Крестопереносец (СИ) - Булыух Михаил. Страница 30
Совсем скоро они нашли яму, из которой Пажопье вытаскивал барона. Дружинники заволновались. Посмотрели вниз, качая головами. Степан пробормотал:
- Снова Крот-Разбойник пошаливает…
- Кто? – переспросил Пендаль.
- Крот-Разбойник… Ну Соловья-Разбойника, знаешь? На дереве сидит и свистит. А Крот – брат ему, двоюродный… Крот-Разбойник. Его работа, больше некому…
- А кого он ловит-то?
- Да кого придется. Говорят, однажды мамонта поймал.
- Да они же вымерли!
Вмешался Ставросий.
- Скил ловушечный у него прокачан хорошо! Хватит уже, о крысе этой сухопутной. Вперед, салаги, Господь тем помогает, кто сам что-то делает, а не только языками чешет!
Батюшке, самовольно взявшему на себя функции предводителя отряда никто перечить не стал, опасаясь кадила. И вскоре они вновь оказались под сенью деревьев.
Поддерживаемый Пендалем, все еще сильно хромающий Степан вполголоса рассказывал.
- Крот этот, в основном на дорогах да трактах ловушки роет, да так прячет искусно, что и не углядишь… Сколько ужо народу извел – ужас. Но и в полях да лесах такие вот ямы встречаются… Уже не на людей, на зверей копанные. А иногда не пустые. Причем, всякие лоси да медведи, редко в них падают… Чаще, такие твари, что и увидеть страшно. Как, почему, и откуда – непонятно… А еще, говорят, будто Крот-Разбойник – людоед! И, где-то под землей, глубоко-глубоко, возле самого Ада, есть у него тайные хоромы, все человеческой костью отделанные, да кожей обтянутые! И кто ему в лапы попадет, уже не жилец, сгинет, как и не было… Без покаяния и грехов отпущения…
- А кто говорит?
- Дык… Люди.
- А они откуда знают?
- Наверное, слыхали от кого-то.
- А те люди?
- Да че ты пристал… Говорю, че сам слышал. За че купил, за то и продаю.
- А что за звери? Ну, ловятся?
- Ну-у, - протянул Степан, - всякие… Но лично я видел только двоих. До сих пор ночами снятся…
- Страшные? Что за звери-то?
- Первый вообще жуть… Как называется по-научному – не ведаю. Мы ту яму засыпали от греха. Вместе с чудищем энтим. А выглядел он… Ну, представь, будто огромного, размером с лошадь ежа, наизнанку вывернули, зубы от бороны ему вставили и ноги паучьи пришили… Мы, когда его нашли, он подох ужо… Вонял – страсть. Я после, неделю этот запах из одежки вывести не мог…
- А второй?
- Второй… Второй, не такой страшный. На скелет человечий похож, только железный и блестел. И глаза красным светятся, будто огонь, будто судный день предрекают… Тот, еще живой был, хотя двинуться не мог, только руками дёргал и головой вертел… Хорошо на кол насадился, качественно, на всю длину. Дёргался на нем, дрыгался, и все время, как заведенный бубнил «осла-висла, осла-висла»… С нами тогда сам Боромир был, он энтого урода опознал. Сказал Титыща это. Подвид термометра, чо ли… Мы потом месяц около этой ямы дежурили, Крота поджидали. Так и не явился он. А Титыщ энтот, весь месяц без передыху: «осла-висла, осла-висла»… Хотя никаких ослов, помимо него, близ не висело…
Осторожно продвигаясь по лесу, отряд вышел к тому месту, где барон попал в плен к шишеню. Следов борьбы, помимо двух убитых уже несколько часов назад волков, не наблюдалось. Растерзанного хищниками или висящего на дереве крестоносца – тоже.
Один из воев оказался неплохим следопытом, и довольно быстро понял, куда ушла стая. А вот, куда делся рыцарь, понять не смог.
Решив не распылять силы, выстроились плотной цепью и начали поиски барона. Ну, или его останков.
…
Данунашка очнулась.
Где она и как сюда попала – совершенно непонятно. Осмотрелась. Типовая крестьянская изба, местные в таких поголовно живут. Чисто прибрано, печь побелена и расписана узорами. Только на столе – беспорядок - объедки, кости, гора грязной посуды. Попыталась встать… Не тут-то было. Связана… По рукам и ногам связана.
Печь явно сейчас топится, все признаки налицо. А наверху, на печи, в груде наваленных подушек, перин и одеял кто-то храпит. Да еще как храпит, молодецки, заливисто, громко.
Она попыталась вспомнить, что же произошло… Все будто в тумане. Вот, идет, рука об руку, со своим спасителем… Вот помогает несчастной нищенке… И все. Потом, белое марево бессознательности.
Ладно, это сейчас неважно. Главное, как убежать? А убегать нужно, не просто же так связали, явно не с добрыми намерениями. Девушка завозилась, пытаясь выбраться из пут. Нет, никак. Веревка хорошая, тонкая, но прочная. А стул, к которому она примотана, вообще к полу гвоздями прибит.
Нет, потихоньку развязаться и убежать не получится. Ну, тогда… Тогда остается только взывать о помощи. Может, любимый именно сейчас ищет, где-то рядом ходит, а найти не может? Только надо кричать громко, и разборчиво. Долго-то орать все равно не выйдет, проснется тот, кто на печи спит, и все, не покричишь. Она набрала полную грудь воздуха, и…
Удивленно и испуганно закашлявшись, выдохнула.
Из-под печки вылез маленький, размером не больше мышки, человечек с длинными усами. Улыбнувшись приложил палец к губам и сказал:
-Тссс!
…
Четвертый грустно катился по лесу. Самое несчастное существо на всем белом свете (например, пингвин попавший в Сахару), и тот бы сжалился увидь он Четвертого. Настолько печальную розовую мордашку не найдешь больше нигде. Казалось, вся скорбь мира нашла себе пристанище, именно в этом шарике с детским личиком.
Когда, при очередном зиг-заге, из вязанки выскочила-таки ветка за которую он держался, вся коротенькая жизнь пронеслась у бедняги перед глазами. Лететь, цепляясь за хворостинку было страшно, но еще страшнее - падать. Благо, шлепнулся он на густую ель, и упругие хвойные лапы смягчили падение. Так что, все еще держащий в ладошке бесполезную веточку, колобок почти не ушибся. Зато совсем потерялся. Так он и шел по лесу, куда глазки глядят, одинокий, всхлипывающий и тихонько зовущий своих ми-ми-ми.
Катился он долго ли, коротко ли, и вдруг увидел ветхую землянку. Круглое окошко, затянутое бычьим пузырем, и почти круглая дверь, внушили круглому колобку положительные эмоции.
- Ми-ми. – твердо решил он. – Ми!
Что в переводе примерно означало: «Нужно попросить помощи. Пусть выведут местные из этой чащи».
…
- Нет, ну не могу я ее проклятую больфе ефть, - прошамкал старик, отодвигая миску с распаренной репой. – Пирофки с репой, котлеты из репы, компот и тот из репы!!! Хлебуфка хочу! Или мяфа!
- Кто тяби виноват, - ответила старуха. – Сам вырастил. А кота с мышью ты ышо в позупрошлум месяце слопал. Жучку, так ышо раньше… Говорила я тебе – посади ышо шо ныть. А ты, нет, репу люблю, репу… Посадил одно единственное растение во весь огород, вот и жри таперыча!
- А курофка наша где? Где нафа Рябуфка? Хоть яифенку бы…
- Дык шо, забыл снова? Ууу! Сляротик! Альцгеймер подоходный… Внучка уперла. Таперыча, в городе, на всем готовом живет, верно с панэли слезла со своей, пярину купила…
- С чаго слезла?
- Панэль. Это мебля такая, инстранная, неуч. На ней стоя спять. Внучка же говрила, стою, значица, на панэли, кругом ночные бабочки… А ночью чаго делають девчины? Спять. Хотя, помница, чаго то ышо было по молодости, да не помню ужо чаго…
- А ишпеки-ка ты, бабка, колобок.
- Чаго? О притолоку стукнулся? Из чаго печь, муки то нет!
- А ты продай шо нить ненуфное.
- Ненужное? Было у меня корыто, оно было ненужное, в нем все равно штирать нечаго. Дык ты его яшо в прошлом годе на шамогонку шменял. И помнишь, как матявировал, помнишь?
- Никада я тебя не матявировал, не бряши!
- Говорил, «пьяному вязеееет!» Щас, мол, выпью, пойду рыбу ловить, поймаю, продам и хватит тябе на новое корыто. А сам? Нажралси, буянить начал, и енту… как ее… ревлюцию с индустряцией в одной отдельно взятой землянке провозглашать, прости, Господи… И хде тока слов таких панабралси, ирод…
- Ты, бабка, от темы не тогось… не уклоняйси… Отвечай, будет мене колобок?
- Да где муку-то взять, пенек ты трухлявый?