Лемартес - Аннандейл Дэвид. Страница 12

— Сбить их! — приказал капитан.

И в ту же секунду ощутил прорыв.

— Не надо! — крикнул Дхассаран. Ощутив всю мощь того, что происходило вокруг них, темный апостол издал нечто среднее между громогласным хохотом и довольным свирепым воем.

Хеврак присоединился к нему, как и все прочие Ученики. Они обрели искупление.

И нечто большее.

Божественное упоение.

Неподалеку от обороняемого ими участка сама земля отозвалась на проповедь Кровавого Пророка. Она содрогнулась, потрескалась, раздвинулась… И чудо, увиденное Учениками в день перерождения, вернулось к ним.

Глава четвёртая:

Столп

— Огонь ракетами по этой груде мусора! — приказал Кастигон, когда эскадрилья заложила вираж для второй атаки. — И не смотреть на того смертного. Как поняли?

Пилоты других «Громовых ястребов» подтвердили получение команды. Хорошо. Лемартес был прав — этот человечек действительно представлял собой главную угрозу. Кастигон, сидевший в кабине рядом с братом Агаром, отвел взгляд от нечестивой пляски проповедника. Для этого потребовались немалые усилия: его жесты обладали огромной притягательной силой. Офицер словно вырвался из гравитационного колодца духовной черной дыры.

— Лети верно, брат, — велел он Агару.

— Есть, капитан, — ответил пилот с тем же напряжением в голосе, что и у самого Кастигона.

«Неужели Лемартес испытывает подобное каждую секунду бодрствования?» — спросил себя офицер.

— Гнев старается подчинить нас, — произнес он в ротный вокс-канал, обращаясь ко всем братьям и к себе. — Не поддавайтесь. Помните: мы — нечто большее, чем ярость во плоти…

Эскадрилья не сбилась с курса — пошатнулось само бытие.

Равнина между десантными кораблями и их целью раскололась. Безумцы начали падать в ширящийся под ними разлом. Скученная толпа рядом с трещиной словно завращалась, и через несколько секунд расселину окружил живой вихрь из тысяч людей, бегущих с ураганной скоростью. Он поглощал все больше, больше и больше тел, но при этом сжимался. Бесноватые взмыли над землей, будто смерч из плоти. Торнадо стремительно поднялось на десять метров, двадцать, пятьдесят.

Агар резко развернул «Крылья примарха». Машина содрогнулась и, не подчиняясь управлению, вновь понеслась к громадной воронке.

Вихрь уже вытянулся на сотню метров вверх и продолжал сжиматься.

— Бей по нему! — скомандовал Кастигон.

Пилот открыл огонь. Все десантные корабли дали залп, неистово извергнув в кошмарное чудо снаряды тяжелых болтеров и орудий «Громовой ястреб», лучи лазпушек и ракеты «Адский удар».

Возможно, выстрелы Кровавых Ангелов довершили жуткий обряд, но не исключено, что смерч и без них достиг необходимой плотности сжатия. Так или иначе, тела флегетонцев лопнули и исчезли. Их кровь хлынула из центра торнадо к его основанию и к верхней точке.

Кружащийся алый столп с ревом понесся к небу. Колонна извивалась по всей длине, то сгибаясь, то выпрямляясь. Ее движения воспроизводили танец пророка в неимоверных масштабах. Она была чем-то средним между извержением, бурей и зовом.

Столп выбросил спиральные рукава крови. Они ударили по толпе и хлестнули эскадрилью.

Багряная влага врезалась в фонарь кабины «Крыльев примарха». Бронестекло разбилось, Кастигона и Агара залило кровью.

«Громовой ястреб» вошел в штопор.

Капитан не заметил этого. Его поглотила Жажда.

Я — копье. Я — правосудие. Я стал ими благодаря ярости. Мой полет из люка «Кровавого шипа» подобен падению метеора. Моя сосредоточенность на цели непоколебима. «Громовой ястреб» изменников стал центром моего поля зрения и моей реальности. Вокруг него накладываются друг на друга разные миры: я на Флегетоне и на Терре одновременно. В тени улья Профундис и Императорского Дворца. Время для меня мечется по дистанции в десять тысяч лет. Прежняя эпоха; нынешняя; обе сразу; ни та ни другая.

Зазубренная чернота. Пульсирующий багрянец.

Само бытие исковеркано, обманчиво. Лишь моя цель имеет значение. Я точно знаю, кто должен умереть. Мои враги — враги Императора, предавшие Ангела и то, к чему он стремился. Все, кроме добычи, застлано черным и красным. То, чего я не вижу, не падет жертвой моей ярости.

В момент прыжка из «Кровавого шипа» тот мчался выше ближайшего «Громового ястреба». Пока я спускаюсь к противникам, они взмывают навстречу мне. Стреляю на лету из болт-пистолета в правой руке, сжимая левой Кровавый Крозиус. В изменчивом потоке времени эта реликвия служит мне надежнейшим якорем. Оружие вещественно — сто веков назад оно уже существовало, такое же реальное, как и сейчас. Когда булавой сражался первый верховный капеллан сынов Сангвиния, ее окутывало алое сияние. Теперь она светится для меня. Крозиус убивал в прошлом и убивает сейчас.

Один из предателей мчится наперерез, но я не меняю курс, и мы сталкиваемся в воздухе. Взмахиваю булавой с крылатым оголовьем. У крозиуса тупой край, а не наточенное лезвие косы, однако он разрубает врагу горжет и сносит голову. Тело уносится прочь, кувыркаясь на неуправляемом прыжковом ранце.

Я по-прежнему лечу прямо. Точно в открытый боковой люк «Громового ястреба».

Там стоят еще трое Кровавых Учеников.

Мир размывается. Эпохи перекрываются. Это не Кровавые Ученики, а Сыны Хоруса! Их кирасы украшены Оком — символом величайшей измены.

Обрушиваюсь на врагов в тот миг, когда они хотят выскочить наружу. Врезаюсь в кого-то из них с такой силой, что хаосит, отброшенный через весь пассажирский отсек, вываливается из люка напротив. Двое других реагируют с губительным для них опозданием на секунду. С размаху опускаю булаву на шлем отступника (Сына Хоруса… Кровавого Ученика… всех предателей… любого из них…) справа от себя. Силовое поле трещит и вспыхивает, пробивая керамит. Погружаю оголовье крозиуса в череп противника. У него подкашиваются ноги.

Сзади раздается скрежет зубьев. Пригибаюсь и разворачиваюсь. Над головой проносится цепной топор. Стреляю вверх, болт-снаряд дробит рукоять оружия. Изменник быстрым движением обрушивает на меня обломки топора, вкладывая в удар собственный вес. Я пошатываюсь, взбешенный дерзостью неприятеля. Выдернув булаву из головы убитого отступника, бью живого в грудь. Доспех спасает его, но толчок лишает равновесия. Снова и снова молочу врага Кровавым Крозиусом, раскалывая броню и кости. У меня краснеет в глазах, такой же краснотой вспыхивает оружие. Гнев внутри и гнев снаружи… Булава — воплощение сакральной ярости, осязаемый дух нашего ордена (легиона). Символ веры, всецело посвященный истреблению. Когда предатель блокирует один из выпадов, я несколько раз стреляю в упор по его пробитым латам.

Он падает замертво. Отворачиваюсь в ту же секунду, как в отсек забирается изменник, выброшенный мною из десантного корабля. Приземляется враг неуклюже — ему пришлось спешно останавливать падение и догонять «Громовой ястреб». Его успех тут же идет прахом: не позволяя отступнику выпрямиться, я наношу ему удары в основание шеи и по наплечнику, разбивая керамит. Он бьет меня болтером в боковину шлема. Звон в ушах…

Краснота……краснота……краснота……краскраскраскраснота…

Снова атакую предателя Кровавым Крозиусом. Мощь силового поля и моей ярости сливается воедино. Оголовье глубоко входит в броню противника. Надавив на булаву, заставляю хаосита согнуться и разрываю ему сухожилия правой руки. Врагу удается перехватить оружие левой и выстрелить. Чувствую, как болты врезаются в доспех. Но это не важно. Еще раз воздев крозиус, издаю боевой клич. Поминаю имена Императора и Сангвиния, проклинаю изменников и все их деяния.

Следующим ударом ломаю неприятелю хребет. Он еще жив, но обездвижен. Выпускаю болты в его прыжковый ранец, пока оттуда не начинает хлестать прометий. Топливо заливает пассажирский отсек, и я стреляю еще раз, чтобы поджечь его.

Прошагав сквозь пламя к кабине, распахиваю дверь. Пилот поворачивает голову. Снаряды моего болт-пистолета, пробив ему шлем, разносят ошметки предательского мозга по фонарю и приборной панели. «Громовой ястреб» клюет носом, сваливаясь в пике. Вытаскиваю труп из кресла, сажусь на место убитого и выравниваю машину. Я не летчик, но знаю достаточно, чтобы подчинить десантный корабль своей воле. Неистовство вдохновляет меня. Боль, рожденная падением Ангела, требует самого беспощадного воздаяния.