Ради тебя, Ленинград! (Из летописи «Дороги жизни») - Чечин Олег Иванович "Составитель". Страница 24

Когда началась война, «Москву» вооружили и отправили в Кронштадт. А меня вместе со всей командой и капитаном временно списали на берег. В те дни можно было при желании уехать домой, в Антропшино. Но мне хотелось доплавать свою учебную практику на Ладоге до конца. Практика же оказалась совсем иной…

Свое первое боевое крещение я получила 10 августа 1941 года, будучи рулевым старого буксира «Войма». В тот день мы повели из Шлиссельбурга небольшую баржонку с боеприпасами для сторожевого корабля «Пурга». Встреча с ним произошла в районе острова Валаам.

Здесь тогда находилась почти вся Ладожская военная флотилия и многие озерные пароходы. Они эвакуировали наши войска, отступившие к Ладоге на Карельском перешейке. Пехоте пришлось укрываться от вражеского артиллерийского огня на прибрежных островах. Их возле Валаама целый архипелаг.

Пока стояли белые ночи, подойти к этим островам было невозможно. Фашисты не только обстреливали их, но и сильно бомбили с воздуха. Лишь с наступлением темных ночей и штормов появилась надежда на спасение наших солдат.

Перед экипажем «Воймы» была поставлена задача подвести две баржи к острову Путсари. Здесь, на скалистом берегу в бухте Кильполансари, саперы за несколько ночей построили причал. Эту бухту моряки не зря назвали бухтой Смерти. Стоило только «Войме» зайти туда, как тут же начался сумасшедший артиллерийский обстрел.

Снаряды, казалось, рвались со всех сторон. Раскаленные осколки градом обсыпали палубу. За штурвалом я опасалась распрямиться во весь рост. А на берегу наша пехота не могла выйти из укрытий, когда баржи встали у причала.

Ждать погрузки пришлось несколько часов. Сторожевой корабль «Пурга», отстреливаясь из всех своих орудий, поставил дымовую завесу. Он израсходовал в бухте Кильполансари почти весь боеприпас, который мы ему привезли. Благодаря поддержке «Пурги» вражеский огонь стал все же менее прицельным, и на баржи удалось наконец посадить людей вместе с пушками, спасенными во время отступления.

Но при выходе из бухты Смерти нас подстерегала новая беда. Пока мы стояли у берега, на Ладоге разразился шторм. Ветхие, перегруженные баржи с трудом удерживали удары тяжелых волн.

Одну из барж в конце концов разломало. Ее стало заливать водой с носовой части. Пришлось подводить другую, менее загруженную баржу и делать перешвартовку в открытом озере. Сторожевик «Пурга» помогал и здесь. Он все время выпускал масло, чтобы смягчить удары волны о борт.

Я выстояла свою вахту у штурвала, несмотря на высокую температуру. Впрочем, другой рулевой все равно не мог бы меня заменить. Он был тяжело ранен и лежал в каюте.

«Войма» получила пробоину во время шторма в середине сентября 1941 года. Нас выбросило на камни в бухте Гольсмана. Хрупкий корпус буксира проломился сразу в нескольких местах как скорлупа. В трюм тут же хлынула вода.

К счастью, мы находились недалеко от берега. За бортом было неглубоко, и наш пароход затонул только до капитанского мостика. Мы опасались перевернуться. Тогда нас могло разбить о камни. Их острые края выступали из воды в ложбинах грохочущих волн.

На помощь к нам подошел военный тральщик. Он вовремя снял нашу команду. Вскоре «Войму» крепко качнуло, и от нее на поверхности осталась одна труба. Буксир потом подняли со дна, но меня уже перевели на «Никулясы». Здесь я снова встретилась с капитаном И. А. Мишенькиным.

Незаметно для себя я заснула. Проснулась под утро от тревожного сна. Он повторял почти точь-в-точь недавно пережитое. Снова вспомнился вечер 4 ноября 1941 года на рейде Осиновца. Стояла тихая погода после затяжных штормов, которые обычно предшествуют ледоставу. В разводьях облаков ярко светила луна. С борта «Никуляс» я наблюдала, как на сторожевик «Конструктор» садились с пирса пассажиры.

Это были в основном эвакуируемые женщины и дети. Не всем нашлось место на корабле. Там всё было забито до отказа — даже проходы между каютами и верхняя палуба. Часть людей все же осталась на берегу. Перегруженный «Конструктор» тяжело отвалил от пирса и стал медленно уходить в озеро с погашенными огнями. При свете луны был хорошо виден на воде вспененный след. Он-то и навел вражеские самолеты на корабль.

Не успели оставшиеся на берегу пассажиры еще уйти с пирса, как за их спиной раздался сильный взрыв. В суматохе трудно было разобрать, что произошло. «Конструктор» заволокло дымом. На «Никулясах» тут же объявили тревогу, и мы полным ходом пошли на помощь к терпящему бедствие кораблю.

Вблизи перед нами открылась жуткая картина. «Конструктор» словно сделал стойку на своем носу. Корма поднялась так, что оголились винты. Отовсюду слышались крики. Но с палубы продолжали вести пулеметный огонь по самолетам врага. Смертельно раненный корабль не сдавался.

Авиабомба попала в носовую часть и оторвала ее, словно обрубила топором. Спаслись только те, кто оказался на корме. Она еще держалась на плаву. Мы отбуксировали ее совместно со спасательным кораблем «Сталинец» в бухту Морье.

Проснувшись, я еще слышала крики раненых на корме «Конструктора» вперемешку с пулеметными очередями… Точно так же теперь кричала и огрызалась на болезнь моя душа. Сторожевик потом отремонтировали — приварили ему заново носовую часть. Но кто мне восстановит зрение?…

Утром мы получили приказ подойти к пирсу в Кареджах. Капитан лег спать, попросив меня встать на вахту. Переход был небольшой, я не стала говорить, что беспокоюсь за свои глаза. Но неожиданно поднялся ветер и погнал с озера пену. Мы попали в толчею волн, прокладывать курс стало тяжело.

В Кареджах нужно было встать с подветренной стороны и наблюдать за баржей, стоявшей на рейде. Ее могло выкинуть на берег. Когда мы подошли к угольному пирсу, матрос не успел выскочить, чтобы зашвартовать буксир. Нас понесло ветром на лоток, выступавший с пирса.

Раздался треск. Лопнули стеньга и антенна. Капитан, выйдя, только сказал: «Что ты делаешь?» И стал выправлять положение.

Я ушла пристыженной к радистке Ане Жуковой в кубрик. В этот момент мне показалось, что нет никого на свете несчастнее меня. Разве не говорили мне, что водить суда не женское дело!

Но если разобраться поспокойнее, то за прошлую навигацию первый помощник капитана ломал мачту раза четыре. А он плавал уже больше десяти лет. Без шишек не научишься! Но все равно нечем мне оправдаться перед экипажем. Слепого помощника капитана держать на судне опасно.

Мачту все же исправила вместе с Аней. Натянули вдвоем антенну. Потом на помощь пришел краснофлотец Сашка. Он учился до войны в Ленинградской консерватории на дирижера. Мачту «настроил», словно скрипку.

Вечером нас отправили в Новую Ладогу. Перед уходом в рейс долго разделывали буксир. Он намотался на винт. Надо было лезть в воду, а. никто из ребят не хотел. Рассердилась на них: «А еще мальчишки! Хуже баб!» Надела купальник, почти полтора часа пробыла в воде. Буксир все-таки разделала. От этого поднялось настроение.

Капитан снова оставил меня в рубке одну. Видно, хотел, чтобы я почувствовала уверенность после неудачи в Кареджах. Как я добивалась самостоятельности раньше! А теперь боюсь — зрение может подвести!

Когда стала менять курс у острова Сухо, услышала гул мотора. Смотрю: слева по борту самолет! Высота метров 150. Думала, что наш, предупредила вахтенного.

«Никулясы» сопровождал катер МО-206. Тревоги на нем не было. Самолет долетел до катера и дал очередь из пулемета. А потом, развернувшись, полетел в сторону.

Вот тебе и раз! Прохлопали наши военные морячки! Самолет чуть на трубу им не сел, а они и в ус не дуют! Вот где беспечность! Успокоились, что в последние дни не было бомбежек. Позабыли, что еще война!

Вспомнился мне бой возле острова Сухо 22 октября 1942 года. Вот когда отличились военные моряки. Они не дали врагу захватить остров и уничтожили несколько десантных барж и катеров. Два подбитых судна в качестве трофеев были доставлены в Новую Ладогу. После ремонта они вошли в состав Ладожской военной флотилии.