Проданная чернокнижнику (СИ) - Риа Юлия. Страница 32

—      А избранницы? Они ведь делят проклятие с чернокнижником и…

—      Я знаю, что они делают! Вот только избранницы тьмы рождаются реже чернокнижников, реже носителей опасных сил… если вообще рождаются. Они выдумка, злая шутка судьбы, глумящейся над обреченными! И я не собираюсь уподобляться безумцам, что тратят оставшиеся годы в попытке поймать предрассветный туман.

—      Но…

—      Довольно, Эвелин, — произнес Самаэль устало. — Ты не можешь спасти даже себя, а все думаешь, что в силах помочь кому-то другому. Иди спать. Завтра вечером мы прибудем в императорскую резиденцию, и силы тебе понадобятся.

Я упрямо качнула головой. Шагнула вперед, протянула руку, мысленно ожидая коснуться мягкой ткани плаща, но внезапно пальцы ощутили гладкость чужой кожи. Сердце споткнулось и забилось быстрее. Взгляд против воли взметнулся вверх — туда, где должно быть лицо Самаэля.

—      Ты тоже не можешь спасти себя, — произнесла я тихо, — поэтому и помогаешь мне: хочешь сохранить если не свою, то хотя бы чужую жизнь. Так почему запрещаешь мне сделать то же самое?

Я повела ладонью вверх и остановилась напротив сердца, ощутив учащенное биение. Кожа Самаэля была горячей. Не сильно, но достаточно, чтобы напомнить о холоде окружающей нас темноты. Захотелось спрятаться от нее, прижаться к Самаэлю, почувствовать его руки на своей талии, его губы на моих. Во рту вмиг пересохло.

—      Эвелин, это пустой разговор…

—      Нет, — возразила упрямо. — Если сдался ты, не значит, что сдамся и я.

Самаэль схватил меня за запястье. Дернулся, явно собираясь убрать мою ладонь со своей груди, но остановился. Я же медлить не собиралась. Коснулась его свободной рукой, проскользила ею по горячей коже, и обняла Самаэля за шею.

—      Откуда в тебе столько настойчивости? Что ты можешь?

—      Могу не позволить тебе смириться, перестать бороться. И могу быть рядом. До самого конца.

Сердце под моей ладонью забилось быстрее. Пальцы на запястье сжались.

—      Потому что ты не из тех, кто только берет, не отдавая ничего взамен? Верно, Одия?

—      Потому что во мне живет не только ненависть, Самаэль. Я — не мой дар. Как и ты — не только тьма.

Воздух между нами уплотнился. Едва ли не кожей я ощущала те несколько сантиметров, что разделяли наши тела. И пусть меня проклянут за бесстыдство, но я хотела сделать последний шаг, хотела обнять Самаэля обеими руками, притянуть к себе и поцеловать. Тьма, будто союзница, скрывала мои горящие румянцем щеки, надежно прятала нас от мира. Будто и нет в нем ничего больше — ни условностей, ни правил, ни запретов. И на секунду, на один вздох, сорвавшийся с губ, показалось, что Самаэль хочет того же. Что он вот-вот наклонится и поцелует. Но вместо этого Самаэль меня остановил.

—      Я не сдался, Эвелин. Не в моих это привычках. Тебе не о чем переживать. Отдыхай.

Выпустив мое запястье, он отстранился. Исчезло тепло. Исчезло биение его сердца под моей ладонью. Осталась лишь темнота, пугающе-колючая. Рука вдруг показалась бесконечно тяжелой, и я уронила ее, словно плеть.

—      Конечно, — произнесла с улыбкой, не выдав даже дыханием, как непросто дался мне спокойный тон. — Доброй ночи.

Не оборачиваясь, я вышла из комнаты, тихо прикрыла дверь и вернулась к себе. Холод пробирался под кожу. Даже тяжелое пуховое одеяло оказалось не в силах его отогнать. До самого рассвета я ворочалась, вспоминая горячее тело Самаэля, и гнала бесстыжие мысли из головы. Но кажется, от некоторых мыслей избавиться ничуть не проще, чем от надежды. Слишком желанные, слишком опасные, слишком искушающие… как и сам чернокнижник.

Глава 30

Мы выехали рано, с первыми лучами солнца. На обед решили не останавливаться. Я перекусила тем, что нам собрали в дорогу на гостевом дворе; Самаэль же от еды отказался. Он держался невозмутимо, как всегда. Спокойно и обстоятельно отвечал на мои вопросы о Кайдире, об императорской резиденции, о предстоящем вечере. Единственное, о чем Самаэль не заговаривал — это о нашей ночной встрече. Я тоже молчала. Но не потому, что не хотела обсудить случившееся, а потому что не решалась.

Мы словно играли в игру — притворились, будто никакой встречи не было вовсе. Не было разговоров, прикосновений, не было моей слабости и чувств, таких незнакомых, но таких искушающих. Не было самой ночи. Однако глубоко в душе я не хотела отрицать ее. Пусть не для Самаэля, но для меня все было взаправду.

В императорскую резиденцию мы прибыли в сумерках. Территория перед главным входом утопала в зелени. Только подъездная дорожка, широкая лестница да песочного цвета стены выделялись среди буйства растений. Самаэль пояснил, что супруга императора владеет даром земли. Именно ради нее Тайдариус Четвертый, правитель Эйхара, и разбил эту резиденцию. И все здесь подчиняется воли Дайринии. Все, кроме самого императора, разумеется.

Нас разместили в гостевых спальнях, смежных друг с другом. Доставили чемоданы, саквояжи и коробки, перевязанные алыми лентами с серебряной строчкой, — лентами ателье мастера Турри. Ванна уже была наполнена, пушистые полотенца сложены белоснежной стопкой.

Вещами занимались слуги — две женщины средних лет. На секунду мелькнула мысль отпустить их, сказать, что справлюсь сама, но я мысленно одернула себя. Они наверняка лучше знают, что и как подобает делать в резиденции. Раз их прислали — значит, так надо. Кивнув в такт мыслям, я развернулась и ушла в ванную. После долгой дороги вымыться хотелось безмерно.

По возвращении на столе меня ждал накрытый едва заметно светящимся куполом ужин. Стоило прикоснуться к овальному камню сбоку от подноса, купол исчез. В воздух взметнулся пар от горячей еды и дразнящие нос ароматы.

Я обернулась, посмотрела на смежную дверь, ведущую к Самаэлю. Интересно, он тоже будет ужинать в комнате? Один? Может, предложить составить ему компанию? Хотя… кого я обманываю? Это не ему нужна моя компания, а мне его. Прошлой ночью Самаэль четко дал понять, что не готов принять ни мою заботу, ни желание помочь.

Я вздохнула. Отвернулась от двери и села за стол.

Скоро наши с Самаэлем интересы перестанут совпадать, и мы разойдемся. Лучше остановиться сейчас, не привыкать к его присутствию, не надеяться на его помощь. И те чувства, что он зародил во мне, — их тоже лучше остановить сейчас. Пока еще не слишком поздно.

Погруженная в мысли, я едва ли различала вкус блюд. Аппетит исчез, аромат запеченной под соусом рыбы больше не дразнил нос. Не доев, я отставила тарелки, забралась на кровать и, подложив несколько подушек под спину, взяла с ночной тумбы книгу. Ту самую, что мне положила Рагна. Толстую, в темно­малиновом переплете, с золотыми буквами, вдавленными в мягкую кожу.

«О дарах, опасных и мирных, контроле над ними и воле императора».