Леди в наручниках - Голдсмит Оливия. Страница 47

— Угу.

— Угу? — повторила Тереза. — Шер, да ты же светишься от радости. Если запатентовать выражение твоего лица, то можно стать миллионершей. Ты выглядишь так, словно готова завоевать весь мир.

Но Шер только снова повторила свое «угу».

Я видела, что она не хочет это обсуждать. Но Тереза, которая обожает пришпоривать дохлую лошадь, все не отставала, и я наконец не выдержала:

— Что это за угуканье?

— Теперь так говорят, — объяснила Зуки. — Моя сестра рассказывала, что племянница доводит ее своими «угу» до белого каления. Она так отвечает на все вопросы.

— Звучит по-идиотски, — проворчала я.

Иногда, когда оказывается, что я не в курсе того, как говорят на воле, или не знаю каких-нибудь новых прибамбасов, которыми все давно пользуются, мне становится тошно. Как будто меня выкинули из жизни.

Шер встала и молча вышла. Она старалась не расстраивать меня, но я и так знала, что наши отношения никогда не станут прежними. Это невозможно. Шер уходит отсюда, а я остаюсь здесь навсегда. Когда кто-то из семьи выходит на волю, это трудное время для меня, но никогда еще мне не было так больно.

Решение о ее освобождении было принято, и мы это отпраздновали, но последний ужин с Шер был одновременно радостным и горьким. Тереза пыталась шутить, говорила что-то о Тайной вечере, но смех был принужденным, а улыбки — грустными. Утром Шер выходила на волю. Для нее наступали новые, счастливые дни. Никто не знал, что говорить. Шер не могла не радоваться, а мы не могли не завидовать ей и не грустить о потере подруги. Такой конфликт эмоций трудно выразить словами.

За ужином я изучала лицо Шер. Что она чувствовала, зная, что в последний раз ночует за решеткой, на убогом матраце, слыша шаги охранников? Что бы чувствовала на ее месте я? Я не могла этого представить и никогда не узнаю… Как бы то ни было, ее лицо оставалось непроницаемым.

Одно время я надеялась, что Шер изменится за эти четыре года. Однако теперь мне стало ясно: ее наказали, но не исправили. Казалось, она изголодалась по любимому занятию. Никто не говорил этого вслух, но я знала: все думали — или даже надеялись, — что Шер скоро к нам вернется.

— Что ты собираешься делать, Шер? — поинтересовалась Дженнифер.

После истории с телефоном они если не подружились, то хотя бы стали нормально общаться. Шер часами сидела у них в камере, массируя Зуки отекавшие ноги и разговаривая с Дженнифер о ее работе, об Уолл-стрит и подобных вещах.

— Не беспокойся обо мне, Дженни, — улыбнулась Шер своей дьявольской улыбкой. — У меня свои планы.

— Какие?

— Я подумываю, не стать ли мне брокером ценных бумаг, как ты, — ответила Шер. — Я считаю, что ты и твои приятели с Уолл-стрит открыли законный способ воровства. Просто вы одеты лучше, когда этим занимаетесь, вот и все.

Дженнифер невесело рассмеялась, затем пожала плечами.

— Не думаю, чтобы бывший заключенный имел право стать брокером, но если тебе потребуются рекомендации, я к твоим услугам.

Шер смотрела Дженни прямо в глаза. Я знаю, ей было очень стыдно, что она попалась копам на крючок, это задело ее гордость. За долгие годы карьеры ее не раз арестовывали, но срок она получила впервые.

— Спасибо, Дженнифер, — холодно ответила Шер. — Но ты уже и так очень помогла мне, сама этого не зная.

Мне надо было тогда сложить два и два и догадаться, что произойдет дальше, но эмоции туманят мозги. После слов Шер наступило неловкое молчание, нарушенное Терезой.

— Давайте выпьем, — предложила она, разливая виноградный сок. — За что будем пить?

И все посмотрели на меня, как будто я платный распорядитель на празднике.

— Вы знаете, — начала я, подумав, — что я уже давно не видела своих дочек. И у меня тяжело на душе, когда я думаю о том, как они выросли и изменились без меня.

Я замолчала и плотно закрыла глаза. Иногда это помогает остановить слезы.

— Мама должна видеть, как растут ее дети. Но однажды они, как птенцы, вылетают из родного гнезда. Вот так и Шер…

— Ты считаешь, что я похожа на ребенка, Мо? — пошутила Шер.

К счастью, мне довольно быстро удалось взять себя в руки.

— Ты знаешь, что я имею в виду, подруга. Я собрала нашу команду, и мы заботились здесь друг о друге. А теперь одна из нас уходит, и нам нелегко это пережить. Да и тебе, признайся, тоже. Кто будет прикрывать твою виноватую задницу?

И тут меня перебила Зуки, испуганная, но счастливая.

— Ой! — воскликнула Она. — Ребенок шевельнулся! Это было здорово.

Я подошла к ней, положила руку на ее живот и сразу же почувствовала слабое шевеление.

— Он будет футболистом, раз так лягается, — улыбнулась я.

— Это будет девочка, — возразила Зуки.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Тереза.

— Моя сестра Луиза сказала, если живот торчит вперед, значит, будет мальчик, а если растет равномерно со всех сторон — то девочка.

Дженнифер тоже подошла к Зуки.

— А можно мне потрогать? — спросила она.

— Конечно. Хотя мне нужно назначить за это плату. Как вы думаете, пакет орешков — нормально?

Я вернулась на свое место и наблюдала за Дженнифер. Она казалась смущенной и, когда почувствовала толчок, вздрогнула от испуга. Я постаралась замаскировать смех кашлем.

Трудно было поверить, что Зуки носит ребенка, глядя на ее довольно плоский живот. Лично я никогда не могла скрыть беременность. Каждый раз я поправлялась больше чем на двадцать килограмм. Я снова подумала о моих девочках и заговорила, чтобы отвлечься.

— И как ты ее назовешь? — спросила я Зуки.

— Я хочу Элисон.

— А может, лучше Хуанита?

— О боже! — Шер закатила глаза. — Никогда не слушайте черных, когда речь идет об именах!

— Что ты хочешь сказать? — разозлилась я.

Мы даже не заметили, как в камере появилась Хардинг, пока она не подошла к Шер и не положила руку ей на плечо.

— Я вижу, вы здесь весело проводите время, — сказала она.

Шер дернула плечом:

— Стараемся. Ведь это мой последний вечер здесь.

— Я пришла, чтобы пожелать тебе всего хорошего, — сказала Хардинг. — И посмотреть, что вы поделываете. Без Шер все будет не так, правда?

Она посмотрела мне прямо в глаза. Никто ей не ответил. Тогда я встала.

— Спасибо, что зашли к нам, миссис Хардинг.

Гвен кивнула мне.

— Что ж, оставляю вас веселиться, — сказала она и ушла.

Как только она отошла подальше, все хором вздохнули.

— Ну и ну! — воскликнула Шер. — Мы чуть не попались. Вам надо быть с ней поосторожнее. Мне-то все равно: я завтра выхожу.

Я повернулась и посмотрела сначала на Шер, потом на остальных. Они видели, как мне больно, но ни одна не отвела глаз.

— Я здесь умру, — просто сказала я. — Я никогда не выйду отсюда. Никогда.

— Мо… — начала Шер.

— Молчи. Молчи и слушай. И не вздумай повторить мою ошибку! Ты поняла меня? Не верь ни одному мужчине, когда выйдешь отсюда! — Я сама не знала, что заставляет меня говорить, но не могла остановиться. — Я верила Эрлу. Я разрешила ему держать дома наркотики: он уверял меня, что их слишком мало и это абсолютно безопасно. Но когда копы пришли и арестовали меня, Эрл скрылся неизвестно куда. — Я пожала плечами. — А когда меня освободили, потому что поняли, что должны были арестовать его, он меня избил. Сильно избил. Но сейчас все это не имеет никакого значения. Я убила его. И теперь до конца своих дней останусь здесь.

Я подошла к Шер и взяла ее за руку.

— Как бы я тебя ни любила, девочка, я не хочу, чтобы ты вернулась сюда. После того как ты завтра уйдешь отсюда, я больше никогда не хочу тебя видеть. Для этого я тебя слишком люблю.

Шер молча кивнула в ответ. Она поняла.

— Нам будет не хватать тебя, Шер, — просто сказала Тереза, на этот раз она обошлась без своих глупых нравоучений.

— Ага! И всех тех вещей, которые ты для нас воровала, — добавила Зуки.

Мы засмеялись.

— Не волнуйся, — ответила Шер. — Первое, что я стащу, когда окажусь на свободе, — это приданое для твоего младенца.