Дело уголовного розыска (Невыдуманные рассказы) - Гацунаев Николай Константинович. Страница 2

— Время всему учит, — сказал я и тотчас пожалел.

— То-то и оно, что всему! — вздохнул Булатов. Помолчал и добавил:- А в книгу пани Бельскую все же включите.

— Постараюсь, — пообещал я, мысленно прикидывая, как это сделать.

УГОЛ ПАДЕНИЯ

— Я думаю, мадам, рюши вам больше к лицу, чем оборки. От них вниз пойдет планка для застежки и у талии мягко скроется под плиссировкой… Это лучше, я сказал бы выгодней, очертит вашу фигуру…

— Да, кажется, вы правы. В прошлый раз я послушалась вашего совета и всем друзьям тогда понравилось мое новое платье…

Такие или примерно такие разговоры можно было услышать в доме на Стрелковой улице, третьего от угла, если свернуть с улицы Тараса Шевченко. Здесь жил известный в Ташкенте дамский портной Гурген Амаякович Абромян, личность примечательная уже хотя бы потому, что будучи мужчиной, шил женскую одежду, причем не только пальто, плащи и костюмы — тут он на приоритет рассчитывать не мог — но и платья, а это занятие, как известно, всегда было монополией женщин-портних.

Однако Абрамян был одним из тех мужчин, который не смущал заказчиц примерками, был всегда подчеркнуто вежлив и корректен. Измерив сантиметром ширину плеч и талию, он мог одним взглядом определить объем груди и бедер и никогда при этом не ошибался.

Всех клиенток он внимательно выслушивал, быстро улавливал их вкус и пожелания, подлаживался под их настроения, и никогда не навязывал своих предложений. Получалось, что заказчица уходила от Абрамяна в полной уверенности, что фасон платья — плод ее собственной фантазии.

Заказчицы фамильярно называли его не по имени, не по фамилии, а дружески-покровительственно «Мадам Гриша».

Шел декабрь 1941 года. Приток эвакуированных в Ташкент не прекращался. Трудно было с жильем, с питанием, с топливом. Только сердечная доброта, щедрость и гостеприимство местных жителей спасали тысячи и тысячи женщин, детей, стариков… Поступали десятки эвакуированных из западных областей страны предприятий, их надо было принять, построить цеха, смонтировать оборудование, пустить в ход, разместить и создать хотя бы минимально необходимые условия для рабочих, инженеров, пополнить кадры для быстрейшего выпуска промышленной продукции, необходимой фронту, стране.

Город, республика, вся страна жила одним напряженным трудовым порывом — все для фронта, все для победы!

В этих условиях «гешефт» Мадам Гриши, казалось бы, должен был захиреть: живущим впроголодь людям было не до красивой и дорогостоящей одежды. Однако портной процветал. Сказывались реклама, которую он успел себе сделать в предвоенные годы, вежливость, обходительность и умение быстро сходиться с людьми. Он не только до тонкостей знал свое дело, но и безошибочно выбирал нужных клиенток. Так, он практически даром шил и перешивал платья обретавшейся в то время в Ташкенте звезде варшавской эстрады польской певице Ядвиге Бельской, чей гардероб и манеры служили в определенном кругу образцом для подражания. Заказать платье портному, который обшивает Ядвигу Бельскую, считалось последним криком моды. Понятно, что приверженцев этой моды было в Ташкенте не так уж и много: в основном это были прибывшие в общей массе эвакуированных деляги, мелкие предприниматели, просто темные личности, а порою и уголовные элементы из недавно присоединенных к СССР западных областей Украины, Белоруссии и Прибалтийских республик. Привыкшие к легкой жизни за счет нетрудовых доходов, они старались и в необычных условиях вести привычный образ жизни, не отказывая себе ни в чем. Именно в этой людской прослойке и черпал своих клиенток Мадам Гриша.

В июле 1941 года в Лондоне было подписано соглашение между правительством СССР и польским эмигрантским правительством о взаимной помощи и поддержке в войне против гитлеровской Германии. Наше правительство выражало согласие на создание воинских подразделений из числа солдат и офицеров польской армии, оказавшихся на территории СССР после разгрома Польши фашистской Германией.

В декабре 1941 года в связи с посещением СССР генералом Сикорским, возглавлявшим эмигрантское правительство Польши в Лондоне, была подписана советско-польская декларация. Был определен контингент польской армии в СССР до 96 тысяч человек и удовлетворена просьба польской стороны о переброске армии на юг, «В теплые края», для облегчения подготовки частей и соединений к быстрейшему выступлению на фронт.

Войска под командованием генерала Андерса были расквартированы под Ташкентом. Рядовой состав содержался на казарменном положении. Зато командная верхушка, окружавшая Андерса, и офицеры «Польской двойки» были завсегдатаями Ташкента. Этими же привилегиями пользовалась шляхетская аристократия, бывшие пилсудчики, жандармы, чиновники, враждебно настроенные против Советского Союза, а также коммерсанты и спекулянты, старавшиеся использовать в интересах личного обогащения всякого рода дельцов и валютчиков из местного населения и эвакуированных, доставивших сюда золото и ценности, нажитые бесчестным путем… И не только для этого

…Квартиру Абрамяна стали посещать не только дамы-заказчицы, но и польские офицеры. Правда, в этих случаях, офицеры почему-то оказывались одетыми не в щегольские мундиры своей армии, а в обыкновенную одежду граждан среднего достатка… Причем, это были не строевые офицеры, а чины второго отдела штаба Андерса.

Зачем они приходили к «Мадам Грише»? Уж, конечно, не для пошива дамской одежды. Они появлялись обычно вслед за посещавшими Абрамяна ничем не выделяющимися штатскими лицами, когда в одном из трех окон домика, обращенных в сторону улицы, появлялся сигнал — на подоконник выставлялся цветок примулы в коричневом горшке. Это означало: «все в порядке, можно заходить…»

За крупное вознаграждение поручик Войцех Лещинский, отлично владевший русским языком, уговорил Абрамяна разрешить ему и капитану Яну Вержбицкому тайно встречаться в его домике с интересующими их людьми, разумеется, «во имя победы над врагом, во имя свободной Польши…»

Домик Абрамяна, состоявший из трех комнат, обширной передней, кухни с кушеткой для домработницы и террасы в сторону двора, устраивал офицеров «двойки». Входить можно было с улицы через парадную дверь, а уходить — через садик и проходной двор на соседнюю Чимкентскую улицу…

Нет, не во имя «победы над врагом, не во имя свободной Польши» устраивались эти встречи. Офицеры «двойки» собирали шпионские сведения в интересах врагов Польши и Советского Союза. Они интересовались заводами, фабриками, выпускающими оборонную продукцию, военными учреждениями, расположенными в Ташкенте, передвижением войск. Но об этом стало известно много позже…

Внешне Гурген Абрамян жил спокойной, размеренной жизнью. Когда-то у него была жена, тихая скромная женщина. Она мечтала о детях, но их не хотел глава семьи.

Она умерла за несколько лет до войны. А перед самой войной умерла ее мать, продолжавшая жить у зятя в качестве поварихи и уборщицы.

Соседке, которая ухаживала за ней при молчаливом безразличии зятя, она говорила: — Это изверг, страшный человек, ужасающий скряга. Это он свел в могилу мою единственную дочь… Мучил всю жизнь, попрекал куском хлеба, закатывал скандалы из-за каждой истраченной копейки.

Именно жадность, тяга к стяжательству и привели Абрамяна в руки офицеров «Польской двойки». На службе у них он проявил себя надежным конспиратором, верным исполнителем их воли…

Уже к весне 1942 года среди офицеров армии Андерса распространились слухи о том, что эмигрантское правительство в Лондоне приняло решение отказаться от борьбы с фашизмом на советско-германском фронте и вывести армию Андерса из Советского Союза на Ближний Восток в распоряжение британского командования.

А затем, один за другим стали уходить из СССР в Иран и дальше эшелоны с польскими войсками…

Перед уходом одного из последних эшелонов произошло событие, которое никто и не подумал связать с выводом армии Андерса за пределы СССР. Тогда для этого не было никаких оснований.