Щит (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 95

Моя шея и спина болели так сильно, что я едва могла поднять голову. Я мучилась от жажды. Я не чувствовала пальцы на руках и не знала, то ли это от холода, то ли от нехватки циркуляции крови. Я опять была голой, что только усиливало чувство беспомощности.

А ещё это злило меня.

За исключением одного окна в стене передо мной, комната оставалась темной.

Неспособность использовать Барьер делала все плоским, двумерным.

Конечно, я помнила мир таким; не так давно я знала лишь мир без экстрасенсорного зрения. И все же разница была такой колоссальной, что я чувствовала себя одурманенной.

Конечно, от этого все становилось не таким болезненным, но чувство депривации ничуть не ослабевало, как и депрессия, которой оно сопровождалось.

Я вообще его не чувствовала.

Я наблюдала, как ночные облака проплывают за одиноким окном. Мне понадобилась ещё секунда, чтобы осознать — это вовсе не окно, а экран виртуальной реальности. Моя клетка находилась в недрах подвала Белого Дома. Мы слишком глубоко, чтобы видеть облака, вне зависимости от времени суток.

Похожий на окно вид — это всего лишь очередная ложь.

Я старалась сохранять спокойствие. Мысли о нём сейчас не принесут никакого прока, так что я отгоняла от себя эти мысли. Вместо этого я сжимала кулаки, глядя на пустой коридор и стараясь не позволить своему разуму думать о чем-либо, кроме текущей ситуации.

Мне нужно отсюда выбраться.

Моей ноги коснулись пальцы, приласкали мою кожу.

Я прерывисто вдохнула.

Моё сердце забилось так сильно, что грудь заболела, и я напряглась, затем выгнула шею, фокусируя взгляд в тусклом свете.

На протяжении минуты я не могла ничего видеть.

Крайне странно было не иметь возможности использовать свой свет, чтобы компенсировать ограниченность моих физических органов чувств. Мне вновь приходилось ждать, пока мои глаза адаптируются после того, как я отвела взгляд от фальшивого окна.

В конце концов, я различила его лицо.

Он сидел в центральной части клетки, скрестив ноги. Его лицо выражало сосредоточенность.

Чем дольше я смотрела, тем ярче становились его глаза. Они светились бледно-зелёным, освещая округлые контуры его лица.

Выглядело это зловеще, на самом деле. Отчасти потому, что его глаза напоминали мои.

Они также напоминали глаза Ревика — ну или то, как Ревик выглядел после нескольких первых ночей вместе со мной в том домике в Гималаях. Даже в ошейнике я чувствовала, как какие-то части меня реагируют на воспоминания. Силой отбросив их от себя, я наблюдала за этими новыми радужками, пока мальчик полз по полу. Я не шевельнулась, когда он лёг рядом со мной.

Я все равно мало что могла предпринять, когда кандалы толщиной в дюйм приковывали меня к полу.

Пальцы мальчика коснулись моего лица, убирая волосы с глаз.

— Нензи, — произнесла я. Мой голос звучал хрипло. Я прочистила горло, стараясь выработать достаточно слюны, чтобы нормально говорить. — Что ты здесь делаешь?

Он ответил по-английски, потому что я сама заговорила на этом языке.

— Он ушёл. Ты спала, — он снова приласкал моё лицо, и его пальцы задержались на моем подбородке. — Тебе больно? Ты все ещё мучаешься?

Я рефлекторно попыталась посмотреть на своё тело.

Я увидела бледную плоть, синяки, что-то напоминавшее порезы. Я сама себе казалась худой. Моё обоняние одновременно притупилось и тошнотворно обострилось. Компонент aleimi в моем обонянии пропал, но физические запахи буквально душили меня. Должно быть, я писала через решётку под собой, потому что ощущала этот запах.

Но на самом деле мне не было больно, если не считать ошейника. Остальной дискомфорт вызывался связанным положением, неспособностью шевелиться, а также ссадинами, которые металл натёр на моей коже.

Задумавшись на мгновение, я покачала головой.

— Только шея болит. И я хочу пить.

Мальчик мгновенно отвернулся, завозившись с чем-то в темноте.

Я не удивилась, когда секунды спустя он поднёс к моим губам прохладный контейнер. Как только он открутил крышку, я стала жадно пить, глотая, пока он держал ёмкость у моих губ. Несколько минут я только пила, время от времени останавливаясь, чтобы сделать вдох и глотнуть. Затем я кивнула и жестом пальцев показала, что мне хватит.

Он поставил ёмкость на пол камеры.

— Спасибо, — я подняла на него взгляд, щурясь в тусклом свете.

Он погладил мою руку, затем мои пальцы. Я видела, как его лицо напряглось от какой-то сосредоточенности. Немного занервничав от увиденного, я отвела взгляд и упёрлась подбородком в решётку. Я гадала, читал ли он меня — или только пытался.

— Нензи, где ты был сегодня? — спросила я, когда он не отодвинулся.

Мальчик начал отвечать мне сериями сложных жестов руками, пока я сама не показала отрицательный жест. Я сохраняла спокойный тон.

— Я не понимаю, — в ответ на его пустой взгляд я пояснила: — Тебе нужно сказать мне. Говори вслух, как ты делал это ранее.

Меня все ещё сбивала с толку его неспособность прочесть меня.

Ревик говорил мне, что ошейники экстрасенсорного сдерживания только мешали ему пользоваться собственным светом; ошейник, который надет на мне, не должен был влиять на способность ребёнка прочесть меня.

Ревик также говорил мне, что он страдал от огромного количества боли разделения со мной, пока находился в заключении у Териана. Он говорил, что ошейник мешал ему контролировать это, так что на самом деле все было только хуже, временами совсем невыносимо.

Почему я ничего не чувствовала? И почему Нензи не мог просто вытащить ответы из моего сознания?

Если уж на то пошло, почему Териан не мог это сделать?

— Тесты, — сказал Нензи, как только складки на его лбу разгладились. — Они проводят на мне тесты. Они хотят провести ещё больше тестов… на нас обоих, — добавил он.

— Что за тесты? — спросила я, хотя уже знала ответ.

Он показал на свою голову, жестами обозначая пространство над местом, где мы сидели. В ошейнике я видела лишь воздух там, куда он показывал, но я понимала. Он имел в виду структуры над его головой. Телекинез.

Почти смущённо подвинувшись ближе, он сел рядом со мной, скрестив ноги у моей грудной клетки, пока я лежала на животе. После минутной паузы он легонько положил руку на мою спину, робко поглаживая кожу пальцами.

Я наблюдала, как он пристально смотрит на меня. Я закрыла глаза от интенсивности его взгляда.

— Нензи, почему ты смотришь на меня так? — спросила я.

Он улыбнулся. Было в этой улыбке что-то, от чего моё сердце разбивалось, от чего моя грудь болела. И все же я должна найти способ как-то воспрепятствовать этому. Желательно так, чтобы он не захотел раскроить мой череп надвое.

— Нензи, — сказала я. — Думаю, ты путаешь меня с кем-то другим.

Когда я подняла взгляд, он погладил меня по волосам. Касаясь меня поначалу робко, он постепенно становился все смелее, пропуская сквозь пальцы длинные, слегка вьющиеся пряди, аккуратно распутывая колтуны. Это немного напомнило мне Ханну… но ещё сильнее Ревика, который делал нечто подобное несколько раз, когда мы оставались наедине.

У нас у обоих бывали моменты, когда мы хотели лишь касаться друг друга.

Наверное, в этом скрывалось некоторое собственничество. Но эти действия также выражали любовь, привязанность, чувственность, и… думаю, в нашем случае это вызывалось тем, что мы наконец-то можем делать это друг с другом.

Ревика всегда привлекали мои волосы — по крайней мере, частично.

Я закрыла глаза, вытолкнув это воспоминание из головы.

Нензи подобрался поближе ко мне.

Он продолжал касаться моих волос, отодвигать их, чтобы погладить плечо и шею сзади, где её не закрывал ошейник. Я так устала, что едва могла думать и даже не пыталась остановить его, решив, что, наверное, лучше не злить его без весомых причин.

Я пробовала расспрашивать Териана о мальчике, конечно же. И не раз.

Единственный случай, когда мы относительно нормально поговорили об этом — это когда мы находились в федеральном изоляторе временного содержания. Нас заставили прождать больше восьми часов, пока они оформляли все бумаги для пропуска нас через Сдерживание Видящих в Соединённые Штаты. Нензи занял не меньше времени, чем я, наверное, потому что Териану пришлось впервые фальсифицировать все его данные.