Данте - Голенищев-Кутузов Илья Николаевич. Страница 30

Если Данте заслужил данное ему в XIX веке почетное прозвище «отца отечества», то не следует забывать и о том, что великий флорентиец был первым, провозгласившим на грани средних веков и Возрождения, что он гражданин мира.

Глава двенадцатая

Пир

В «Пире» Данте начал защиту народного (итальянского) языка, которую он продолжил в трактате «О народном красноречии». Впервые в литературе Италии прозвучал голос, предвещавший итальянскому языку блестящее будущее. Данте не ставил еще «вульгарный» язык наравне с латинским. Он признавал особую экспрессивную силу латыни, но тем не менее считал, что народный язык способен выразить научные и философские идеи. И если латинский язык еще главенствует благодаря своей красоте, будущее принадлежит не ему, а языку народному, итальянскому. Он отмечает, что латинский язык стал непонятен не только широким массам народа, но также большинству сеньоров, изъясняющихся только на своем родном итальянском языке. Данте восстал против тех, кто во что бы то ни стало стремился превознести латынь и унизить родную речь и обрек на вечный позор и унижение тех злонамеренных людей Италии, которые восхваляют чужой народный язык и презирают свой собственный. Иногда, забыв о латыни, они превозносят провансальский и объявляют «итальянское наречие пошлым, а провансальское — изысканным».

Не только разум заставлял Данте утверждать необходимость заниматься народной словесностью, но и совершеннейшая любовь к родной речи. Он говорил образами: «Если бы на глазах у всех из окон дома вырвались языки пламени и если бы кто-нибудь спросил, не горит ли дом внутри, а другой ему ответил, что горит, я так и не мог бы решить, кто из них достоин большего порицания. Не иначе выглядел бы и я, если бы на вопрос, живет ли во мне любовь к моему родному языку, я, после всех приведенных выше соображений, ответил просто — „да“. Это значит: не стой в бездействии, поспеши тушить пожар. Не довольствуйся пассивной любовью к родной речи, не созерцай ее равнодушно, а действуй, очищай и развивай родную речь, чтоб она стала общенародным итальянским языком.

Данте обнаружил необыкновенную проницательность ученого-лингвиста, намного опережая науку своего времени. Столь не свойственный средневековью историзм отличает все высказывания Данте об изменениях, которые претерпевает язык. Данте заметил, что за последние пятьдесят лет из итальянского языка одни слова исчезли, а другие появились или продолжают жить в измененном виде. Это наблюдение заставляет его предположить, что за более длинный период язык может измениться до неузнаваемости. Если бы те, пишет он, кто покинул эту жизнь тысячу лет тому назад, вернулись в свои города, они подумали бы, из-за различия в языке, что их город занят чужеземцами. Эту тему Данте более подробно обещает развить в небольшой книге о народном языке, которую он собирается написать. Как видим, замысел второго теоретического произведения великого поэта возник одновременно с «Пиром».

По первоначальному плану «Пир» должен был состоять из четырнадцати больших трактатов Из задуманного Данте осуществил только четыре; о содержании ненаписанных десяти трактатов мы можем лишь догадываться. Начиная со второго трактата сочинение Данте построено как комментарий к большим доктринальным канцонам. Следовательно, «Пир» по своей структуре несколько напоминает «Новую Жизнь».

Первые две канцоны «Пира», несомненно, написаны еще во Флоренции в девяностых годах XIII века. Последняя, как можно предположить, возникла уже в изгнании. Как мы уже сказали, Данте не хотел больше быть поэтом-лириком, он пожелал стать учителем истины, проповедующим новые правила морали. Но поэт оказался в нем сильнее учителя жизни — оба доктринальных произведения, то есть «Пир» и «О народном красноречии», Данте оставил незаконченными. Многими мотивами, образами, а также размышлениями об итальянском стихе из этих сочинений Данте воспользуется в своей гениальной поэме.

Первый трактат «Пира» кончается поэтическим пророчеством о народном языке, которое, как далеко не все пророчества, осуществился в жизни: «Итак это будет тот ячменный хлеб, которым насыщаются тысячи, для меня же останутся полные коробы. Он будет новым светом, новым солнцем, которое взойдет там, где зайдет привычное, и дарует свет всем, кто пребывает во мраке, так как привычное солнце им больше не светит». Данте называет итальянский язык «ячменным хлебом», подразумевая под пшеничным хлебом латынь. Ячменным хлебом насыщаются сотни тысяч, а пшеничный доступен лишь немногим. В «Народном красноречии» Данте даст более точное определение народного языка.

Судя по вступительному трактату, написанному как предисловие, можно было бы ждать, что для просвещения не знающих латинского языка людей разных сословий Данте напишет по-итальянски что-либо напоминающее энциклопедию своего учителя Брунетто Латини. Однако Данте пошел иными путями. Он стал комментировать свои далеко не легкие и не общедоступные канцоны. Таким образом, во втором, третьем и четвертом трактатах появились темы: Мадонна Философия, строение космоса, благородство, всемирная монархия и единое государство. Намечена также тема «Поэтика и риторика», столь важная для понимания творческих путей великого поэта.

Мы уже говорили в конце шестой главы о противоречиях в «Новой Жизни» между образом Беатриче и образом «сострадательной Дамы». В «Пире» Данте стремится доказать, что именно сострадательная Дама и была истинным проявлением Мадонны Философии и «достойнейшей дочерью повелителя вселенной». Это навело многих современных дантологов на мысль о том, что триумф Беатриче в конце «Новой Жизни» был написан и присоединен к основному тексту тогда, когда Данте оставил свои трактаты и вернулся к Беатриче в «Божественной Комедии».

Второй трактат начинается первой канцоной:

Эти строки произносит в восьмой песне «Рая» король Венгрии Карл Мартелл, с которым Данте познакомился во Флоренции. Поскольку неаполитанский принц умер в 1295 году, мы с уверенностью можем сказать, что Данте написал канцону до изгнания. Она, несомненно, посвящена сострадательной Даме, ставшей благодаря нежданной для нас метаморфозе Мадонной Философией. Равным образом еще к флорентийскому периоду следует отнести и вторую канцону «Пира». Нам известно (снова из «Божественной Комедии»), что музыкальное сопровождение к ней сочинил друг Данте, композитор и певец Казелла, умерший так же рано, как и Карл Мартелл. Подтверждает нашу датировку и то, что в обеих канцонах, особенно же во второй, чувствуется влияние сладостного нового стиля и выражения удивительно схожи с фразеологией «Новой Жизни».

Торжественно звучит начальная строфа первой канцоны:

В заключительном обращении к самой канцоне, написанном в духе провансальских трубадуров, Данте говорит о сложности своей философской поэтики: