Любить тебя страшно (СИ) - Анна Дарк (KuCeHa). Страница 21

Проглотив таблетку и запив её водой, улёгся в постель, ожидая прихода сна без сновидений. Терпеть не мог это, кажется, закрываешь глаза на секунду и бац, и уже утро. Но разве был у меня выбор? Не было сил снова и снова переживать тот вечер, когда буквально выгнал Алину вон.

Никому, даже под пытками я бы не признался, какой ужас вызвало тогда у меня её признание. Мгновенное отрезвление. Глядел в шоколадные глаза, полные безграничного обожания и понимал, что заигрался. Перешёл границу дозволенного давно и бесповоротно. Влюблённость малышки переросла в нечто гораздо большее и глубокое. А ведь Лёха мне неоднократно говорил об этом, но разве я слушал? Нет, зачем? Ведь я же всё лучше знаю. Предпочитал упорно не замечать взглядов и других признаков глубокого чувства, пока Алина не швырнула мне истину в лицо. Она знала, что со мной не стоит говорить о подобных вещах, поэтому и молчала, но как же сильно у неё накипело, раз она не смогла сдержаться, и с её губ сорвалось это признание? Тогда-то я и осознал, как далеко зашёл. Мне следовало давно поставить точку. Да что там! Вообще не нужно было снова к ней приходить! Ну порасстраивалась бы она после той сцены в бойцовском клубе, но уверен, быстро бы отошла. А теперь… Я был не готов к чему-то большему, чем есть. Одна мысль об этом наполняла меня животным ужасом. Принадлежать одной женщине, согласовывать с ней планы, отчитываться о действиях. Бррр.

И я понял, нужно сделать это сейчас, поставить точку. Но глядя в глаза малышки, где ярче солнца горело то, что люди прозвали любовью, я осознал, если я просто скажу, что между нами всё кончено и это наша последняя встреча, она не успокоится. Будет искать новых встреч, надеяться на что-то. Я по себе знал, что в таких запущенных ситуациях, надо действовать резко и жёстко. Это как с больным зубом, если удалять его медленно расшатывая, это лишние муки. Поэтому решился на радикальные меры.

Мне было не впервой было выпроваживать любовниц посреди ночи, сразу после секса. Иногда конечно они обижались и закатывали сцены, но это было следствием раздутого эго, которое коробило подобное обращение, а не поруганными чувствами. Большинство и вовсе с улыбочкой удалялись восвояси, бросая на прощание что-то из серии «позвони мне, милый» оставляя после себя резко пахнущие дешёвыми духами бумажки с номерами телефонов. И никто из них при этом, никогда не смотрел на меня такими глазами, как Алина. В её взгляде была адская бездна боли.

Я бил её словами, унижал, втаптывал в грязь. Угрожал выкинуть её из квартиры голой. В общем делал всё, чтобы причинить как можно боли. Алина же смотрела на меня глазами полными муки и слёз. Отказывалась верить в происходящее, а когда поверила вцепилась в мою футболку, захлёбываясь слезами, умоляла не поступать так с ней, не бросать её. Пришлось лишний раз оттолкнуть её, а она просто упала и закричала.

А мне казалось, я схожу с ума. Даже не представлял, что будет так невообразимо тяжело. Я ненавидел себя за каждое чудовищное слово, которое произносил. Это меня можно назвать шлюхой, ведь это я спал с бесконечным числом женщин, многих из которых и не вспомню при встрече. Это я жалок, потому что оказался слишком слаб, чтобы вовремя оборвать эту связь, слишком труслив, чтобы решиться на нечто большее. В тот момент я не ощущал себя мужчиной, да и человеком тоже.

Словесно окуная девушку в грязь, я чувствовал как всё сильнее болит что-то в груди. Мешает дышать, и каждое следующее слово даётся тяжелее предыдущего. Её слёзы и отчаяние эхом отзывались во мне. «Прости меня, малышка, но так будет лучше для нас обоих» — билось эхом мысль в голове.Так было нужно, иначе она не уйдёт, не отпустит эти чувства. Пусть лучше ненавидит, зато сможет со временем выбросить меня из головы. Больше не будет ждать меня и на что-то надеяться. Я верил, она отойдёт и сможет жить дальше. Станет осторожнее и больше никогда не свяжется с ублюдком, похожим на меня.

Но когда она упала на колени и буквально взвыла, мне казалось всё, я больше не выдержу. Я чуть не обезумел от желания послать всё к чёрту, обнять её, осушить губами слёзы, шепча мольбы о прощении. Но это было бы чудовищной ошибкой. Выросший среди грязи, продажности и жестокости, я и сам стал моральным уродом. У меня не было примера нормальных отношений или семьи, только воспоминания, далёкие и размытые. У того же Лёхи была схожая ситуация, но он оказался сильнее, был способен на чувства и отношения. Был готов нести ответственность за кого-то кроме себя. Во мне же подобное не было заложено с рождения или атрофировалось со временем, но я чувствовал — это не для меня. Я не могу и не умею любить, не хочу этого. Не способен хранить верность, не готов к серьёзным отношениям. Не хочу перед кем-то отчитываться или за кого-то отвечать. Я из той категории ублюдков, которые трахают всё что движется, пока член стоит и заканчивает свои дни старым,

одиноким, озлобленным импотентом. Моя золотая мечта — полная ничем и никем неограниченная свобода. И тем не менее, глядя на агонию Алины, я ощущал как меня начинает трясти от ужаса ситуации, от боли в груди, которая была лишь отголосками той, что испытывала девушка. Удерживать маску холодного безразличия становилось всё сложнее. И только годы практики не позволили мне сорваться. Жизнь научила меня скрывать эмоции. Прятать под маской: боль, отчаяние, ярость и даже обжигающую необъятную ненависть. И наверное впервые мне было так сложно держать себя в руках.

Таща её в сторону прихожей я просто не знал, что буду делать, если она не очнётся. Я бы не смог выставить её из квартиры голой. К моему облегчению Алина изъявила желание одеться. А уходя, девушка буквально добила меня, смотря будто прямо в душу, своими невероятными шоколадными глазами, — она, после всего, что я сделал, пожелала мне счастья.

Захлопнув дверь, я упёрся в неё лбом, делая глубокие вдохи-выдохи, потому что кислорода отчаянно не хватало. Тщательно сдерживаемые эмоции прорывались наружу. Боль, горечь, отчаянное отвращение к себе на грани ненависти вылились в приступ бездумной агрессии. Схватив первое, что попалось под руку, а этим оказалась щётка для чистки обуви я, заорав, запустил её в пространство и попал в висящее на стене зеркало. Оглушительный звон немного отрезвил меня и удержал от дальнейшего разгрома квартиры.

Когда я вернулся в комнату, мой взгляд наткнулся на жёлтую футболку подаренную когда-то Алиной, которую я швырнул девушке, словно комок грязи. Подняв её, смотрел на эту незамысловатую вещицу и чувствовал, как в горле образуется отвратительный ком. Теперь эта кричаще яркая тряпка, всё что осталось мне от самого светлого человека, которого я встречал в жизни. И тут меня словно током ударило. Малышка сейчас где-то посреди ночи, на улице, совершенно одна в состоянии, которое вызывает серьёзные опасения. Всё это время, где-то на переферии сознания я молил её мысленно о прощении, убеждал себя в правильности своего поступка, надеялся, что после этого её чистота и свет не угаснут. Но мне ни единого раза не пришло в голову, что с ней может что-то случиться там, на улице. Все девицы, которых я выставлял до этого, были «воробьями стрелянными» и им не впервой было оказываться на улицах ночного города, да и уходили они в полном адеквате, в отличии от Алины.

Чёрт! Одним прыжком добрался до стола с ноутбуком, когда загрузилась система, запустил программу-шпион. Маленькая, и конечно же незаконная программка, позволяющая отслеживать человека по сигналу мобильного телефона. Ею снабдил меня, и ещё нескольких парней Сева, чтобы мы не дёргали его постоянно с подобными вопросами. Алина стремительно куда-то перемещалась и путь её лежал явно не в район, где расположено общежитие. Наладив удалённый доступ между ноутбукам и смартфоном, быстро переоделся, прыгнул в машину и двинулся вслед за девушкой. Вскоре она остановилась, и я припарковав машину за углом какого-то дома, вышел и направился посмотреть что к чему. Она лежала в зарослях травы и в голос рыдала. Громко, надрывно, выворачивая этими звуками душу наизнанку. Заставляя себя чувствовать последней мразью в мире. До дрожи в теле, до неконтролируемого крика хотелось подойти к ней и утешить, обнять и сказать: «не плачь, маленькая, я не стою того. Прости мудака, пошли домой». Но нельзя. И пристроившись за колесом чьей-то машины, я сидел и слушал её слёзы, стискивая зубы и сжимая кулаки. Охранял её уединение, чтобы никто не обидел. Не позволю, удушу голыми руками. Никому недозволено обижать её. «А тебе, кто тебе дал право причинять ей такую боль?» — спрашивала проснувшаяся так не вовремя совесть. Только когда взошло солнце, девушка окончательно успокоилась, поднялась на ноги и усмотрев адрес своего местонахождения, вызвала такси. «Вот и всё, малыш. Прощай» — произнёс я мысленно, глядя вслед уезжающему автомобилю.