Ключи ушедшего бога - Фирсанова Юлия Алексеевна. Страница 26

— Эй, мужики, что там творится?! За нами погоня?! Фиилор уже завтраком хвалится! — выкрикнула я и сама едва удержалась в сидячем положении, настолько резко заболела голова, зазвенело в ушах и замутило.

На лбу Шерифа выступил пот, и смугловатый оттенок кожи ощутимо посветлел. Кажется, жрецу приходилось настолько несладко, что он даже возмущаться был не в силах, тем паче задавать внятные вопросы.

Щитовики ответили не сразу, зато нервно заржали, всхрапывая, как лошади. Наконец раздался сдавленный голос Керта:

— Кони почти обезумели или ослепли, словно дорогу не видят!

— Ага, хоть самим впрягайся, кобылу мне в жены! — прохрипел Кирт, а потом раздалось какое-то громыхание, присоединившееся к общей какофонии звуков, и сердитое ржание.

Карета замедлила ход.

Керт торопливо рявкнул:

— Жрец, быстрее за кучера садись, или опять разобьемся, да так, что ни один бог по кускам не соберет! У нас Йорда-безумца под рукой нет!

Шериф, как бы скверно себя ни ощущал, взметнулся со своего места. Воля у служителя Первоотца оказалась сильнее личного недомогания. Я вывернула голову в сторону окна и обомлела — рядом с каретой гарцевали два новых, точь-в-точь похожих на пару свалившихся вместе с коляской с обрыва, вороных коня. Щитовиков видно не было.

Шериф ринулся к упряжке. Запряженные лошади бушевали, но каким-то чудом двум новым коням без упряжи удавалось сдерживать нервных кобыл: то ли личным примером, то ли гневным ржанием, то ли покусыванием. Наконец жрец занял место кучера и карета снова тронулась. Да, ухабы и тряска никуда не исчезли, но теперь кони без упряжи направляли бег испуганных животных в нужном направлении и немного успокаивали их.

Наблюдать, высовывая голову, было слишком рискованно, да и тошнило изрядно, пусть и не настолько, чтобы, как Фиилор, за мешочком прятаться. Парень же, из бледного и синеватого став зеленым, выкинул отработанный кулек в окно слабым взмахом, сполз на пол и просто отключился. К лучшему! Главное теперь — присматривать, чтобы его снова рвать не начало. А то захлебнется. Кое-как, при очередном потряхивании кареты, я тычком повернула его ногой набок и перевела дух.

Трясло, мутило, звенело и вообще было хреново, как после отравления, еще целую вечность объективной длиной где-то с час. Потом карета пошла ровнее и вскоре вовсе остановилась.

Привалившись к кожаной спинке диванчика, я ждала. Любопытство взяло отгул вместе с жаждой познания. Вылезать и разбираться, что к чему и как, ни сил, ни желания не возникло. Я просто ловила сладкие мгновения блаженства: перестало мутить, ушла головная боль, в распахнутое оконце вливался запах разнотравья и пыли, заглушающий запашок от невезучего принца.

Окно заслонила тень, дверь кареты распахнулась. В проеме показался Шериф:

— Как вы? Что с Фиилором?

— Его тошнило сильно, чуть ли не наизнанку выворачивало. Сейчас, кажется, спит. Дышит вроде ровно. А я познаю счастье, приближенное к состоянию «значит, вы умерли».

Шериф шутки не понял, пришлось расщедриться на вялый пересказ старого анекдота:

— Если вы проснулись и у вас ничего не болит, значит, вы умерли.

— Мы-то точно живы, — возразил жрец.

— А щитовики?

— И они. Снова в людей обернулись и повалились, где конями стояли.

— Значит, мне не примерещилось и они действительно в жеребцов превращались, — уже почти ничему не удивляясь, пробормотала я, пока жрец за подмышки ловко вытаскивал на свежий воздух спящего принца.

Особо он не осторожничал и бережностью также не отличался, пожалуй, иной крестьянин мешок с картошкой заботливее тягает. А-а-а, ясно, я за собственным приступом дурноты и не углядела, как извазюкалось высочество. Хорошо, где-то журчание слышно. Речка или ручеек имеется, отмоем. Вернее, кто-нибудь отмоет, не мне же с ним цацкаться, да и не дастся, со стыдухи скорее помрет. Бедный Фиилор. Вот так и рушатся девичьи мечты о дивных принцах! Радует то, что у меня таковых отродясь не водилось. Несчастному юному высочеству, когда он не донимал всю округу печальными вздохами и проникновенно-робкими взглядами, я даже немножко симпатизировала и сочувствовала. Забавный он паренек, даром что принц.

Лошади шумно дышали, бока у бедных тварей так и ходили. Хлопья пены вроде не висели, но утомились кобылки изрядно. Их, наверное, распрячь надо и поводить, чтобы остыли после гонки, а то еще падут или нахлебаются ледяной водицы и болеть будут. Кажется, читала, что им такого нельзя.

Кряхтя, как столетние старцы, начали ворочаться на травке Дабл-Кей. Перекатившись на бок, Керт выплюнул вместе с клоком растительности, каким-то чудом оказавшимся во рту, фразу:

— Тьфу, ну старик, сволочь, дал совет!

— Если бы той же дорогой не возвращаться, я бы не поленился его кнутом протянуть! — выплюнул свою порцию угрозы и шмат сена Кирт.

— Вы ж просили короткую дорогу, а насколько она проходима и переносима — не заикнулись, — резонно заметила я. — Дед же сказал — дорога для безумцев.

— Я ж ему монету кинул, — еще раз сплюнул с вязкой зеленой слюной травинки Кирт и таки поднялся, чтобы побрести к пережившим испуг лошадям.

— А он дедушка Западло, — находчиво предположила я, тоже выбираясь из кареты и разминая ноги.

— О-о-о, — простонал Керт, полоща рот водой из фляги, — лучше десять раз псом, чем один конем! Эти твари вообще думать по-человечески не приучены…

— После них голова — как после десятка дядькиных именин, кобылу мне в жены! — поддакнул Кирт, отбирая у брата флягу, чтобы к ней присосаться.

Заинтересовавшись рассказом, я подошла ближе к упряжке и едва успела отскочить. Ближайшая кобыла чуть не съездила мне копытом по бедру. Ну их, скотин, у нас тут два телохранителя-метаморфа объявились, они с копытными теперь на «ты». Вот пускай выясняют, кто есть кто, и заботятся, братья по разуму!

Почему-то меня лошади явственно побаивались, оттого и бесились. Это меня-то, такую мелкую и ни одним копытом не вооруженную?! Хотя… порой у нас в сказках встречались оговорки, будто животные могут смерть видеть. Может, в этом причина? Лошади каким-то образом чуют, что я тесное знакомство с лысым типом при портфеле водила, оттого и шарахаются и копытами стучат в качестве самозащиты? Пусть их, не очень-то и хотелось. Ногами ходить буду или в карете ездить, а не в седле попу отбивать.

Мое дело в отряде маленькое: приглядеть, чтобы черных пятнышек ни на ком не проступало. Сейчас, кстати, меток смерти не просматривалось. Их не было и тогда, когда карета съезжала на дорогу в космонавты. Почему туда? А как иначе обозвать эти мучения для вестибулярного аппарата? Понимаю, что никто нас в космос запускать не собирался и все страдания вышли исключительно добровольно-идиотскими, потому как срезать путь мы решили через одну из мертвых зон, тех самых, оставленных Ольрэном то ли нечаянно, то ли как напоминание и назидание потомкам. Зон, прозванных Пустошами, из-за которых местность и получила свое не особо поэтичное название.

До моих компаньонов финт моего восприятия тоже дошел в ближайшие полчаса. Кирт попытался было высказать претензии насчет непрозвучавших предупреждений. Дескать, чего не предостерегла? На что я огрызнулась: мучения смертельными не являлись, поэтому никаких знаков я не видела и предупредить никого не могла. Я ж детектор смерти, а не недомоганий. И вообще, страдала заодно со всеми и даже больше, потому как они здоровенные мужики, а я девушка хрупкая. Больше, чем мне, разве что Фиилору досталось. Он по жизни играет роль козлика отпущения. Вечно все шишки на себя собирает. То ли до сих пор к существованию вне стен дворца приспособиться не может, то ли сам в таких вышних эмпиреях витает, что его все невзгоды (кроме жмущих женских туфелек) не касаются. Беды стараются-стараются, из шкуры вон лезут, донимают принца, а он встряхнется, умоется и дальше идет, сочиняет, мечтает, прожектерствует…

А лирты щитовики пусть варежки захлопнут! Клиент жив, претензии не принимаются! Кляня все и всех, а дурацкие шутки Ушедшего в особенности, телохранители заставили себя вплотную заняться лошадьми. Меня после нежданной атаки копытом присоединиться к почетному обществу животноводов не позвали.