Желтый лик (Очерки одинокого странника) - Магарам Элизар Евельевич. Страница 25
Марсель жадно вглядывалась в пестрые, позолоченные, страшные и наивные лица богов. Как истая парижанка, она в душе была идолопоклонницей и, будь боги немного похожи на европейцев, она так же распростерлась бы на грязном полу перед ними, отбивая лбом поклоны. Молитвенный трепет охватил ее. Все вокруг было так ново и интересно для нее. И, хоть в глубине души тупо ныло ущемленное самолюбие, что ее предпочли другой, но Анри здесь был ни при чем. Он казался ей теперь таким маленьким, незначительным, ничтожным и совсем отошел на задний план…
К чаю они вернулись в гостиницу. Прекрасная зала пестрела светлыми летними платьями женщин и мужчин, танцевавших под звуки струнного оркестра модные танцы. Дамы живо поднялись в свои комнаты и вернулись оттуда в гостиную на «The dansant» яркие и свежие, как весенние цветы. Их обступили товарищи по труппе и поклонники. За чаем весело беседовали, флиртовали, завязывали новые знакомства.
После спектакля, снова, как вчера, на премьере, маленькая уборная Марсель Дегранж наполнилась мужчинами, знакомыми и незнакомыми. Они все громко восторгались ее талантом, целовали ее красивые обнаженные руки, шутливо серьезно объяснялись ей в любви. Марсель всем одинаково кокетливо улыбалась, привычно строила глазки и с тоскливой, смутной надеждой ждала Анри. Подруги, наскоро прощаясь с ней, уплывали к выходу со своими поклонниками. Бои поспешно тушили свет в зале и в опустевших уборных, со всех сторон надвигалась широкая волна темноты и тишины. Но Анри все не приходил.
Потеряв всякую надежду, Марсель инстинктивно выбрала из оставшихся мужчин пожилого, полного португальца-банкира, поднесшего ей в подарок дорогую брошь старинной китайской работы, с крупным бриллиантом в оправе. Соперники молча поняли ее выбор и поспешили прощаться с ней. Португалец, гордо выпучив вперед свой круглый живот, неуклюже подсадил ее в автомобиль и увез в загородный ресторан ужинать.
В глубине залы, как яркие цветы, выделялись красочные, шикарные платья женщин. Мелькали обнаженные, сверкавшие ослепительной белизной, золотыми украшениями и драгоценными камнями шеи, груди и руки, раздражающе подчеркнутые, манившие наготой. Долгими, хищными взглядами женщины встречали гостей, небрежными улыбками и многообещающим подмигиваньем давали понять о своей доступности…
На эстраде, под звуки красиво-печальной музыки струнного оркестра танцевала молодая девушка, почти нагая, едва прикрытая прозрачной шелковой тканью. Хлопали пробки шампанского, жужжали электрические веера и изредка неугомонный гул толпы покрывал собою истеричный хохот подвыпившей женщины.
Марсель пила небольшими глотками красное итальянское кианти, ощущая, как вино медленно растекается по жилам, наполняя тело теплой, приятной истомой. В ней жило радостное чувство довольства и славы и неотступно преследовали ее воспоминания юности, такие трогательные и милые в прошлом. С каждым новым глотком вина все ярче, живее, до боли ощутимый, вырисовывался пред нею возлюбленный, с которым она пережила единственную, неповторяемую симфонию первой, наивной, но сильной любви… За спиной она чувствовала угарное дыхание португальца, неприятное прикосновение его потных, толстых, как обрубки, коротких пальцев, но мысленно она была далеко от него, в объятиях Анри…
Играла печальная музыка, плакала виолончель и танцовщица на эстраде ритмически извивалась, обнажая и скрывая под тонкой, прозрачной тканью красивое, живое тело. И было в ее движениях так много нежного и чистого, столько утонченно-прекрасного, человеческого, что было больно думать, что девушка эта всегда к услугам первого встречного, кто только может заплатить ей…
Музыка оборвалась звенящим аккордом и, как продолжительный выстрел, стоял в зале гром аплодисментов. Балерина исчезала и вновь появлялась, привычно улыбающаяся, довольная успехом. Ее сменил бритый, женственно сложенный мужчина с необыкновенно тонкой талией и широким задом, в серо-клетчатом, обтянутом вокруг тела костюме, с репертуаром сальных куплетов. От всей его фигуры, от его жестов и слов веяло вульгарной уличной пошлостью. Вокруг стало еще шумнее и веселее. Все так же хлопали пробки шампанского, беззвучно скользили по паркету бои и хором хохотали любители плоских острот куплетиста. Сразу развеялись грезы и Марсель, опьяневшая от вина, томная и потяжелевшая, утвердительно кивнула головой португальцу, угадав его желание. Неровными шагами они направились в отдельный кабинет…
На рассвете Марсель вернулась в отель, разбитая бессонной ночью, пьяная от вина и томная, раздразненная бессильными ласками толстяка банкира… Она чувствовала теплую физическую усталость во всем теле, но спать ей не хотелось. В темном коридоре, у дверей ее комнаты, ее встретил знакомый бой Фу-Чи, только что вставший на работу. Она живо вспомнила его забавное замешательство и в ее отуманенном сознании неясно промелькнул отрывок какой-то странной мысли. Она остановилась на ходу и приказала бою подать чай с ромом.
Марсель усталыми движениями скинула платье и прилегла на диван. В раскрытое окно проникал мягкий голубой свет. Вся комната кружилась перед нею, ее окутала приятная, ленивая теплота. Напротив, на стене, громадные тени дрожали, беспрестанно двигаясь, сплетаясь в фантастические узоры.
На стук боя она приподнялась и, движимая инстинктом, ниже опустила батистовую рубашку на оголенные колени. Фу-Чи дрожащими руками придвинул к дивану столик, долго, старательно наливал в чашку чай, откупоривал бутылку рома, не спешил уходить. Он был еще теплый от сна, с покрасневшими веками и помутневшим взглядом. Во всем отеле было тихо и эта тишина остро чувствовалась в полутемной комнате, освещенной голубым рассветом. Марсель приподняла тяжелую голову, жаждущими губами глотнула ароматный горячий чай и почувствовала приятную слабость во всем теле… Не видя Фу-Чи, она инстинктивно чувствовала вблизи мужчину и вся насторожилась в ожидании… Фу-Чи несмело приблизился к ней и неловко присел на край дивана. Робость китайца растрогала ее. Несколько секунд они смотрели друг на друга отуманенными, влажными глазами, опьяненные одинаковым желанием… Марсель закрыла глаза и вся отдалась во власть Фу-Чи. Он неуклюже обнял ее холодными, дряблыми руками с длинными, цепкими пальцами. От него исходил неприятный, специфический запах чуждой расы, сырой и пронизывающий. На одно мгновение брезгливость овладела Марсель. Она сделала слабое движение вырваться из его объятий, но было уж слишком поздно… Марсель бессильно опустила руки, чувствуя горячее, взволнованное дыхание Фу-Чи на своем лице…
Проснувшись далеко за полдень, Марсель вспомнила утреннее происшествие и брезгливо скорчилась в постели. Затем она немедленно позвонила бою, — приготовить ванну. Увидев глупо-восторженное лицо Фу-Чи, вошедшего с фамильярной развязностью, не постучавшись, она властным голосом выгнала его и этим сразу определила свое отношение к нему. Выкупавшись и прогнав ненавистный запах крепкими духами, она совсем успокоилась. Немного поз-же, в обществе подруг и поклонников, она окончательно забыла происшествие с боем. Все это показалось ей неприятным сном, о котором не стоит думать…
Но Фу-Чи не забыл ее. В его памяти она запечатлелась яркая и незнакомо-прекрасная в своей наготе. Он знал ее всю. Он чувствовал всю таинственную прелесть ее ласк, таких жутко-бесстыдных, жгучих и нежных, — как только может отдаваться парижская вакханка… Он бредил ею во сне и наяву. Всегда расторопный, исполнительный, прошедший целую школу в европейских отелях, он совсем забросил службу и двигался ощупью, как во сне, с невидящим отуманенным взором. Пред ним неотступно стояла молодая женщина с прекрасным белым телом, синими глазами и золотыми волосами. Он жаждал ее видеть, ласкать, обнимать… По ночам он, как лунатик, бродил по коридору у ее дверей, дожидался ее… Она всегда проходила мимо него с презрительной, брезгливой миной на лице. Не видя ее, он думал о ней, как о женщине, однажды принадлежавшей ему, вспоминал ее ласки, чутьем влюбленного припоминая самые незначительные жесты ее, и бесконечно тосковал по ней. Иногда, на ее звонок, он являлся в ее комнату. Он рабски исполнял ее приказания, не смея смотреть на нее, потупив глаза к земле. Инстинктивно он чувствовал ее брезгливость к себе и наивно старался привлечь ее внимание тем, что особенно старательно убирал ее комнату, постель, приносил ей любимые блюда, подкупая на свои последние гроши отельного повара…