Пепел Вавилона (ЛП) - Кори Джеймс. Страница 1

Реквизиты переводчика

Перевод: группа «Исторический роман» в 2018 г.

Книги, фильмы и сериалы.

Над переводом работали: gojungle, mrs_owl, nvs1408, Oigene, Scavenger и acefalcon

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Благодарности за перевод можно направлять сюда:

ЯндексДеньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

Пролог 

Метеориты упали уже три месяца назад, и Намоно снова увидела кусочек голубого неба. Удар первого, в Лагуате, взметнул в воздух половину Сахары, потому Намоно долгие недели не видела ни луны, ни звезд. Три этих удара разрушили весь мир. Даже ржавый диск солнца с трудом тщился пробиться сквозь облака пыли. Песок вперемешку с пеплом сыпался на Абуджу, и ветер разносил его, придавая городу желтовато-серый оттенок, как у неба. Помогая командам волонтеров расчищать завалы из камней и ухаживать за ранеными, Намоно понимала — сильный кашель и темные сгустки мокроты появились от вдыхаемого зловония мертвечины.

Между Абуджей и кратером, оставшимся на месте Лагуата, пролегали три с половиной тысячи километров, но ударная волна выбила окна и разрушила дома. В ленте новостей говорилось, что в городе погибло двести человек, еще четыре тысячи получили ранения. Больницы переполнены пострадавшими, если ситуация не критическая — пожалуйста, оставайтесь дома.

Нехватка электроэнергии всё усиливалась: солнечный свет больше не питал солнечные батареи, а песчинки в воздухе выводили из строя ветрогенераторы быстрее, чем их успевали чистить бригады ремонтников. К тому моменту, как из верфей Киншасы притащили ядерный реактор, половина города провела две недели в темноте. Но даже после, учитывая первоочередность обеспечения гидропонных оранжерей, больниц и правительственных учреждений, дни по большей части проходили в темноте. Ручные терминалы ловили сеть неустойчиво и далеко не везде. Иногда люди были отрезаны от остального мира несколько дней подряд. Этого и следовало ожидать, говорила она себе, как будто кто-либо мог вообще предвидеть подобное.

И вот, спустя три месяца, в безбрежном грязном небе появился разрыв. По мере того, как покрасневшее солнце скользило к западу, на востоке постепенно проступали огни городов на Луне — бриллианты на голубом фоне. Да, грязное, да, не полностью очистившееся, но голубое, и на душе у Ноно полегчало.

Этот район был еще сравнительно молодым с исторической точки зрения. Лишь парочка строений могла похвастаться возрастом более сотни лет. Пристрастие предыдущего поколения к широким магистралям между узкими петляющими улочками и изогнутыми архитектурными формами оставило свой след на местных землях. Над всем нависала скала Зума — неизменная деталь пейзажа. Пепел и пыль испятнали камень, но не изменили. Родной дом Ноно. Место, где она выросла, куда перевезла свою крохотную семью в конце всех приключений. Дом её уютной старости.

Она невесело рассмеялась, а потом смех перешёл в кашель.

Центр помощи располагался в фургоне, припаркованном на краю общественного парка. На борту нарисован лист клевера — знак гидропонной фермы. Не ООН, даже не местной администрации. Бюрократические слои истончились под грузом обстоятельств. Но следовало радоваться и этому: в некоторые места фургончики вообще не приезжали.

Отлогие склоны холмов, на которых когда-то зеленела трава, покрывала корка из грязи и пепла. То тут, то там виднелись зазубренные трещины и борозды, похожие на следы гигантских змей – дети всё равно пытались играть, катаясь с горки, но сейчас там было пусто. Все стояли в очереди у фургона. Ноно заняла место и терпеливо ожидала в окружении соседей с пустыми взглядами. Шок, изнуренность и голод. А еще жажда. В международном районе имелись обширные норвежский и вьетнамский анклавы, но независимо от оттенка кожи и цвета волос, пепел и невзгоды превратили их в одно племя.

Борт фургончика распахнулся, и толпа нетерпеливо зашевелилась. Рацион еще на одну неделю, каким бы скудным он ни был. По мере приближения ее очереди Ноно ощутила укол совести: все жизнь она прожила, не прибегая к помощи базового пособия. Она всегда была одной из тех, кто зарабатывал для остальных, а не нуждался в помощи. Но теперь всё изменилось.

Ноно подошла к фургону, она раньше уже видела человека, выдающего рационы: широколицый, с бронзовой кожей с черными отметинами. Он спросил её адрес и, что-то пробормотав, отточенным до автоматизма движением выложил белый пластиковый пакет. Намоно забрала его — какой же он пугающе легкий. Мужчина посмотрел на нее, только когда она не двинулась с места.

— У меня есть жена, — произнесла она, — и дочь.

В глазах раздающего мелькнула вспышка гнева. Как пощечина.

— Если они могут заставить овес расти быстрее или наколдуют рис прямо из воздуха, то посылай их к нам. Иначе ты нас просто задерживаешь.

Намоно почувствовала, как глаза наполняются слезами.

— Один пакет на семью, — отрезал мужчина, — давай, двигай отсюда.

— Но...

— Проваливай! — выкрикнул он, тыча в нее пальцем, — за тобой еще стоят люди.

Она отошла, услышав, как широколицый пробормотал что-то неприличное вслед. Слез почти нет — даже вытирать нечего, но как же они режут глаза...

Ноно зажала пакет под мышкой, и как только в глазах достаточно прояснилось, опустила голову и поплелась домой. Она не могла задерживаться. Здесь есть и другие — более отчаянные или менее принципиальные, чем она, ждущие за углом или в дверных проемах возможности стырить у недотеп фильтры для воды и пищу. Если она будет бесцельно тащиться, то её могут принять за потенциальную жертву. Несколько кварталов её оголодавший и измученный мозг игрался с фантазиями о драке с ворами, как будто катарсис насилия мог как-то примирить её с собой.

Уходя из квартиры, она обещала Анне, что по пути домой зайдет к старому Джино и убедится, что старик доберется до фургончика, но, дойдя до поворота, продолжила шагать вперед. Усталость уже поразила её мозг, и перспектива поднимать старика и снова стоять с ним в очереди ее отпугивала. Она этого не вынесет. Можно сказать, что забыла. Это почти правда.

Идя по извилистому переулку, ведущему от широкого проспекта в тупичок с жилыми домами, она прогоняла в голове дикие фантазии: била воображаемых людей, пока те не просили пощады и не извинялись, но это были не воры, а всего лишь веснушчатый раздатчик из фургона с помощью. Если бы только они могли заставить овес расти быстрее. И вообще, что всё это значит? Или он в шутку предлагал удобрить их телами поля? Он что, угрожал ее семье? Кем, черт побери, он себя возомнил?

Нет, возразил голос у нее в голове, так явственно, будто это произнесла Анна. Нет, он был зол, потому что хотел помочь, но не мог. В этом его бремя – знать, что этого недостаточно, пусть даже ты отдаешь всё, что можешь. Вот и всё. Прости его.

Намоно знала, что так и должна поступить. Но не могла.

Они жили в маленьком доме — шесть комнат, прижатых друг к другу, словно ком влажного песка, сдавленный в кулачке ребенка. Ни одной прямой линии, ни одного квадратного угла. Это придавало ощущение чего-то природного — пещеры или грота, — а созданного искусственно. Намоно на секунду остановилась перед входом, пытаясь прояснить мысли. Солнце садилось за скалу Зума, а дым и песчинки в воздухе выделили его лучи. Скалу будто окутал нимб света. Пузырь света в сумеречном небе. Венера. Сегодня, может быть, будут видны звезды. Она ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг. Сегодня, может быть, будут видны звезды.