаю все, что вы захотите. Я…

Металлическая башка невозмутимо смотрела сквозь меня, словно меня и не было вовсе.

– Пожалуйста!

Меня лихорадило, слезы стекали по щекам. Лошадиный череп висел над комнатой не двигаясь.

– Пожалуйста!

Но меня по-прежнему окружала тишина.

93

Я сидел на полу, не чувствуя холода. Свет вокруг стал таким нестерпимо ярким, что я думал только об одном.

Темнота.

Я пытался вспомнить беззвездные ночи вдали от города, когда черные грозовые облака затягивали небо, первый полет с инструктором, бесконечную темноту в иллюминаторе, но все, что я видел, – это свет, белый, безжизненный, проникающий повсюду.

Губы потрескались, мне было больно глотать, однако даже жажда мучила не так сильно, как исходящий из стен свет.

Я пробормотал – слабым, дрожащим голосом, – неподвижно глядя в оглушающую белизну перед собой:

– Выключите свет. Пожалуйста. Я больше ни о чем не прошу. Просто дайте мне отдохнуть.

Раздался щелчок – как при переключении примитивного электрического реле, – и я испуганно вздрогнул. Однако ничего не изменилось. Лошадиный череп висел на вытянутом кронштейне, свет оставался невыносимо ярким.

– Выключите! Выключите! – Я кричал, срывая голосовые связки. – Хватит! Не нужно! Я…