Свободное падение - Голдинг Уильям. Страница 41

— Дай сюда черновую тетрадь!

Я двинулся обратно к парте изгоем. Тишина в классе звенела туго натянутой струной. Джонни старательно отводил от меня глаза. Чулок у меня на правой ноге спустился до самой лодыжки. Черновая тетрадь была без обложки, начальные страницы измяты, а рисунки на самой первой почти что стерлись.

— Фу!

Мисс Прингл брезгливо отвергла протянутую ей тетрадь:

— Я не стану к этому прикасаться, Маунтджой. Положи тетрадь на стол. Вот так. Переверни лист. Так. Дальше…

— Но, мисс…

Я начал листать страницу за страницей. Весь класс следил за мной затаив дыхание.

Столбики примеров… лошадь тянет каток через городскую крикетную площадку. Ошибки во французских спряжениях, неоднократно повторенные. Подвода на весах возле ратуши. Стихи. Никаких заметок в классе. Никаких рисунков. Допотопный самолетик фирмы «Де-Хевиленд» огибает башню, воздвигнутую из облаков. Ответы на контрольную по грамматике. Снова примеры. Латинский. Лица в профиль. Пейзаж — не столько зарисован, сколько законспектирован, а позднее изложен более обстоятельно в транскрипции, придуманной мною самим. Разве можно было иным способом передать редкое очарование извивавшейся по склону мелового холма белой дороги, какой она виделась издалека? Особенно притягивала глаз покатость взгорка на среднем плане с переплетенными вершинами дерев, в тени которых легко нашел бы прибежище утомленный взгляд. Этот набросок я проработал тщательно, во всех деталях. В рисунок было вложено слишком много стараний, он был слишком моим — и я поспешил перелистнуть страницу.

— Постой! Переверни обратно.

Мисс Прингл всмотрелась в пейзаж, потом вновь перевела глаза на меня.

__ С чего это ты заторопился, Маунтджой? Спешишь кое-что от меня утаить?

Молчание.

Мисс Прингл принялась скрупулезно исследовать рисунок — дюйм за дюймом. Я кожей чувствовал исступленный трепет соклассников: вот наконец ищейки напали на след, и за спиной слышится горячее их дыхание…

Легонько постукивая кончиком белоснежного пальца по краю тетради, мисс Прингл мало-помалу переместила ее так, что изображенные мною холмы и дюны, поросшие густым молодняком, оказались перед ней в перевернутом виде. Пальцы ее судорожно сжались, она рывком отдернула руку. Мисс Прингл с шумом выдохнула, и, когда заговорила снова, голос ее дрожал от еле сдерживаемого гнева презрения.

— Так, теперь все ясно!

Меня она больше не замечала.

— Дети! — обратилась мисс Прингл к классу. — У меня был садик, полный чудных цветов. И я с радостью, не жалея труда, за ними ухаживала; ведь цветы были такими милыми. Я и не подозревала, сколько дурных семян таится в моем уголке, сколько слизняков и прочих омерзительных ползучих тварей.

Тут она вновь обернулась ко мне и с внезапной яростью, пронзившей меня насквозь, прошипела:

— Уж я позабочусь, чтобы твой опекун узнал обо всем, Маунтджой! А теперь — марш к директору!

Мисс Прингл скрылась в кабинете директора, а я с тетрадью остался за дверью. Разговор между ними продолжался недолго. Вскоре мисс Прингл показалась снова и быстрым шагом прошла мимо. Директор окликнул меня и, когда я вошел, строго приказал:

— Дай сюда тетрадь!

Он был явно рассержен. Мисс Прингл наверняка не упустила случая лишний раз кольнуть его напоминанием: при совместном обучении — а в нашей школе оно совместное — дальше так продолжаться не может. Вероятно, внутренне он уже смирился с необходимостью исключить меня.

Придерживая страницы большим пальцем, директор перелистал всю тетрадь, помедлил, затем перелистал снова и заговорил со мной без прежней суровости, но все еще для виду сохраняя некоторую жесткость.

— Так-так, Маунтджой. Что же именно вызвало у мисс Прингл такое неудовольствие?

Легче было спросить, что не вызвало… Подавленный случившимся, я молчал.

Директор еще раз бегло пролистал тетрадь. В голосе его послышалось раздражение:

— Я тебя спрашиваю, Маунтджой. Где эта самая страница? Уж не вырвал ли ты ее, часом, пока стоял за дверью?

Я отрицательно помотал головой. Он придирчиво изучил тетрадь посередине, на сгибе, где она была сшита, и убедился, что все листы на месте. Потом опять посмотрел на меня:

— Ну, что скажешь?

Ко мне вернулся дар речи.

— Эта страница, сэр, — вот она…

Директор склонился над тетрадью, пристально вглядываясь в мой рисунок. Видно было, что переплетение на среднем плане также привлекло его внимание. Затем взгляд его двинулся дальше, буравя бумагу насквозь в просветах между лесистыми холмами. Наконец он оторвался от тетради, озадаченно наморщил лоб, мельком глянул в мою сторону и снова впился в рисунок. Потом неожиданно сделал то же самое, что и мисс Прингл, — перевернул тетрадь вверх ногами. Дивные изгибы холмов оказались выпуклостями, а между ними торчал причудливо скрученный клок растительности.

И вдруг мы оба очутились в непреодолимом хаосе — так бы я сказал теперь. Суть дела оставалась для меня совершенной загадкой — я решительно ничего не понимал. Но даже сам директор — не чета мне, ребенку, — не сразу и не вполне уразумел, что, собственно, произошло. Пока он сделал только шаг — а дальше, как выяснилось, ступить было некуда. Озаренный смутной догадкой, он сразу увидел перед собой неодолимые препятствия. И, как умный человек, нашел единственно верный выход — то есть не предпринял решительно ничего. Выражение его лица было красноречивее любых слов. Я улавливал в нем смысл недоступного мне прозрения. Улавливал паническое замешательство и невозможность разрешить затруднение, улавливал даже еле заметное подергивание губ, предвещавшее приступ неудержимого хохота.

Директор встал, шагнул к распахнутому окну и выглянул наружу — набрать в грудь свежего воздуха.

— Тебе известно, Маунтджой, для чего предназначаются черновые тетради: ведь не для рисования же, согласен?

— Да, сэр.

— Мисс Прингл против того, чтобы ты тратил столько времени на рисование.

Возразить мне было нечего.

— Да, эти вот страницы…

Директор вернулся к столу и взялся перелистывать тетрадь, однако до нужной страницы не добрался. На досуге я пробовал изобразить чуть ли не всех своих соклассников. Не каждый портрет удался; но кое-кого я рисовал по многу раз — сначала старательно прорабатывая детали, а потом убирая лишние штрихи. Острие карандаша вбирало в себя сосредоточенный порыв, разрешавшийся блаженной радостью. Директор сдвинул очки на лоб и поднес тетрадь к самым глазам:

— Да ведь это же юный Спрэг!

Тут хаос прорвался наружу: глаза наполнились теплой влагой. Я не смог сдержать слезы и расплакался.

— Ну-ну, это еще что такое…

Вслепую я обшарил карманы, но платка, конечно, не было. Выручило яркое школьное кепи… Пелена спала не сразу. Когда я вновь увидел директора, он стоял с виноватым видом и растерянно теребил ус. Высунувшись из окна, он глубоко вдохнул несколько раз, потом вернулся к столу. Слезы потихоньку иссякли.

— Так вот, продолжай рисовать — но чересчур увлекаться не следует. Эту тетрадь я, пожалуй, оставлю у себя. И постарайся…

Он чуточку помедлил.

— Постарайся понять, что мисс Прингл искренне о вас заботится. Подумай над тем, как ей угодить. Хорошо?

— Да, сэр.

— И передай ей, что мне нужно побеседовать с ней во время перерыва. Передашь?

— Да, сэр.

— А тебе лучше бы… нет, иди прямо в класс. Я скажу, чтобы тебе выдали новую черновую тетрадь.

Я вернулся в класс зареванный и передал все, что мне было велено. Мисс Прингл проигнорировала мое появление, разве только молча ткнула пальцем куда-то в сторону. Я обернулся и все понял. Пока я отсутствовал, мою парту передвинули с прежнего места вперед, на правую сторону, и поставили отдельно, дабы оградить прочих воспитанников от скверны. Я одиноко опустился на скамью. Один. Прибой общественного неодобрения должен был разбиваться о мой затылок. С той самой поры я сделался равнодушен к тому, как меня воспринимают другие… На этой парте я просидел до конца полугодия. В одиночестве свел знакомство со Стюартами… В одиночестве проследовал за мисс Прингл за ограду Гефсиманского сада…