Уездный город С*** (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 16

Вскоре вещевичке наскучило сидеть без дела, она достала из планшета блокнот и карандаш и принялась вспоминать показания приборов. Очень её задела собственная бесполезность: считай, первое серьёзное, настоящее преступление, которое ей доверили, она так надеялась найти на трупе нечто этакое, дать Титову какие-нибудь важные сведения, а в результате — пшик! Она, конечно, сделала всё правильно и очень аккуратно, кто же виноват, что злоумышленник оказался таким предусмотрительным? Но эта мысль не успокаивала, и Аэлита решила попытаться выжать из сухих цифр что-то ещё. На теле не могло не быть совсем никаких следов, что-то всё же имелось, просто цифры эти лежали в пределах погрешности приборов и их собственного шума. Но это не мешало попытаться извлечь какой-то намёк, идею. Хоть примерно предположить, каким способом действовал человек, стиравший тень!

За расчётами, а вернее сосредоточенным покусыванием порядком измочаленного уже карандаша, Натан её и нашёл. Был поручик хмур, задумчив и немногословен, молча поймал Аэлиту за руку и двинулся к выходу. Когда шумные коридоры остались позади, Брамс взялась за свою амуницию, чтобы последовательно нацепить всё на себя, и уточнила:

— Куда теперь, на мост?

— Да, пожалуй, — задумчиво кивнул Натан, сосредоточенно хмурясь и глядя больше на реку, чем на девушку, и добавил: — Хотя оттуда её точно не могли скинуть.

— Почему? — удивилась Аэлита. — И зачем мы в таком случае туда едем?

— Едем осмотреться. Оттуда должен быть неплохой вид на реку, это гораздо нагляднее любых карт. Скинуть не могли по многим причинам, уже хотя бы потому, что оттуда она бы никоим образом не добралась до того места, где её нашли. С местом сброса вообще всё неясно, — поморщился Титов и махнул рукой. — Ладно, едемте, а то мы тут до второго пришествия простоим.

— Погодите, то есть как — «неясно»? А о чём же вы полтора часа разговаривали?! — изумилась Брамс.

— Вот о том и разговаривали, — развёл руками Титов, не вдаваясь в подробности: не хотелось признаваться, что задержались они настолько исключительно из-за его недоверия к лоцману. — Видите ли, в воду покойницу столкнули совсем рядом с тем местом, где потом нашли, иначе её непременно отнесло бы к противоположному берегу или вовсе увлекло течением дальше.

— И что в этом непонятного? — нахмурилась девушка.

— Непонятно, зачем злоумышленник поступил именно так. Не учёл течения и не заметил, что тело попало в камыши? Бог знает. Едемте, Аэлита Львовна, всё равно эта мелочь без прочих ответов не имеет никакого смысла. Мы ведь даже не уверены, что бедняжку действительно убили.

Мост оказался широким, добротным, каменным, со сторожащими въезд сфинксами, притом высоченным: под его пролётами свободно проплывали пароходы. По нему то и дело грохотали в обе стороны грузовики и цокали подковами лошади. Аэлита послушно остановила мотоциклет с краю дороги, почти на середине моста, и с мрачным неудовольствием уставилась в спину поручика, который только молча подошёл к перилам и облокотился о них, задумчиво глядя в воду.

Вещевичке не хотелось сейчас тут стоять, и вся поездка эта казалась глупой: Титов же сам только что сказал, что с моста покойницу не бросали, так зачем было тащиться через полгорода? Лучше бы они вернулись в Департамент и посетили буфет, право слово! А то две баранки и чашка иван-чая — весьма удручающий перекус.

Натан же глядел на расстилающуюся внизу водную гладь, на облепившие пологие песчаные берега пристани и причалы, подобные опятам на стволе поваленного дерева, на зеленеющий мыс, и рассеянно думал, что местные девушки-самоубийцы — весьма храбрые и решительные особы, и лучше бы было, примени они эти свои достоинства к какому-нибудь другому, богоугодному делу. Потому что ему, не трусливому в общем мужчине, который воевал и имел награды, дрался до смерти на дуэлях и готов был рисковать жизнью по долгу службы и велению чести, было на этом мосту очень и очень не по себе. Конечно, не настолько, чтобы бежать в панике, но прыгать отсюда, с высоты десятка саженей, вниз? Поручик думал и не мог представить себе той степени отчаяния, которая могла бы толкнуть его на подобное. Разве что серьёзное помутнение рассудка…

Отсюда, сверху, при взгляде на настоящую живую реку, а не на весьма схематичную старую карту, Титов особенно остро понимал всю глупость и несостоятельность тех доводов, которые приводил в недавнем споре. Шалюк был полностью прав. Ни с лодки, ни тем более с моста женщину сбросить не могли, только столкнуть с берега, причём самое большее где-то тут, у подножия моста. Вон там, где длинный песчаный нос прирастал к городу и к железнодорожной насыпи лепились какие-то сараюшки.

И даже с лодки, если подумать и вспомнить календарь (о чём тоже, к стыду поручика, напомнил Шалюк), её не могли сбросить. Нынче нерест идёт, рыбачить с лодок нельзя, и одинокая посудина только привлечёт внимание. Да сейчас и с берега-то удить разрешалось только в городской черте: мол, раз уж рыба такая дура, что не может найти себе более тихое место, так это только её проблемы.

А вскоре эти мысли вылетели из головы поручика. Титов уже просто любовался золотыми куполами, ослепительно блистающими над городом, ярким бархатом майского, свежего ещё, ароматного леса, могучим, тёмным течением широкой реки.

Натан любил продуваемый всеми ветрами Петроград с его закованными в гранит водами, классическими и барочными фасадами, свинцовым холодом Финского залива и переменчивой погодой. Но сейчас, любуясь величайшей рекой русской истории, поручик как никогда остро чувствовал: столица — она… там, где-то. Она хороша, она неотъемлемая часть Империи, но настоящая, живая Россия — вот она, здесь, перед глазами. Неохватный, захватывающий дух простор, на ладони которого многотысячный город кажется игрушечным.

И что ни делается — всё, право, к лучшему. Вот вроде бы и ссылка, или даже бегство, и даром что не за Урал. И поручик, может быть, грустил бы о родных улицах, оставленных друзьях и перечёркнутом прошлом, но радушный город С*** явно симпатизировал столичному гостю, встречая его со всем возможным гостеприимством. Приветствовал ярким майским солнцем, одуряюще высоким чистым небом, вездесущим запахом реки и — буквально с порога — увлекал необычным, интересным делом. И знакомствами, конечно…

— Натан Ильич, может, мы поедем уже? — вырвало его из размышлений одно из таковых знакомств. — Вы уже там с четверть часа стоите, углядели что-нибудь нужное?

— Углядел, Аэлита Львовна, — весело отозвался Титов, оборачиваясь и поправляя фуражку.

— Злоумышленника? — поинтересовалась девушка, насторожённо косясь на внезапно переменившегося офицера.

— Увы, пока только светлые перспективы новой жизни, — мальчишески улыбнулся он. — Госпожа эксперт-вещевик, у меня к вам интересное предложение: как вы смотрите на то, чтобы по дороге остановиться и где-нибудь плотно отобедать? Баранки были хороши, но это всё же баловство, а не еда.

— Зачем по дороге? Можно и в Департаменте, там в буфете недурно кормят, — заверила Аэлита, всем своим видом выказывая одобрение идеи поручика.

В двадцать третью комнату Брамс с Титовым вернулись к пяти часам в исключительно благодушном настроении, и там их, на удивление, встретил заметный разор. Шкафы и окна были распахнуты, на столах высились стопки из жёлто-серых, ветхих папок, амбарных книг и разномастных книжных томов — в большинстве серых и тусклых, но кое-где даже ярких, золочёных.

Над этим разгромом царила Элеонора с неизменной папиросой в зубах: она неторопливо, со значительным видом проглядывала бумаги, порой вчитывалась в печатный и рукописный текст. На подоконнике вполне уверенно балансировал намывавший окно Чогошвили, негромко мурлыкавший себе под нос какую-то песню на грузинском. Сухо пахло густой архивной пылью и ядрёным нашатырным спиртом.

— В честь чего погром? — полюбопытствовал Титов, пристраивая фуражку на свободный стол.

— Марафет наводим, — сквозь мундштук пояснила Михельсон. — Тараканов пугаем.