Восковые фигуры - Сосновский Геннадий Георгиевич. Страница 45

Теперь она смотрела в другую сторону. Окна внизу напротив темны, Захаркина нет дома. Вспомнила, как первый раз перебралась к нему по натянутой нитке, просто так, озорства ради, дурачилась. Глупое, смешное знакомство. Позднее ей пришла в голову смелая мысль сделать Захаркина своим союзником. Надвигается катастрофа, пришло время действовать быстро и решительно. И мало-помалу сложился план, где Захаркину отводилась главная роль. Пойдет ли он на сознательный риск ради нее? Решится ли, быть может, пожертвовать всем? В глубине души знала: решится. Зато если все получится, как она задумала, Герт сам убедится в бессмысленности своего эксперимента.

В сущности их миссия выполнена. Погружение в эту жизнь принесло во многом ясность и понимание — то, чего не давало изучение древних архивов. Этот несчастный народ оказался загнанным в тупик истории безумием своей веры, если только он не избранник Высшего Разума и не принесен в жертву сознательно, чтобы видели все другие — сюда нет пути. Наверно, как и люди, думала она, есть народы — святые мученики, народы — страдальцы, и отсюда их особая миссия на земле — сгорая, как факел, освещать дорогу идущим…

А Герта все нет. Последнее время она ловила себя на том, что в присутствии мужа становится слишком серьезной и скучноватой, какой на самом деле не была. А все их разговоры постоянно выливаются в споры, и все труднее находить пути к согласию.

Скоро они покинут это время. Сердце сжалось тоскливо, Уилла знала, как ей будет больно, изменилось слишком многое. Она сжилась с окружающими ее людьми, ощутила себя их частицей. Теперь в минуты близости, когда Герт бесстрашно переплывал океан любви, поражая ее своей неистощимостью, что прежде радовала и восхищала, а сейчас слегка раздражала, вдруг снова и снова видела она во мраке обступившей их ночи нежный и горячий взгляд, и губы ее шептали беззвучно: «Мой милый мальчик! Мой любимый…» — впервые вырвалось у нее это слово. Знала, он ищет с ней встречи, но уклонялась от нее, насколько сил хватало: к чему это приведет? Дальновидная и решительная по характеру, она в растерянности вдруг почувствовала, что не знает, что делать дальше, пока не наступил день, которого она с таким нетерпением ждала…

Уилла вернулась в комнату и стала медленно раздеваться, пуговица за пуговицей, испытывая странное удовольствие, по мере того как легкая одежда падала к ее ногам. Насколько она изменилась? Нет, все по-прежнему пока. Талия тонка, ноги стройны, а девически округлые груди похожи на две мраморные чаши, наполненные до краев. Она подержала их в руках, словно взвешивая; от этого прикосновения сладостная дрожь пробежала по телу. Но если нет любви, то кому нужна ее молодость, красота да и тот подарок, что она собиралась сделать Герту? С печальной серьезностью ощущала она свою наготу и думала, что все это нужно лишь для того, чтобы из блаженства и мук возникла новая жизнь — вечная, необъяснимо таинственная эстафета живой материи в глубины времени. Герт мужчина, ему этого не понять. Подлинный творец не он, а она, он же, углубленный в свои идеи, всего лишь раб собственных заблуждений, вообразивший себя властелином. И то, что он всегда был равнодушен к ее женским заботам, — этого она простить не могла. Все последнее время Уилла была как туго сжатая пружина, чья энергия невидимо таится внутри. Стала мнительна, бегала по врачам, прислушивалась подозрительно к их объяснениям и утешениям, пока не наступил этот день.

Маленький робот, детище Герта, неподвижно стоял в углу. Повернув голову, он не отрываясь смотрел на Уиллу, но молчал. Только зеленые лампочки-глаза грустно и странно мигали с выражением понимания.

— Ах, Руо! Что же нам делать? — воскликнула Уилла.

— Я хочу размножаться! — тихим металлическим голосом сказал робот, автоматически улавливая ее настроение.

Что он мог ей ответить? Он мог лишь переработать явную или скрытую информацию и запечатлеть результат в электронной памяти. Неожиданные ее сочетания проявлялись иногда в смешных и забавных мыслях.

Не в силах больше ждать, Уилла оделась, чтобы выйти и встретить Герта, и увидела его в дверях. Он привычно ее поцеловал, ни на йоту не отступив от ритуала, и попросил прощения, что заставил волноваться: решил прогуляться по городу, ходил, думал. Воскликнул с несколько наигранным оживлением:

— Зато можешь меня поздравить! Выступление прошло на редкость удачно. Было профсоюзное собрание, и меня выбрали председателем, товарищи оказали высокое доверие…

— Правда? Как это мило с их стороны! — Уилла сделала вид, что не заметила легкой фальши. — И теперь ты будешь приносить зарплату?

— Очень мило! Особенно если учесть, что я для них человек посторонний! — Герт язвительно рассмеялся. — Абсурд, абсурд! Все давно усвоили, что такое здравый смысл. А здесь все наоборот. Я стал посмешищем в собственных глазах! Меняю обличья, будто хамелеон, обрушиваю критику на головы недоумков, пылаю благородным гражданским гневом! — Он резко повернулся. — И все это я делаю в угоду тебе, тебе! Здесь ничего нельзя улучшить, можно только сломать, уничтожить!

— Но мы ведь вместе решали, как помочь этим людям, — мягко напомнила Уилла. — Не было иного выбора, как только действовать их же методами…

— У нас есть выбор! — выкрикнул Герт и топнул ногой, глаза его мрачно сверкнули. — Теперь есть!

Он вскинул голову, устремил взгляд куда-то вдаль, сквозь нее; Уилла почти со страхом смотрела в его изменившееся лицо. Он и сам спохватился: не в его характере было выворачиваться наизнанку в своих чувствах. Овладев собой, он продолжал с мрачноватым юмором:

— Положение — глупее не придумаешь. Они выдвигают мою кандидатуру, а я у них не работаю. Попытался удрать с собрания, какая-то воинственная бабка затолкала обратно. Меня, члена Всемирной академии!

Сдержав улыбку, Уилла посоветовала не принимать этого близко к сердцу: сколько раз по незнанию они попадали здесь в смешное положение. Проговорила, глядя в его сердитое лицо:

— А помнишь, тебя чуть не арестовали, когда на улице ты стал изображать Вождя? А в каком виде я танцевала на пляже! Забыл?

— Забыть такую картину? Да будь на том месте городская площадь или Дворец культуры… С твои-ми-то наклонностями! — Уилла сузила глаза: что он имеет в виду? — Прости, я слишком раздражен! — буркнул философ. — Еще и в заблуждение ввели. Сказали, можно задним числом оформиться на работу, я готов был на любую должность. И что же «делает их кадровик, этот ничтожный тип? Выталкивает меня в спину дыроколом! — Судорога пробежала по лицу Герта, он заново переживал позор. — И вот тогда…

Уилла медленно повернула голову, взгляды их встретились.

— Понимаю. Ты превратил его в минигопса! Герт, и что же теперь?

— Да, да, да! Результат сказался немедленно, как я и предполагал. — Закинув руки за спину, он стал расхаживать по комнате походкой Вождя. Заговорил без всякого перехода: — Вот ты возишься с этим Захаркиным! Хороший объект для приложения своих способностей. И чего ты достигла? Нет-нет, я не сомневаюсь в очередной победе! Очень приятное занятие — обращать в свою веру молодого здорового подонка, отрабатывать научные методы воздействия на расстоянии. — Прищурив глаза, философ смотрел подозрительно. — А почему, собственно, на расстоянии? И на каком расстоянии, вопрос. Вот кого следует превратить в минигопса, что я и сделаю при случае. И чем быстрей, тем лучше!

Уилла воскликнула, сдерживая досаду: что за глупая ревность!

— Чем он тебе досадил? Твердишь все время одно и то же. Я испытываю к нему что-то даже… как мать к своему ребенку.

— Хорош сыночек! Особенно для молодой дамы. О, представляю твое лицо, когда я выну из кармана эту маленькую мартышку! Можешь сшить ему трусики в белую полоску и любоваться. А еще лучше, пожалуй, его заспиртовать. Можно потом отдать в музей как редкий экспонат!

— Господи, ты становишься несносен! Что за шутки! — вскричала Уилла, гневная тень скользнула по ее лицу.

— Я не шучу! — Он приблизился, устремил на нее один из тех взглядов, которые она никогда не могла выдержать, будто с силой пригибал к земле. — Да, я солгал тебе тогда на берегу! Почему? Ты — единственное препятствие на моем пути, и я должен убрать это препятствие. С тобой или без тебя. Решай! — Философ высоко вскинул подбородок и застыл на секунду, как монумент. — Есть только один путь: цепная реакция зла!