Злой король (ЛП) - Блэк Холли. Страница 38

Холод пробирает до костей.

Я иду в свою старую комнату и закрываю дверь. Протягиваю руку под спинку кровати и радуюсь, что один из моих ножей всё еще там, в ножнах и немного пыльный. Я оставляю его на том же месте, чувствуя себя немного более в безопасности.

Я хромаю к своей старой ванне, кусаю внутреннюю сторону щеки от боли и сажусь на край. Затем откатываю штаны и осматриваю, что осталось от стрелы. Треснувший наконечник — ива, испачканная пеплом. Сам же наконечник сделан из зубчатого рога.

Мои руки начинают дрожать, и я понимаю, как быстро бьётся моё сердце, как всё расплывается в глазах.

Ранения от стрел плохи, потому что каждый раз, когда двигаешься, рана ухудшается. Тело не может зажить из-за инородного тела и чем дольше оно там, тем труднее излечиться.

Глубоко вздохнув, я подвожу палец к наконечнику стрелы и слегка надавливаю на него. Мне так больно, что я задыхаюсь, и на мгновение в голове не остаётся ни одной мысли, но, вроде, стрела не застряла в кости.

Я готовлюсь, беру нож и разрезаю около дюйма кожи моей ноги. Это мучительно, и я вдыхаю неглубокие вдохи, когда вжимаю пальцы в кожу и вытаскиваю наконечник стрелы. Так много крови, слишком много. Я прижимаю руку к ране, пытаясь остановить кровь.

Некоторые время у меня кружится голова, и я не могу ничего сделать, кроме как просто сидеть вот так.

— Джуд? — Виви появилась в дверях. Она смотрит на меня, а затем и на ванну. Её кошачьи глаза расширяются.

Я качаю головой.

— Не говори никому.

— У тебя кровь, — говорит она.

— Перенеси меня… — начинаю говорить я, а потом замираю, понимая, что мне нужно зашить рану, а я об этом не подумала. Может, я не так уж сохранила здравый смысл, как казалось. Шок не всегда бьёт сразу. — Мне нужна игла и нитка, вышивальная. Ткань, чтобы зажать рану.

Она хмурится на нож в моей руке, на свежесть раны:

— Ты сама себя ранила?

Это на мгновение выводит меня из оцепенения.

— Да, я сама в себя выстрелила.

— Хорошо, хорошо, — она передаёт мне рубашку с кровати и затем выходит из комнаты. Я прижимаю ткань к ране, надеясь замедлить кровотечение.

Когда она возвращается, держит в руках белую нить и иглу. Эта нить недолго будет белой.

— Хорошо, — говорю я, пытаясь сосредоточиться. — Хочешь держать или шить?

— Подожди, — говорит она, смотря на меня так, словно ей хотелось бы выбрать третий вариант. — Разве ты не думаешь, что нужно позвать Тарин?

— В ночь перед её свадьбой? Абсолютно нет. — Я пытаюсь заправить иглу, но мои руки слишком сильно дрожат, так что это очень трудно. — Хорошо, теперь сдвинь стороны раны вместе.

Виви опускается на колени и делает это, скривившись. Я задыхаюсь и пытаюсь не потерять сознание. Еще несколько минут, и я смогу сесть и расслабиться, обещаю я себе. Еще несколько минут, и всё, больше подобного не будет.

Я сделала стежок. Больно. Очень больно, больно и еще раз больно. После того, как заканчиваю, я вымываю ногу и отрываю чистую часть, чтобы перевязать рану.

Она подходит ближе.

— Ты можешь стоять?

— Через минуту, — я качаю головой.

— А как же Мадок? — спрашивает она. — Мы могли бы сказать…

— Никому, — говорю я и, схватившись за край ванны, толкаюсь ногами, сдерживая крик.

Виви включает воду, и вода смывает кровь.

— Твоя одежда промокла, — говорит она, хмурясь.

— Подай мне платье оттуда, — говорю я. — Ищи что-то, похожее на мешок.

Я заставляю себя дохромать до стула и сесть. Затем стаскиваю свой пиджак и рубашку под ним. Обнаженная до пояса, я не могу зайти дальше, не могу переносить боль.

Виви приносит платье — такое старое, что Тарин даже не удосужилась принести его мне — и одевает его на мою голову, а затем направляет мои руки через рукава, будто я ребёнок. Осторожно, она снимает мои ботинки и остатки брюк.

— Приляг, — говорит она. — Отдохни. Хизер и я можем отвлечь Тарин.

— У меня всё будет хорошо, — говорю я.

— Тебе больше ничего не нужно делать, это всё, что я говорю, — похоже, Виви обдумывает о том, кто знал о моём приезде сюда. — Кто это сделал?

— Семь всадников — может, рыцари. Но кто на самом деле стоял за атакой? Я не знаю.

Виви глубоко вздыхает.

— Джуд, вернись со мной в мир людей. Это не обязательно должно быть нормальным. Это не нормально.

Я встаю со стула. Я предпочту ходить на раненой ноге, чем выслушивать это.

— Что бы произошло, если бы я не зашла к тебе? — требует она.

Теперь, когда я встала, нужно двигаться или вообще больше не идти. Я направляюсь к двери.

— Я не знаю, — говорю я. — Но я знаю вот что: опасность может найти меня и в мире смертных. Моё присутствие здесь позволяет мне быть уверенной, что тебя и Оука охраняют там. Слушай, я понимаю, что ты думаешь, что это глупо. Но не веди себя так, будто это бесполезно.

— Я не это имела в виду, — говорит она, но к тому времени я уже в коридоре. Я резко открываю дверь в комнату Тарин, чтобы увидеть, как она и Хизер смеются над чем-то. Они останавливаются только тогда, когда мы заходим.

— Джуд? — спрашивает Тарин.

— Я упала с лошади, — говорю я её, и Виви не возражает. — О чём болтаете?

Тарин нервничает и проходит по комнате, чтобы дотронуться до полупрозрачного платья, которое она наденет завтра, и венок, сотканный из свежесобранной зелени, выращенной в садах гоблинов.

Я понимаю, что серьги, которые я купила для Тарин, пропали, потерянные вместе с остальной частью сумки. Разбросаны среди листьев и подлеска.

Слуги приносят вино и пирожные, а я слизываю сладкую глазурь и позволяю разговору закружить мня. Боль в ноге отвлекает, но еще больше отвлекает воспоминание о смеющихся всадниках, воспоминание о том, как они кружили под деревом. Воспоминание о том, что я ранена, напугана и совсем одна.

…

Когда я просыпаюсь в день свадьбы Тарин, то просыпаюсь в постели своего детства. Такое чувство, что я вышла из глубокого сна, и на мгновение я не та, кого я знаю — я даже не помню, кто я. Пару мгновений в сверкающих лучах позднего дня я верная дочь Мадока, мечтающая стать рыцарем при дворе. Затем последнее полугодие возвращается ко мне, как теперь знакомый вкус яда во рту.

Нога вспыхивает от небрежно выполненных стежков.

Я поднимаюсь и разворачиваю ткань, чтобы осмотреть рану. Она ужасная и опухла, а стежки заставляют желать лучшего. Моя нога болит.

Гнарбон, огромный слуга с длинными ушами и хвостом, входит в мою комнату с запоздалым стуком. Он несёт поднос с завтраком. Я быстро закрываю ногу одеялом.

Он ставит поднос на кровать без комментариев и идёт в ванну. Я слышу, как набирается вода, чувствую запах измельчённых трав. Я так и сижу, ожидая, пока он не уйдёт.

Я могла бы ему сказать, что мне больно. Это было бы просто. Если бы я попросила Гнарбона отправиться за военным лекарем, он бы это сделал. Конечно, рассказал бы Ориане и Мадоку. Но моя нога будет хорошо зашита, и точно не будет никакой инфекции.

Даже если Мадок послал всадников, думаю, он всё равно позаботится обо мне. В конце концов, из вежливости. Хотя он воспримет это как уступку. Я признаю, что он мне нужен, что он победил. Что я вернусь домой навсегда.

И всё же, в утреннем свете, я вполне уверена, что не Мадок послал всадников, даже если это была ловушка, которую он мог бы спланировать. Он бы никогда не послал убийц, которые отстали бы и уехали, когда численность была на их стороне.

Как только Гнарбон выходит, я жадно выпиваю кофе и иду в ванную.

Такая молочная и ароматная, и только под водой я могу позволить себе заплакать. Только под водой я могу признать, что чуть не умерла, и что я была в полном ужасе, и хочу, чтобы был кто-то, кому я могу всё это рассказать. Я задерживаю дыхание до тех пор, пока не перестаю дышать.

После ванной я укутываюсь в старую одежду и возвращаюсь в кровать. Пока я пытаюсь решить, стоит ли отправлять слугу обратно в замок, чтобы принести мне другое платье, или же я должна просто одолжить что-то у Тарин, Ориана заходит в комнату с серебристой тканью в руках.