Уездный город С*** (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 11

— Местные мифы как-нибудь в другой раз расскажете, — со смешком оборвал его Натан. — По именно этой русалке — что?

— А. Ну да. Так вот я, честно признаюсь, не особенно торопился. А вот как пришёл, как глянул, ну думаю — э нет, нечисто дело. Девка-то в одном исподнем, в венке, со свечкой, словно по обряду какому. До Купалы-то ещё вон сколько времени, да на него и не бывает такого: кому охота в праздник-то топиться?

— Действительно. — Титов тихо хмыкнул себе под нос и обратился к судебным медикам. — Есть что-нибудь?

— Не люблю спешить с выводами, — проговорил старший, назвавшийся Филипповым Филиппом Андреевичем, — но кое-что могу сказать до обстоятельного осмотра. В воду она попала недавно, вероятно прошедшей ночью, и умерла примерно в то же время. А вот отчего умерла — смогу сказать позднее.

— Не утонула? — удивился Натан.

— Может быть, и утонула, да только вряд ли сама с моста сиганула, как тонко подметил господин Храбров. — Эксперт пожал плечами. — Внешние признаки утопления, но она явно совсем не боролась. Может быть, была без сознания, когда тонула. Вот, обратите внимание сюда. Венок аккуратно привязан, даже незаметно так сразу, и руки тоже связаны, a под путами — никаких повреждений. Значит, в воде бедняжка не билась и освободиться не пыталась, а оставайся она в сознании, всё это случилось бы непроизвольно. Да и узлы эти — видите? — по моему мнению, связать себя так самостоятельно невозможно, значит, сделал это кто-то другой. Или связали её уже мёртвую. В общем, это совершенно точно не самоубийство, а что именно — смогу сказать позже.

Натан кивнул, не сводя пристального взгляда с тела, которое медики аккуратно грузили на складные носилки.

Девушка при жизни была молода и очень хороша собой, а теперь впрямь походила на русалку. Восковой бледности кожа; потемневшие от воды пшенично-золотистые волосы, распущенные, овивающие тело длинными щупальцами, путающиеся в жухлой старой траве; тёмный колючий венок из еловых веточек — словно библейский тёрн. В покойницки сложенных на груди и аккуратно связанных бечёвкой руках — оплывшая толстая церковная свеча, и капли воска на пальцах говорили о том, что какое-то время свеча горела на этом самом месте.

— Она так и плыла на спине? — спросил, хмурясь, Титов.

— Похоже, поручик, — кивнул эксперт. — Смотрите, как хитро устроено…

Под спиной русалки обнаружился плотик из нескольких кусков горбыля, накрепко стянутых всё той же бечёвкой, а к рубахе по бокам была пришита пара холщовых мешочков, кажется, с песком.

— Батюшки-светы! — опять охнул городовой, перекрестился одновременно с рыбаком, продолжавшим стоять тут же — из любопытства, надо думать. — Это кто же её так? И на кой?!

— Мне это тоже интересно, — качнул головой Натан.

Титов не боялся покойников. За свою жизнь он насмотрелся на них вдосталь, на самых разных, и эта русалка ни в какое сравнение не шла со в куски изрубленными, иссечёнными картечью трупами военных полей или иными изувеченными гибелью телами, виденными уже на службе в сыске. Но именно сейчас, глядя на девушку, даже в смерти остававшуюся красивой, поручик ощутил, как повеяло холодком по спине, словно там, позади, кто-то на мгновение распахнул глубокий погреб и оттуда дохнуло стылостью. Что-то очень противоестественное, мерзкое было во всём образе этой спущенной по реке девушки.

Захотелось закурить, чтобы занять чем-то руки, но своих папирос у Титова не было — от этой дурной привычки он отучился, оставив армию, — а спрашивать у окружающих посчитал глупым, поэтому просто заложил большие пальцы за пряжку ремня. Потом опомнился.

— Аэлита Львовна, вам что-нибудь нужно для проведения осмотра?

Поручик не считал покойницу подходящим зрелищем для молодой девушки, но в это мгновение мужчине было не до сантиментов. Он был насторожён, взволнован и, вздумай Брамс артачиться или, хуже того, падать в обморок, ей непременно досталось бы на орехи ещё и от офицера. Назвался груздем — полезай в кузов, и сейчас Натан воспринимал Аэлиту именно так, как она и просила: полицейским специалистом-вещевиком.

Но девушка была не испуганна, а собранна и сосредоточенна, словно ей предстояло не проделывать рутинные и довольно несложные действия, а прямо сейчас защищать докторскую работу под скептичными взглядами солидных профессоров. Брамс была полна решимости доказать, что она не «девка», которую напрасно притащил сюда Титов, — доказать себе, с затаённой насмешкой глядящим на вещевичку незнакомым мужчинам и, конечно, поручику.

Перед последним она ещё чувствовала большую ответственность. Не потому, что он значился теперь начальником уголовного сыска и, получается, самой Брамс, а внутреннюю, настоятельную потребность увидеть его одобрение. Заступившись за неё перед городовым и решительно назвав специалистом-вещевиком, он проявил к ней такое доверие, какое обыкновенно приходилось заслуживать долго и кропотливо, и Аэлита намеревалась оправдать его любой ценой. Может, она и не годится прямо сейчас в книжные героини, но дело-то своё знает по-настоящему, лучше многих!

— Нет, не нужно, — решительно тряхнула головой девушка. — Вот только…

Аэлита снова глянула на сумку в своих руках, растерянным взором обвела стоящую вокруг воду, тяжело вздохнула и неуверенно протянула мужчине свою ношу.

— Натан Львович, простите, но не могли бы вы подержать? Не в воду же его класть, в самом деле, — смущённо проговорила она.

— Разумеется, — кивнул тот, принял саквояж и с интересом наблюдал, как Брамс извлекает из кожаного нутра малопонятные случайному зрителю предметы. — Может быть, перенести тело ближе?

— Расстояние здесь роли не играет, — отмахнулась Аэлита.

Понимающих, сочувственных взглядов, которыми обменялись судебные эксперты с городовым, решившие, что девица просто испугалась покойницы, она не заметила. Да и несправедливы к ней были мужчины: это четверть часа назад, когда Титов нёс её на руках, Аэлита была смущённой и растерянной барышней, а теперь, сосредоточившись на деле, стала магистром Брамс — талантливым учёным и строгим, взыскательным преподавателем, которого на полном серьёзе опасались и очень уважали студенты Федорки.

— Положите вот эту вещь ей на живот, вдоль тела, чтобы средний оказался ровно над пупком, — твёрдым голосом велела Аэлита, протягивая ближайшему эксперту ленту из семи плоских жетонов белого металла. Небольшие, с червонец, тяжёлые, наверное свинцовые, они были покрыты сложным узором мелких насечек и соединены рёбрами в полосу. Как крепились друг к другу, было неясно, но каждый свободно поворачивался вокруг общей оси. — Ну! — окликнула она раздражённо, потому что младший медик замялся и замешкался, поглядывая на старшего.

Здоровяк осторожно, двумя пальцами ухватил жетоны и выложил на труп как было велено, следом прицепил и несколько небольших, вычурных, диковинного вида прищепок, выполненных из проволоки того же металла — на плотик, на венок, на платье, на держащую запястья бечёвку, даже на свечу.

Когда закончил, Аэлита смерила подозрительным взглядом почему-то именно его, а не результат его трудов, и отрывисто кивнула. Дальше бережно извлекла небольшой прибор, похожий на плод любви арифмометра и ежа.

— Подержите сумку, — велела Брамс всё тому же эксперту, а Титову в освободившиеся ладони осторожно вложила устройство. Задумчиво пожевала губами, переключая какие-то тонкие рычажки, кивнула своим мыслям и потянулась за флейтой. — Вот так и держите, — скомандовала она поручику.

Появление музыкального инструмента встретил с интересом только рыбак, которого до сих пор не подумали прогнать. Остальные заранее кривились, зная, что будет дальше.

Вещи, которые изредка на заграничный манер именовались артефактами, были знакомы людям издревле. Обережные вышитые узоры, резьба на предметах обихода, затейливая руническая вязь — всё это были первые, интуитивные попытки придания необыкновенной силы обыденным вещам, и порой результат выходил на удивление удачным. Со временем выделились закономерности, потом на их основе выросли теории, и к настоящему моменту всё это сложилось в отдельную область знаний — науку о вещах.