Повелитель моря (СИ) - Миллерова Агния. Страница 3

«Сколько мне тогда было? Восемнадцать?» — воспоминания водоворотом закружились перед глазами памяти. Вспомнилась и усталая улыбка матери, и то, как она постоянно заправляла непокорную прядь тёмно-русых волос под платок. И сухой голос парализованного отца: «Погоди, сынок, не уходи! Прочти мне ещё страницу!»… И озорные лица двух младших братьев и сестры, которые, однако, виделись размытыми, затуманенными — память постепенно стирала черты и голоса, но вот их обгорелые тела помнились по-прежнему чётко. Наверное, потому что именно ему — двенадцатилетнему мальчишке, в одночасье ставшему бездомным сиротой — пришлось хоронить всех: и братьев, и маленькую сестричку, и отца, и, спустя несколько дней, мать, чьё изуродованное тело море вынесло на берег недалеко от деревни…

Набеги пиратов на немногочисленные рыбацкие деревушки Испано-Французского Средиземноморья не были редкостью. В детстве Анри не раз слышал об ужасах пиратских набегов, о разграбленных и уничтоженных прибрежных поселениях. Но, вместе со взрослыми произнося страшные проклятия в адрес подлых разбойников, Анри не испытывал ненависти. Она пришла потом. Она ворвалась в его душу адским пламенем, когда, вернувшись с ярмарки в Фигерасе с соседом, которого мать, узнав, что тот отправляется туда торговать, уговорила взять мальчика с собой, чтобы он мог продать её последнюю драгоценность — обручальное кольцо, вместо родного дома увидел пепелище. И уже потом над могилами родных, стыдливо пряча слёзы, хоть их и некому было видеть, он поклялся стать капитаном, чтобы бороться с морским разбоем до конца своих дней.

Как же много всего мальчишке пришлось пережить и испытать до того, как судьба вознесла его на шканцы мощного боевого судна! Забудется ли когда-нибудь сожжённая дотла деревня и золотое кольцо матери, спасшее ему жизнь? Как долго он ещё будет помнить полное лишений путешествие по Каталонии, грязный и шумный порт Барселоны и фелуку, на которую его взяли юнгой, и то потрясение, когда он понял, что попал к отпетым негодяям, не гнушавшимся ни контрабандой, ни разбоем?..

Анри вздохнул, отгоняя воспоминания. Здесь, в Тиерра Фирме [8], он уже успел стать легендой. Во всех тавернах и трактирах побережья и островов встречались «хорошо осведомлённые» пьяницы, готовые за кружку рома «раскрыть все тайны прошлого и настоящего» славного «Карибского Эль Альмиранте». Но на самом деле даже ставшие самыми близкими ему люди ничего не знали о своём адмирале, кроме случайно оброненных им в разговоре крупиц воспоминаний да того, чему сами были свидетелями. Тут у каждого есть своя история, приведшая представителей разных сословий из разных европейских держав в Новый Свет, но не каждый готов был ею делиться. Здесь жизнь учит жить настоящим, не вороша прошлое, и верить делам, а не словам.

Анри огляделся — с обеих бортов и за кормой «Победоносца» желтели наполненные ветром паруса. Это его Победоносная армада послушно следовала за своим флагманом. Чувство гордости горячей волной накрыло молодого человека. Как же много он успел достичь в свои неполные двадцать шесть лет! Его слава успешного торговца открыла все порты Нового Света принадлежащим ему торговым караванам, его четырнадцать боевых кораблей, разделённых на две армады, бороздят воды Карибского моря и Мексиканского залива, а на гаванской верфи обрастает обшивкой новый шестидесятипушечный галеон — будущий флагман новой армады.

«Наверное, у Господа действительно есть какие-то планы на меня, раз он так ко мне благоволит! — мелькнуло в голове. — Ведь ещё восемь лет назад всем моим имуществом был только кинжал!» — при этой мысли Анри невольно взглянул на свою правую руку. Средний палец украшал массивный золотой перстень с крупным тёмно-синим сапфиром, поверх которого красовался витиеватый вензель. Переплетающиеся золотые литеры A и V, сложенные шпагами и как бы вытекающие одна из другой, не только надёжно удерживали в ложе перстня драгоценный камень, но и оставляли на воске отпечаток того самого прошлого, которое он — Андрес Анри Руис Верн — не хотел забывать. В этих литерах было не просто его имя, но и память о его дедах — каталонском мастеровом и французском рыбаке. Каждый раз, втискивая в воск эту печать, Анри словно отправлял посыл своим предкам, что они могут гордиться им несмотря на то, что он не осуществил мечту матери — не пошёл по стопам отца и деда Андреса и не стал архитектором, а посвятил свою жизнь морю, как и его дед Анри Верн.

Своего каталонского деда Анри почти не помнил — слишком рано тот ушёл из жизни, зато его французский дед, пропахший рыбой, прокопчённый солнцем и просоленный морем, был для Анри другом и учителем. Именно в память о нём, решив начать новую жизнь, юноша, ступивший в феврале 1652 года на доски мола в Белизе, стал Анри Верном, оставив Андреса Руиса далеко в прошлом. Лишь спустя годы, заказывая себе дорогой печатный перстень, Анри велел мастеру вплести в вензель первую литеру оставленного в Старом Свете имени, данное ему по праву первородства и согласно древней традиции из поколения к поколению передаваемое от отца к сыну рода Руисов — Андрес.

Погруженного в лабиринты памяти молодого человека вернул к действительности звук корабельного колокола, отбивавшего склянки [9]. Когда после четвёртого сдвоенного удара вахтенный матрос прокричал: «Восемь склянок [10]! Конец вахты!», обладатель хриплого голоса подошёл к Анри:

— Ну что, ми альмиранте, пригласишь отобедать? — мужчина лукаво прищурился. Его коротко стриженую чёрную бороду с прожилками седины, слившуюся с пышными усами, прорезала белозубая улыбка.

— Разве я могу нарушить традицию, Энрике? — Анри улыбнулся. — Передавай вахту и приходи в мою каюту, капитан.

Приблизившись к трапу, Анри увидел внизу Густафа. Жизнерадостный золотоволосый голландец, молодой, но уже опытный навигатор, задорно поприветствовал адмирала и, резво взлетев на палубу, так же энергично сообщил бородачу о своей готовности заступить на вахту. Не дожидаясь конца протокола, Анри спустился и вошёл в проём полуюта [11] мимо слуги, услужливо придерживающего открытую дверь в адмиральскую каюту.

Ветер крепчал. Лазурно-синее днём море к вечеру потемнело, как и небо. Клонившееся к горизонту солнце золотило немногочисленные облака. Местами их золотистый цвет переходил в тёмно-оранжевый, словно кто-то могущественный и очень щедрый посыпал их цейлонской корицей. Иссиня-чёрные волны вздымались, заставляя корабль взбираться на их гребни и потом стремглав падать вниз, но «Победоносец» упорно стремился вперёд.

Солнце уже почти касалось воды, когда Анри снова поднялся на квартердек. Следом за ним появился капитан Энрике. Оба мужчины, сопротивляясь ветру и балансируя на гарцующей палубе, подошли к стоявшему на вахте Густафу. Тот повернулся к пришедшим и, перекрикивая ветер, доложил:

— Идём бакштаг [12], менеер адмирал! Скоро будем в Белизе — уже виден маяк на Птичьем острове и чайки появились!

Новый порыв ветра заскрипел такелажем и толкнул судно, словно наездник, подстёгивающий лошадь ударом по крупу.

— Сигнал армаде «Строй кильватера [13]», — скомандовал Анри и протянул руку к вахтенному офицеру. Тот незамедлительно вложил в неё зрительную трубу и сразу же после этого удивительно сильным голосом для такого худощавого человека отдал приказ. Его, как эхо, подхватил стоящий на шкафуте [14] боцман, и над палубой разнеслись трели боцманской дудки. Матросы тут же забегали, потянули фал, и разноцветные вымпелы, как красочная гирлянда, полетели вверх.

— Надо бы грота-шкоты подтянуть — сказал вдруг капитан. Анри кивнул, но не успел дать команду — не молодой, но по-прежнему ловкий и быстрый Энрике уже бежал на шкафут, на ходу рыча команды…