Желтый лик (Очерки одинокого странника) - Магарам Элизар Евельевич. Страница 20

Однажды, ранней весной, после новогодних праздников, Ин отправилась пешком навестить свою подружку, хромоногую Иа-Ше, жившую далеко за городом у Красной пагоды. День был светлый, солнечный и низкий туман стлался над влажными рисовыми полями, словно испарялся из огромного котла.

Вдалеке, над бамбуковой рощей, маячила острая верхушка Красной пагоды и приглушенно доносился отдаленный звук молитвенных барабанов. Молодая Ин шла по знакомой тропинке, тихо мурлыкала любовную песенку, изредка наклоняясь в сторону, чтобы сорвать ранний полевой цветок. Было тихо, спокойно, и звуки глухо тонули вдалеке. В глубине рощи, на берегу узенького ручейка, Ин присела на свежую травку, разула голубенькие атласные туфельки и вся отдалась созерцанию нежных, слегка пожелтевших бамбуков, густой стеной уходивших в бесконечную даль. Вокруг пели невидимые птички, жужжали молоденькие насекомые, и эти звуки вместе с глухим шумом ветвей и кустов и отдаленным гулом молитвенных барабанов располагали к покою, клонили ко сну. После долгой дождливой зимы Ин остро переживала первое дыхание весны, а вид свежей зелени опьянял ее, вызывал в ней ленивую истому. В зеленом сумраке рощи кланялись, перешептываясь, верхушки бамбуков, и звонко, убаюкивающе переливалась вода в ручье. Ин положила голову на мягкую мшистую кочку, прикрыла глаза и вся отдалась нежным, беспредметным юным грезам.

Она очнулась от резкого удара в грудь. Перед ней на коленях стоял молодой безусый мужчина со страшным искаженным лицом и свирепыми глазами. От страха и неожиданности, крик застрял у нее в глотке. Она сделала движение, чтобы приподняться, но неизвестный длинными цепкими пальцами сдавил ей горло и без усилия бросил на траву. Ин покорно осталась лежать на спине, слабая и безвольная, распластанная, как жертва перед жрецом. На один миг сознание концентрировалось в ней и бледное лицо мужчины со страшными невидящими глазами мелькало над ее лицом в кровавых пятнах. Впопыхах он грубо, неловкими движениями срывал с нее штанишки, целую вечность зверски рычал и тяжело дышал от нетерпения над ее лицом. Наконец он навалился на женщину, охватил ее поперек тела и тесно сжал в свои объятия, как муху в кулак…

Несколько минут длилось странное состояние ужаса, безволия и полного забвения. Постепенно Ин пришла в себя, приоткрыла глаза, вся еще вздрагивающая от пережитого. Вокруг все так же слышен был веселый зеленый шум рощи, в котором отчетливо выделялся гул молитвенных барабанов из Красной пагоды и изредка удивленно, словно не доверяя своему слуху, чирикала невидимая птичка. Женщина бессмысленно смотрела на голубой купол, откуда, чудилось, плыли все звуки и запахи, и напряженной памятью, как после кошмара, силилась вспомнить, что произошло. Она чувствовала сильную боль и ломоту во всех членах, словно по ней проехала тяжело нагруженная телега. Вскоре она обратила внимание на свои руки, такие странно-незнакомые, будто видимые впервые, в свежих царапинах и ссадинах. Она не столько увидела, сколько почувствовала, как чувствуют отрезанный член, отсутствие драгоценностей на руках, — золотых колец, браслетов, — подарков мужа, и сразу вспомнила все. Перед ее глазами вновь близко промелькнуло страшное лицо незнакомца, бледное и искаженное, со сверкающими белками глаз, ей вновь почудился его хриплый животный рык и железные объятия… Она с громадным усилием поправила на себе одежду и поплелась прочь от страшного места.

Измученный вид ограбленной женщины произвел тяжелое впечатление на старого Вана. Она явилась в дом в изодранной одежде, вся в кровавых царапинах и синяках, а золотые серьги с агатовыми цветочками были вырваны из ушей вместе с мочками… От испуга Ин не могла говорить и лишь вкратце рассказала о нападении грабителя в роще. Полиция во главе с даоином, поспешившая на место происшествия, никого не нашла. Преступника и след простыл.

Старый Ван немедленно призвал врачей и колдунов, умеющих заговаривать от испуга, заботливо уложил любимую наложницу в темный альков и приказал женщинам ухаживать за нею. Заботливость мужа глубоко тронула молодую Ин. Впоследствии, рассказав подробно о том, что произошло с нею в бамбуковой роще, она благоразумно утаила о насилии. Она женским чутьем догадывалась, что старику это будет неприятнее всего…

Через короткое время Ин оправилась. Старый Ван продолжал баловать любимую наложницу, делая ей подарки; она вновь щеголяла в агатовых сережках, красивее прежних. Одетая в обновки, она все так же приковывала к себе внимание и взгляды мужчин, возбуждала злую зависть в женщинах. Теперь, после приключения в бамбуковой роще, в ней прибавилось нечто новое, таинственное и значительное, она казалась зачарованной.

Ночи Ин проводила без сна, лежа с открытыми глазами, прислушиваясь к отдаленным шорохам. Ее уж перестали забавлять бессильные старческие ласки мужа. Она незаметно отодвигалась от его дряблого тела, ей неприятен был его тяжелый потный запах, его старческий храп. Помимо ее воли, мысли ее постоянно возвращались к молодому кули в бамбуковой роще, с бледным, как созревший лимон, лицом и дико сверкающими глазами. Она старалась вспомнить подробности того момента, но в воспоминаниях все это происшествие казалось похожим на сон. Днем, при свете солнца, она стыдилась этих мыслей, неожиданно всплывавших в сладкой безвольной истоме или на прогулках в саду, по ассоциации запахов и красок. Иногда она вдруг упирала свой взгляд в широкую обнаженную спину кули-лампацо, таскавшего ее шикарную черно-лакированную рикшу, украшенную голубыми цветами, ей страстно хотелось, чтобы он, как «тот», зажал ее в железные объятия и погрузил в страшный, сладкий сон… Но тут же она пугалась своих мыслей и, вздрагивая, бессознательно, с наслаждением вдыхала крепкий, кисловатый запах его влажной вспотевшей спины, не могла оторвать глаз от черного, загорелого, как поджаренный бифштекс, обнаженного тела. По ночам неясный лик грабителя сливался с лицом лампацо и преследовал ее, как привидение. Она все чаще чувствовала дикое объятие, его животное клекочущее дыхание на своем лице. Ее душили кошмары.

Лето наступило душное и жаркое. В городе вновь свирепствовала холера, и улицы постоянно оглашались музыкой и рыданием на похоронах. По вечерам жители энергично молились, постукивая в барабаны, били в гонги, поднимали адскую канонаду на улицах, прогоняя злых духов ракетами, пестрым фейерверком и хлопушками. Не помогло также торжественное чествование большого Дракона, проносимого по всему городу. Злая гостья ходила из дома в дом, наводила панический ужас на людей.

Как-то раз после обеда Ин почувствовала тошноту. Ее немедленно уложили в постель и все домашние не на шутку перепугались. Через короткое время ей стало лучше, а ночью, прижимаясь, как встарь, к старому Вану, она шепнула ему радостную весть…

В третий раз Ин распускала тесемку на панталонах. Старый Ван, глядя на выросшую красавицу-наложницу, вновь торжествовал, предавался затаенным мечтаниям. Ин снова принялась вышивать голубеньких птичек, готовила приданое будущему ребенку, вышивала для него курточки и шапочки, шила ему пестрые штанишки. В мыслях о ребенке она совсем забыла происшествие в роще. Ее воображение рисовало ей ребенка похожим на его братцев, она исходила тоской, чтобы скорее увидеть его.

На этот раз роды были очень тяжелые, и даже сварливые жены Вана плакали, видя ее мучения. Были созваны колдуньи, врачеватели и бабки, все время курились свечи перед табличками предков. Двое суток несчастная корчилась от боли. Нищие толпами шныряли у ворот в ожидании богатых похорон. Весь дом был оглашен вздохами и плачем женщин; вся семья Чжао-Го была в сборе, торговалась с домочадцами насчет гроба для будущей покойницы. И, совершенно неожиданно, когда все уж примирились с печальной участью маленькой Ин, из темного алькова раздался резкий крик новорожденного, упорный и живой, сразу прогнавший мысль о смерти. Бабки и колдуны засуетились, забегали по всему дому, затараторили на разные лады и чуть не подрались между собою: каждый из них приписывал себе чудесное исцеление больной. Через короткое время Ин облегченно улыбалась своему крошке, барахтавшемуся на кане у ее ног.