Мой папа - плейбой (СИ) - Резник Юлия. Страница 38

Марк обернулся. Посмотрел на часы, покачал головой:

— Нет. Я просто не хочу на скалодром.

— Да? Ну, ладно… А чего же ты хочешь? — почесал в затылке Связерский, заходя в комнату.

И правда. Чего? Марк бы и сам хотел в этом всем разобраться. Когда ему было три — он хотел, чтобы папа приехал к нему на день рождения, а не просто подарил подарок. Когда ему было пять… Хотел того же. И в шесть, и в семь… И все это время единственным его желанием было, чтобы в его жизни появился отец, которого бы он видел не только по телевизору.

Марк и в хоккей пошел лишь только для того, чтобы великий Связерский обратил на него внимание! Надеясь, что заставит его гордиться своими успехами. И, наверное, в какой-то мере в этом он преуспел. Богдан, наконец, захотел встретиться. И даже нашел для этого время.

Поначалу Марк просто ошалел от свалившегося на него счастья. Сбылась его самая заветная, самая главная мечта. Может быть поэтому все другое стало неважно? Мысли, которые не давали ему покоя все детство, отошли на второй план. Стали незначительными и несущественными на фоне такого события! Но со временем радость чуточку поутихла, а вместо нее голову заполонили миллионы вопросов. Главный из которых — почему отец не захотел увидеться раньше. Все эти разговоры о том, что он был слишком занят — бред собачий! Марк это понимал.

— Что-то не так?

— Нет, все нормально…

— Окей. Я просто подумал, что ты захочешь побыть вдвоем перед моим отъездом… — пожал плечами Богдан, покрутив в руках валяющуюся на столе сына шайбу.

— А ты?

— Что я?

— Ты бы хотел побыть со мной вдвоем?

Отец чуть сдвинул брови:

— Конечно. Зачем бы я тогда приехал?

— Не знаю… — буркнул Марк.

Наверное, он все делал неправильно. Вот и сейчас — к чему это все? Богдан скоро уедет, и неизвестно, захочет ли еще раз встретиться, если он будет вести себя, как последний мудак. Но почему-то именно напоследок из Марика поперло все накапливаемое годами дерьмо. Обида, по чуть-чуть разъедающая сердце — в конечном счете проела в нем огромную дыру, сквозь которую посыпались всякие мысли… Ну, из тех, что Марк отгонял от себя все это время. Ему надоело быть хорошим всё понимающим мальчиком. В нем поднялась отчаянная волна протеста. И ненормального какого-то куража.

— Эй… Что не так? Ты скажи, потому что я ни за что не угадаю.

— Ничего. Все в порядке, — ответил парень и снова врубил стрелялки.

— Ты на меня обиделся? Я что-то не так сделал? — продолжал выпытывать Связерский.

— Нет! Все ок. Говорю же…

— Ладно. Раз ты говоришь…

— Говорю, — подтвердил Марк, отчаянно давя на кнопки. Не помогло. Его все же убили. — Дерьмо, — выругался ребенок, вырубая телевизор к чертовой матери.

— Не пойму, чей это автограф? — решил сменить тему Связерский, проведя ногтем по куску вулканической резины.

Марк сглотнул.

— А ты не узнаешь?

— Не-а? Кто-то из местных звезд?

— Ага… Что-то типа… А как тебе мой Мак?

— Хороший компьютер… Последняя модель? Недавно купили?

— На день рождения… ты… подарил, — сглотнув гигантский ком, прохрипел Марик, глядя прямо в глаза отца. В ушах противно зашумело. Как будто лопался лед. Или, может, это весь его мир трещал по швам? Хрен его знает.

— Марк…

— Ты ведь ни черта мне не дарил…

Он даже не спрашивал — он утверждал.

— Я…

— Не дарил? Ведь так… И не писал всех тех поганых писем…

Марк опустился на стул и зарылся пальцами в волосы, которые все забывал подстричь несмотря на неоднократные напоминания матери.

— Марк, — как попугай повторил Связерский, медленно двигаясь в его направлении. Так медленно, будто бы его сын был бомбой с часовым механизмом, а он сам — сапером.

— Зачем… Кто это делал? Твой агент? Кому ты это поручил? — глаза мальчика бегали, он был потрясен. Просто раздавлен происходящим.

— Все не так, как кажется, Марик, послушай!

Богдан понятия не имел, как ему быть? Что говорить и как оправдываться. Тысячи раз за последнее время он чувствовал себя хуже некуда, но, пожалуй, еще никогда ему не было так невыносимо тошно. И так невозможно стыдно. А еще страшно… так страшно окончательно все испортить и потерять. Сына, который открыл для него целый мир. Который стал для него этим миром.

— Не хочу. Убирайся!

— Давай поговорим, Марк, я знаю, что вел себя как мудак, мне очень жаль… мне так жаль, Марик!

— Поплачь еще, — фыркнул зло парень.

Богдан захлопнул рот, понимая, что ничего не добьется своими словами. Больше всего сейчас ему хотелось сбежать. От волны ненависти, исходящей от сына, который еще совсем недавно смотрел на него с таким восхищением! Но он заставил себя остаться. И даже взгляда не отвел, хотя смотреть в глаза Марка, видя в них отражение собственной подлости — было непросто.

— Я не буду плакать. Потому что это ничего не даст.

— Тогда просто вали отсюда!

— Марк…

— Убирайся… Просто убирайся из моей жизни!

Связерский отступил. Он понимал, что если Марк сейчас сломается… у него на глазах сломается — тот никогда ему этого не простит. Богдану нужно было помочь сыну сохранить лицо. Без всяких преувеличений это было жизненно необходимо.

— Я сейчас уйду. Но, пожалуйста, когда ты захочешь поговорить — просто набери мой номер. И помни, всегда помни, что я люблю тебя. И что ты можешь на меня рассчитывать, что бы ни случилось.

Дверь за Богданом закрылась с оглушительным грохотом. Он подошел к лифту, но так и не вызвав тот, прислонился разгоряченным лбом к сомкнутым дверям. Достал телефон. Набрал номер.

— Рита? Малыш, кажется, я опять все испортил. Ты можешь приехать?

Связерский ненавидел себя за то, что был вынужден это сделать. Заставить ее в очередной раз разгребать собственное дерьмо. Но ничего другого не мог придумать.

Ей хватило каких-то минут, чтобы добраться от офиса до дома. Бежала она, что ли?

— Где Марк? Что случилось?

— Я прокололся. Он понял, что те подарки дарил не я.

Рита потрясенно открыла рот. Зажмурилась. Спрятала лицо в ладони и выругалась от души. Когда она отняла руки — ее пальцы дрожали.

— Извини меня… Пожалуйста, извини…

— Да за что, господи? Я сама во всем виновата… Не нужно было его обманывать.

— О, нет! Не вини себя…

— Он, наверное, теперь возненавидит меня… О, господи… Он меня возненавидит.

— Марк думает, что подарки ему покупал мой агент. Он не дал мне объяснить…

— Постой… Ты хочешь сказать, что он считает, будто ты перепоручил это Дагу?!

— Да, говорю же — Марк и слова не дал мне вставить. А я не стал настаивать, чтобы не накалять.

Рита с шумом выдохнула воздух и откинулась спиной на выкрашенную голубой краской стену.

— Значит, он не знает, что это я… Слава богу.

— Постой… Ты хочешь, чтобы он и дальше обманывался?

— Естественно!

— Но я подумал, что…

— Что ты скажешь ему правду, и он отпустит тебе все грехи?! Вот уж нет, Связерский! Только не за наш счет. Сам подумай, чем это все может обернуться! Будет лучше, если он возненавидит нас обоих?

— Нет, конечно! Я…

— Ты подтвердишь мою версию. Понял?! Иначе я тебе кишки выпущу, я… — Рита все больше волновалась. Путалась в словах и захлёбывалась паникой.

— Ты что, маленькая? Ну же… Я сделаю, как ты скажешь…

— Не смей меня подставлять! Я столько вложила в наши отношения с Марком… Всем пожертвовала, лишь бы он был счастливым! Я для него все, что хочешь… Через себя переступлю, — голос Риты сорвался, она всхлипнула. Богдан прижал к груди ее голову и зашептал куда-то в макушку:

— Я знаю, зная, моя хорошая… Успокаивайся, милая… Я сделаю так, как ты скажешь. Ну же… Все будет хорошо, хорошо…

— Мне нужно к нему…

— Да, наверное. Только немного приди в себя.

— Ты прав… Прав. Мне нужно немного времени…

Рита отстранилась. Сделала пару глубоких вдохов. Богдан наблюдал за ней с жадностью. Понимая, что потом еще очень долго ему придется довольствоваться лишь своими воспоминаниями. Господи… Как он ее любил! Их любил. Риту и сына.