Пепел Вавилона (ЛП) - Кори Джеймс. Страница 7

— Ну, генеральный секретарь Гао присоединилась к своим богам, и надеюсь, она умерла, вопя от боли, — Розенфельд сделал вид, будто плюют в сторону, — но ее место заняла Авасарала.

— Обычный бюрократ, — сказал Марко.

Они завернули за угол и оказались в столовой. Прикрученные к полу столы и стулья, запах марсианского военного пайка и еще недавно считавшиеся вражескими цвета. Всё так контрастировало с находящимися здесь людьми. Все они — астеры, и всё же Филип мог отличить гвардию Розенфельда от сослуживцев по Вольному флоту. Своих от не своих. Можно притворяться, что нет никакого разделения, но все знают — это не так. Всего с десяток человек, как будто смена караула. По одному из команды «Пеллы» на каждого бойца Розенфельда, а значит, не только Карал решил, что не помешает присмотреть за друзьями.

Один из бойцов гвардии бросил Розенфельду грушу. Кофе, чай, виски или вода — и не разберешь. Розенфельд поймал ее, не отвлекаясь от разговора.

— Похоже, бюрократ полон ненависти. Сумеешь с ней управиться? Ничего личного, койо, но твоя слабая сторона — недооценивать женщин.

Марко застыл. Рот Филипа тут же наполнился привкусом меди. Карал тихо хмыкнул, а когда Филип посмотрел на него, тот выдвинул челюсть и стиснул кулаки.

Розенфельд прислонился к стене, на его лице были написаны фальшивое сочувствие и извинения.

— Наверное, не стоило здесь этого говорить. Прости, что разбередил рану.

— Ничего страшного, — ответил Марко. — Еще обсудим по дороге на Цереру.

— Сбор всех племен, — сказал Розенфельд. — Жду не дождусь. Следующий этап, видимо, будет интересным.

— Уж точно будет. Карал разместит тебя и твоих бойцов в каютах. Оставайтесь там. Ускорение будет тяжелым.

— Есть, адмирал.

Марко выплыл из столовой в сторону машинного отделения и инженерной палубы, даже не посмотрев на Филипа.

Филип мгновение подождал в неуверенности, последовать ли за ним или остаться, свободен ли он или до сих пор на посту. Розенфельд улыбнулся и подмигнул набрякшим веком, а потом повернулся к своим. Здесь явно что-то произошло, Филип чувствовал это в воздухе и в манерах Карала. Что-то важное. И судя по поведению отца, Филип пришел к выводу, что это имеет к нему отношение.

Он положил руку на запястье Карала.

— В чем дело?

— Ни в чем, — плохо соврал Карал. — Ничего такого, о чем стоит беспокоиться.

— Карал?

Тот стиснул губы и потянул шею. На Филипа он не смотрел.

— Карал. Мне стоит их о чем-то спросить?

Карал медленно покачал головой. Нет, спрашивать не надо. Карал нервно облизал губы и снова покачал головой, вздохнул и заговорил тихим и спокойным голосом:

— Недавно пришло сообщение. Данные записей с... э-э-э... с «Четземоки». О том, почему корабли с Джонсоном и Смитом уцелели.

— И?

— И, — отозвался Карал, слово было плотным, как свинец.

А когда он продолжил, Филип Инарос прямо перед Розенфельдом и полудюжиной его ухмыляющихся бойцов узнал, что его мать жива. А еще то, что все на «Пелле» это знали — кроме него.

Когда включилась тяга, ему приснился сон.

Он стоял перед той же самой дверью. И хотя выглядела она по-другому, это была та же дверь. Он кричал и бил в нее кулаками, пытаясь войти. Раньше при этом ему было страшно, он погружался в печальный океан чувства утраты, в полный ужас. Теперь осталось лишь унижение. В нем полыхала огненная ярость, он рвался через эту дверь, но что бы там ни обнаружил, он собирался это не уберечь, а уничтожить.

От крика он проснулся. Сила тяжести полной g втопила его в гель. Вокруг мурлыкала «Пелла», вибрации двигателя и шорохи воздухоочистителей будто шептали что-то, но слишком тихо, чтобы разобрать. Он попытался вытереть слезы. Не слезы печали. Для этого нужно было огорчиться. А его наполняла уверенность.

Уверенность в том, что одного человека он ненавидит больше Холдена.

Глава третья 

Все-таки в жизни, не предполагающей участия в продолжительных допросах, есть свои плюсы. С этой точки зрения Холден жил не так уж хорошо. Соглашаясь вместе с остальной командой «Росинанта» дать показания, он сразу предполагал, что вопросы будут касаться не только атаки Земли Вольным флотом. В конце концов, поговорить было о чем. Главный инженер станции Тихо, оказавшийся кротом Марко Инароса, похищение Моники Стюарт, потеря образца протомолекулы, нападение, в котором едва не погиб Фред Джонсон. И это только его часть истории. У Наоми, Алекса и даже Амоса имелись собственные.

Но он не ожидал, что допросы, как газ, заполнят собой все свободное пространство. Уже несколько недель он ежедневно по двенадцать-шестнадцать часов обсуждал мельчайшие подробности своей жизни. Имена и биографии всех восьми его родителей. Успеваемость в школе. Неудавшаяся карьера во флоте. Что он знает о Наоми, Алексе, Фреде Джонсоне. Отношения с АВП, Дмитрием Хэвлоком, детективом Миллером. Даже после многочасовых разборов он не был уверен насчет последнего, и, сидя в маленькой комнатке перед следователями ООН, изо всех сил старался разобрать свою жизнь по кусочкам и предъявить им на обозрение.

Процесс доводил Холдена до белого каления. Вопросы шли по кругу, перескакивали с одного на другое, будто его пытались поймать на лжи. Порой они забредали в какие-то странные тупики — как звали его сослуживцев во флоте? Что он знает о каждом из них? — и оставались там намного дольше необходимого. В основном его допрашивала высокая светлокожая женщина с серьезным вытянутым лицом по фамилии Маркова и низенький пухлый тип, Гленндининг, с волосами и кожей одного оттенка коричневого. Они поочередно давили на него и налаживали контакт, слегка оскорбляли, чтобы разозлить и посмотреть, не сболтнет ли он лишнего, и тут же становились неумеренно любезными.

Они приносили ему то кривобокие жирные сэндвичи, то свежую выпечку с великолепным кофе. Убавляли освещение до минимума или врубали ослепляющий свет. Они прогуливались подпрыгивающей лунной походкой по коридорам, ведущим из доков, или оставались в крошечной стальной коробке. Холден чувствовал, что его биографию выжимают досуха, как лайм в дешевом баре. Если в нем осталась еще хоть капля сока, они ее как-нибудь добудут. Нетрудно было забыть, что это его союзники, что он сам согласился. Не раз, свернувшись на койке после долгого дня, он обнаруживал, что неосознанно строит планы побега.

Никак не помогало и то, что в темном небе над ними сантиметр за сантиметром умирала Земля. Остававшиеся новостные каналы в основном переместились на станции в точках Лагранжа и Луну, но несколько еще вещало с поверхности планеты. Между сном и допросами у Холдена оставалось не так много времени на просмотр новостей, но того, что он слышал из коротких нарезок, было достаточно. Перегруженная инфраструктура, ущерб экосистеме, химические изменения в атмосфере и океане. На перенаселенной Земле проживало тридцать миллиардов человек, полностью зависимых от автоматизированных систем, не дающих им умереть с голоду или утонуть в мусоре. По более пессимистичным оценкам, треть из них уже погибла. Холден посмотрел несколько секунд репортажа о том, как подсчет жертв в Западной Европе ведут с помощью атмосферных проб. Концентрация метана и кадаверина позволяла делать предположения о том, сколько человеческих останков гниет на улицах разрушенных городов. Наглядная иллюстрация масштаба трагедии.

Выключая трансляцию, он ощутил укол вины. Он хотя бы должен был это увидеть. Присутствовать при том, как рушится экосфера, вырастившая его, его семью и всех остальных. Земля этого заслуживала. Но он устал и боялся. Даже выключив новости, уснуть он не мог.

Не все известия были плохими. Мама Элиза сумела передать сообщение, что их ферма в Монтане хоть и сильно пострадала, но все же могла поддерживать жизнь его родителей. У них даже оставалось кое-что для помощи спасателям в Бозмане. И по мере того, как грязевые облака оседали в океаны, отравляя их, все больше кораблей с гуманитарной помощью спускались по колодцу и возвращались обратно, набитые беженцами.