Легенда о малом гарнизоне - Акимов Игорь Алексеевич. Страница 24

Что с ним делать?

Ромка не знал, как по-немецки будет «руки вверх» или «подойди ко мне», но стоило прижать палец к губам, а затем показать знаками: мол, полезай сюда, – и немец послушно полез под танк.

Пусть посидит здесь, рассудил Ромка, попятился на четвереньках, вылез наружу, только собрался встать – и вдруг увидел рядом с собой на земле тень человека. Человек стоял у него за спиной. Человек в каске. Ясно – немец: кому ж еще тут быть…

Он никогда бы не обратил внимания на эту тень, да сказалась служба на границе: глаз помимо воли подмечал каждую мелочь.

Это длилось доли секунды.

Тень двигалась. Что делал враг – Ромка не успел ни заметить, ни понять. Он перекатился через плечо и еще в падении выстрелил не глядя, наугад в направлении немца. А потом выстрелил еще раз – опять не целясь, потому что продолжал катиться; силуэт немца в бледном выгоревшем мундире лишь на миг мелькнул перед глазами.

Обе пули прошли мимо.

– Ах, собака фашистская, – бормотал Страшных; растирая левой рукой бедро, в которое угодил удар прикладом. – Ах ты, собака, да ведь если с такой силой трахнут по башке – шариков потом не соберешь! Бьет со спины, без предупреждения… Бандюги какие-то, а не солдаты!..

Перед танком, на месте секундной схватки, было пусто. «Значит, сидит с той стороны, ждет, пока я выгляну, чтобы ухлопать».

Ромка стремительно привстал, готовый тут же спрятаться.

Никого.

Ромка стал красться вдоль танка – и вдруг увидал сразу всех трех немцев. Пожилой толстяк был уже далеко, он тяжело бежал к мотоциклу по рыхлому, развороченному гусеницами дну лощины и даже не оборачивался. Возле мотоцикла, спрятавшись за него и пристроив винтовку на багажник, сидел на корточках второй. Третий (это он едва не убил Ромку) был ближе всех. До него выло метров двадцать. Он неторопливо отступал, перебегая от укрытия к укрытию, и едва увидел Ромку – выстрелил не целясь. Тотчас же хлопнул выстрел из-за мотоцикла.

«Пугаете? На авось хотите взять?..»

Страшных неторопливо, старательно прицелился. Мимо…

Прицелился еще старательней. Опять мимо! Что за дрянь оказался «вальтер»!

Не обращая внимания на выстрелы немцев, Страшных забарабанил рукояткой «вальтера» по броне.

– Герка, ты видишь их?

– В натуральную величину.

– А ну попробуй из пулемета.

Но из пулемета не пришлось. Едва башня танка начала поворачиваться, немцы разом ухватились за мотоцикл и откатили его за крайний БТ. Третий немец тоже больше не появлялся. А потом пограничники услышали удаляющийся треск мотоцикла уже за скалой, за которой ложбина поворачивала к шоссе.

– Ото б и нам добра умотать – у другий бок, – сказал Чапа.

Тимофей был без сознания. Его вынесли наружу, и, пока Залогин и Страшных выкладывали возле башен обоих БТ пирамидки из фугасных снарядов, Чапа смастерил носилки. Он сделал их на совесть, с ременными заплечными петлями, а то ведь тащить носилки руками – надолго не хватит. Он еще возился с носилками, когда в конце лощины появились немцы. Хорошо, что их заметили вовремя. Страшных развернул башню тридцатьчетверки и ударил по ним осколочным. Прицелиться он не успел, выстрел был явно неудачным, но немцы залегли. Второй выстрел был получше, а после третьего они отступили за скалу. Тут в люк заглянул Залогин и сказал, что они уже готовы, сейчас понесут Тимофея; через пять минут можешь с этим делом кончать. Ага, сказал Страшных, и для острастки еще дважды ударил осколочными под скалу, потом зарядил орудие фугасным, старательно прицелился под башню БТ, где лежали снаряды, и промазал. Он и во второй раз промазал, но после третьего рвануло так, что от БТ почти ничего не осталось. Другой БТ удалось уничтожить с первого же раза. Страшных еще немного задержался, чтобы взорвать тридцатьчетверку, а потом неторопливой рысью побежал за товарищами.

Трудно сказать, сколько они прошли за этот день километров. Сами они считали, что не меньше двадцати, все-таки шли без малого до сумерек; правда, до настоящего темна оставалось еще не меньше часу, но им встретился подходящий ночлег – сеновал с остатками прошлогоднего сена. Этим пренебрегать не следовало. Единственное село, которое им довелось обойти стороной, было полно немцев. Кто мог поручиться, что в следующем будет иначе?

– Ромка, тебе не кажется, что мы глупость спороли, точнее говоря, сделали принципиальную ошибку? – спросил Залогин, когда они после скромного ужина укладывались спать.

Ужин был даже более чем скромен – по небольшому бутерброду на брата. Приходилось экономить. К тому же известно, что на порожнее брюхо спокойнее спится; иное дело – завтрак, без него и работа киснет.

– Думаешь, зря за шоссе держимся?

– Уже почти уверен. Ты сообрази, дядя: Гитлер мог нанести удар как раз вдоль шоссе, на узком фронте, а чуть в стороны – и его уже нет. И там Красная Армия. Ну?

– И сколько же в этом «чуте» будет километров? – Страшных против обыкновения совсем не иронизировал: сил не было, – фронта что-то не слышно ниоткуда.

– Ну, может, полста, а может, и больше…

– Мне не подходит, – сказал Страшных. – Много.

– Чудило! Это ж до линии фронта. А я убежден: стоит нам отвернуть в глубину, как сразу же повстречаем своих. Горемык вроде нас. Только поумнее нас: они не лезут черту в зубы и держатся подальше от этой проклятой дороги.

– Мне не подходит, – сказал Страшных, – я уже во как сыт одним умником.

– Я тебе серьезно говорю.

– А я шучу? Сообрази: встречаем какого-нибудь умного парня с кубарями. Обрадуется он нам? Еще бы! Заржет от счастья! Команда, что и говорить, дай бог. Только вот Тимош будет лишним. Обуза. Ну, мы с ним возимся понятно почему. А лейтенант не поймет. Он скажет: «Целесообразнее не тащить младшего сержанта товарища Егорова – мучить его и лишать себя мобильности, а оставить на попечение советских товарищей колхозников». Ты понял? – «це-ле-со-образ-нее», – отчеканил Страшных. – Он объяснит нам: «Это не жестокость. Это суровая необходимость. Война диктует свои законы». И в первой же хате мы сбросим Тимошу на попечение какой-нибудь бабы или деда, и даже узнать не сможем, что это за дед, может, он первеющая сука во всем районе и ждет не дождется своих любимейших фашистов. Вот он обрадуется, а? Вот подарочек-то немцам отвалит!

– Ну, ты это зря, дядя, – сказал Залогин. – Чего вдруг мы его бросим? И не подумаем.

– Прикажут – так и бросишь.

Они замолчали, и несколько минут было слышно только, как бормочет в беспамятстве Тимофей. Потом вдруг подал голос Чапа:

– Хлопцы, а шо я вам скажу… На таком от харче далекочки не удерем.

– А я думал, ты спишь, – удивился Ромка.

– Не-а, брюхо не даеть. Говорить со мною. Мысли усякие нашоптываеть.

– Чревовещатель! – прыснул Залогин.

– И какие ж это мысли оно тебе «нашоптываеть»? – не унимался Страшных.

– А то, что бегем по-дурному. И товарища командира жалко. Самое время остановиться.

– Прямо здесь? На этом вот сеновале?

– Не-а, туточки погано. Открыто отусель. Немец наскочит сдуру – куда тикать? – усе ж кругом видно… И за харчем далекочки бегать.

– Найти бы лесника! – Залогин наконец-то сообразил, к чему гнет Чапа. – У него и припас должен быть, и живет он небось в какой-нибудь дыре, на отшибе.

– Ото ж я и говорю…

– Он гений, – мрачно сказал Страшных. – Самородок. Неотшлифованный бриллиант… Я его отшлифую, Залогин, а из тебя сделаю к нему оправу. И буду носить это кольцо на большом пальце правой ноги. Не снимая даже на ночь. Если не доверяете – могу дать зарок.

Утром они пересекли старую границу.

Тимофей преодолел кризис, и, хотя идти сам все еще не мог, сознание больше его не покидало.

– Теперь быстро пойду на поправку, – оправдывался он перед товарищами, – но если и впрямь повезет найти лесника, да денька три-четыре у него позагорать… красотища!

Горы расступились, и открылась продолговатая, ускользающая в синюю дымку долина. Обходить ее пришлось бы немало времени, а смысла почти никакого – ближайшие склоны были круты и голы. Решили пересечь ее напрямик. Но рядом лежало шоссе. Тимофей видел в бинокль, что с шоссе, особенно с моста, где торчали часовые, прекрасно просматривалась и река, стянувшая долину своей излучиной, и пляжи, и редкий кустарник за ними, и склон пологого холма, довольно высокого; шоссе почти упиралось в него, но в последний момент отворачивало вправо, огибая холм плавной дугой. На глаз до холма было километра три. Километра три довольно открытого пространства, зато дальше холм их закроет надежно. Так или иначе, риск был не велик, а выгадывали они во времени и в расстоянии немало.