Пилот (СИ) - Астахов Юрий. Страница 27

- Эй ты!! Раб желудка перепончатолапый! Где нога?

- Какой нога?! О чем вы это, кириэ, со мной беседуете?!

- Левый! Овеческий!

- Нет. Что-то не упомню! Не пробегал!

- Монморанси! Да ты - вор!

- Господь с вами, кириэ, честного маленького фокстерьера обидеть всякий норовит! А второй ножкой не угостите? Ну, хоть тем, что от нее осталось. На первой косточки нежные, сладкие, мягонькие оказались, и даже маленько мяса! Но, крайне мало!

- Вот! Признаешься, воррюга?!

- В чем, простите?

- Сожрал ногу! Украл и сожрал!

- Ой, ну что вы! Она сама пришла и отдалась мне без остатка. Можно даже утверждать под присягой - она в меня силой проникла. Я на нее рычал, лапами отбивался, но, увы, не преуспел. Такая настырная нога, жуть! Теперь вот, придется переваривать.

Часам к семи, работы домашние у хозяев оказались все переделаны. А у нас с Шуриком, мяско промариновалось. На берегу мангал из камней сложенный углей набрал, и пригласили мы общество на посиделки. С шашлыками на фоне моря и прибрежных скал. Шампуры я собой из Тюмени еще прихватил, два десятка. Вещь первой необходимости. Мало ли где нужда в них случится? Вот и пригодились шампурчики.

Как поспела первая партия, выпили все вина за сегодняшний мой успех несомненный. Катя речь сказала о моем пилотском таланте. И до шашлыков дело дошло. Мы с Саней пример подаем, на шашлык дуем, обжигаемся и слюной захлебываясь, зубами его с шампуров рвем, как волки голодные. Славные удались шашлыки. Понравилось нам. Покивали мы народу поощрительно. Мол, плиз! Чезарята по нашему примеру прямо с шампуров трескать ринулись. Бедные, голодные детки. Остальные переглянулись и вслед за чезарятами тоже осмелели.

Распробовали они наше произведение, винцо в ход пошло. И поехало. Только Морс грустил, под зад коленкой получив, и держался в безопасном отдалении. Мечтал он там. Когда второй комплект созрел, я, винца принявши, подобрел, из мешка отходы шашлычного производства вынул и снизошел до паразита:

- Лови, уж! Жулик прохиндейский!

- А пинаться не будешь? Чо-то ты сразу такой добренький стал?!

- Ладно уж. С обиженными знаешь, что бывает? Бери, пока дают!

Морс легко вынул из воздуха пролетавшую мимо мосолыгу, и ушел общаться с ней за скалу крутую. Пока не отняли. А дядечка Дима, разгоряченный шашлыками и дорогим вином, вдруг поинтересовался моими планами в отношении любимой племяшки. И привел меня в уныние и полную растерянность. Пока я мрачно размышлял о перспективах наших на свадебное путешествие, в разговоре приняла участие кирия Катерина. Предерзостно на дядю глядя, она крайне почтительным тоном выдала длинную фразу. Или пять. Горным потоком. Я только и разобрал - 'сама' и 'взрослая женщина'. Чезарята на меня уставились открыв рты, и даже жевать позабыли.

Настроение мое напрочь умерло, на месте. Не доел я второй шампур. Извинился, встал и в печали под оливы побрел. Вот же спросил мужик! А я блин, знаю? Предложение кирии мне нетрудно сделать. 'Поедем красотка кататься, чужие миры обживать'! И она все бросила! И она поехала, и она понеслась со мной на перегонки! Нахрен! Убрел я под достопамятные те оливы, улегся, ноги на те оливы задрал, и так мне закурить захотелось, мрак просто. Ведь так и не курил с аэропорта Тюменского. Уже и как-то терпимо стало, а тут нахлынуло. Травку какую-то сорвал. Лежу - жую, баран - бараном! А че делать-то? А фуй его знает!

Шаги слышу, песок скрипит чуть слышно под ступнями маленькими. Катенька-Катюша. Шампур мой недоеденный и еще два к нему, с запасом. И вина кувшин у нее с собой, и покрывало через плечо. Все мне принесла. Расстелила покрывальце, вручила недогрыз, села рядышком, боком горячим прижалась ко мне. Из горлышка кувшинного отхлебнула. Взяла себе шампурчик и, как ни в чем не бывало, кушать стала. И все молчком. Только улыбается ласково. Ну и растаял я.

- Выходи, Катя, замуж за меня. Выйдешь?

- I don't understand!

И улыбается. Ой братва, все она понимает. Чую - нутром чует! Мозги пудрит! Ну, коль ты так, и я тоже эдак. Ты не поняла, и я ни-ши-ша-не-по-ни-ма-ю! Вотаквот! И с аппетитом докушал шашлык. Весь. И вино выпил. Литра два. 'Бывали дни веселые...'. О! Катя подпевать принялась! Она тоже с литр засосала! Пока гуляли мы с Катей, ночь пришла. А нам трынь-трава, песня про зайцев. На этом берегу исполняется впервые! Катя хохочет и нагишом в воду меня тянет Да! Мы будем сейчас купаться в Средиземном море совершенно голые с любимой женщиной. И ничего тут такого нет! Не любит- полюбит! Полюбит - поедет! 'Устоим хоть раз! В этот жуткий час! Все напасти нам будут трынь-трава!'

Утром я опять проснулся ни свет, ни заря. Как так выходит? Сплю мало, а высыпаюсь, будьте-нате! В половине шестого - как штык! А Катя спит, спиной ко мне прижавшись. Выскользнул я ужиком из под простынки, Катеньку накрыл, простынку под бочки подоткнул, чтоб не дуло ей прохладой утренней. Джинсы-майку на плечо, сандалики в руку и на цырлах - вон удалился. Не дай Бог - разбужу ненароком!

Умылся, только штанцы на себя взгромоздил, и услышал как у пристани дизелек затарахтел. Дядя Дима на промысел собрался. Подумал я секунду-другую, и решил с ним податься. И помочь мужику не помешает, раз я выходной сегодня, и может статься - поговорим, чтоб не косился. Объяснимся, так сказать. Эх, мне бы с Катей бы объясняться бы. В любви навеки. А страшусь! Кто я? И кто Катя? Впрочем, это уже старая песня. А с дядьком вот - вознамерился! Так и кто я после этого?! Правильно, мои маленькие радиослушатели! Самый, что ни на есть - 'дибилиус вульгариус'! К тому-же упрямый, как все вульгариусы.

Думаю о себе горькое, но справедливое, и на пирс бегу. Не опоздал! Дядька Дима такелаж правил. Ну и я пристроился, помогать ему веревочку тянуть. Что мочи было. Тянем потянем, вытянул! Себе по загривку! Да ловко так, носом в палубу! Веревочка называлась - шкот. Привязан тот шкот был к гику, дядя Дима у того шкота слабину собирался выбрать. А я помог усердно! Вот им-то, гиком-то этим, будь он неладен, меня и гикнуло по загривку, без пощады и жалости.

- Ой! - Раздалось за моей спиной. Перекантовался я на спину, и замер. Не дыша. Катя надомной стоит, в маечке своей пиратской, что посередь бедра заканчивается. На плече джинсики висят, из кармана джинсиков тех что-то кружавчатое выглядывает, привычного цвета. Барказик наш волной покачивает, Катя устойчивую позу приняла. Ракурс исключительный. Виды открывает изумительные. Век бы так лежал бы! Пялился!

- Мадам! Чуть свет - и я у Ваших ног!

Определила красотуля моя зону моего особого внимания, сказала еще разок 'ой!' и, смущенно покраснев, в кубрик сиганула. Дядь Дима ухмыльнулся, к штурвалу встал, РУД вперед толкнул, 'и в море он свой утлый челн направил'. Из бухты вышел, штурвал закрепил и ко мне обернулся. Я шишман на затылке пальпирую, по палубе копыта разбросал, спиной на борт навалившись. Добротный шишак получился. По-моему я стал значительно умнее! И кепку мне надо размера на два больше теперь. Болит только, сволочь.

Напряг дядя Дима парус, дизелек заглушил, посмотрел на меня значительным взглядом, да и присел рядом. И с усмешечкой вопросы задавать стал. Уж больно я несуразен. Про родителей моих. Ответил я за папу с мамой, мол, сирота казанская, по факту. А так, мол, сын достойных родителей. А на счет Кати, самые серьезные намерения питаю. Это чтобы все неясности разом прекратить. Не уверен только вот, что кирия Катерина намерения мои разделяет.

Дядька разулыбался на откровенность мою, похопал по плечу ободряюще. И только вознамерился он поведать о любви стастной и безудержной ко мне кирии Катерины, как та себя явила взорам, солнце затмив. В портках уже, в сандалиях на босу ногу, и медосмотр мне с причитаниями учинила - а больно ли мне? Сильно ли меня приложило? Нет ли у меня тошноты и прочих симптомов мозготрясения? Ну, ответил ей, что это совершенно исключено, в связи с отсутствием таковых. Она, голубица, уже бинты из аптечного чемоданчика добывает, но решил я под раненых героев не косить, и в Щорсы не ходить. Пресек ласково, но твердо поползновения ее, снабдить меня тюрбанчиком, и пока дядя Дима судном правит, сорвал с уст манящих жгучий мимолетный поцелуй. А во втором и последующих, жестокая мне отказала, выдав щелбан по многострадальной тыкве. Что за манеры ужасные у такой воспитанной кирии?! Погрозила пальчиком, на дядю глазами повела, и пальчик тот к губкам алым прижала. А я к ней снова, воспаленным воображением вдохновляемый, с предложением руки и сердца. Но ловко ушла от ответа, чертовка! Показала на черный цвет одежд своих, сказала про february, показала на дядю, и велела к тому за благословением обращаться. Мол, если дядя, как глава семьи дозволит. Вот, новый поворот. Теперь у нас, дядя банкует. Развели тут 'домостроевщину', понимаешь!