Глядящие из темноты - Голицын Максим. Страница 11

«Да они голодают!» — сообразил Леон.

Маркграф кивнул оруженосцу, застывшему у него за спиной:

— Пусть поставят большой котел на площади, — распорядился он.

— Что у вас стряслось? — настороженно спросил примас.

— Лучше отец Лорих расскажет. — Вид у старосты, как и у остальных жителей деревни, был то ли растерянный, то ли испуганный.

— Виноват, сударь, — мрачно сказал отец Лорих, — недоглядел. Рожала тут одна из женщин тяжело, так остальные для того, чтоб ей полегчало, соорудили из соломы чучело… ну, стыдно сказать, чье… напялили на него шляпу и стали плясать вокруг. Понятно, что от такого непотребства одна из этих плясуний упала на месте, да и роженица все равно умерла, а стоило мне взять на руки младенца, как из него вышел змей, да и сам младенец тут же испустил дух. Видно, оскорбили мы Двоих… Да так оскорбили, что стены, ваша светлость, трястись начали. Ну и пошло… Люди словно ума лишились. Все им в соседе чудится то вор, то злодей… Должно быть, Темный, сударь, за нас взялся — потому что все эти дары, все почести, которые ему должно оказывать, сами знаете кому достались. А я тут один за все про все, как углядеть? В городе-то как — молитвы совокупно возносятся, на одного нерадивого сто праведных… Вот и нет Двоим обиды. А у нас и одного праведника днем с огнем не сыщешь, все в рощу шастают… Вот Двоим-то и обидно. И пошло-поехало! Всем досталось. А уж семью эту злосчастную, в которой роженица померла, — так вообще со свету сжили. Нигде ей приюта не было. Крышу на них обрушил, а когда они в соседнем доме пристанище нашли, спалил тот дом огнем… начисто спалил… Так хозяин с детьми принужден был в шалаше поселиться, в поле, за околицей, да и то — стоило ему сено скосить и собрать в скирды, как небесное воинство все и пожгло. Амбары тоже все сгорели, а посевы так и не взошли… Ну, староста к лорду Ансарду направился, а тот говорит — Ворлан, может, за вас и заступится, только что — Ворлан? Вон, в небе среди бела дня звезда горит, надо всеми Срединными отрогами… Мой священник, говорит, днем и ночью молитвы возносит, значит, и от них толку нет… Двое высоко, на нас и смотреть не хотят — они лишь знатным особам внемлют… И так уж обижены, что их пуще злить… И амбары он открыть, судари мои, отказался… Потому, как знать, может Двоим это не понравится, они тогда и Ворланом займутся.

Он вздохнул и подпер щеку кулаком.

— А больше всего обидно, что рыба из озера ушла, — грустно сказал он. — И чем ей тут плохо было?

«Наверное, любил рыбку поудить, — подумал Леон, — в ущерб своим прямым обязанностям».

— А что случилось с той семьей? — не удержался он.

Отец Лорих промолчал, но староста, который тщетно пытался определить статус Леона, нерешительно ответил:

— Хозяин умер, сударь мой… он, чтобы беду от себя и детей отвести, согласился пройти очищение… ну, накалили железо… он вскоре и умер… А дети ушли… в лес ушли. Не знаю, что с ними сталось. Пусть хоть бы и померли, дело не в этом, но ведь беды на том не прекратились: весной трава на выгоне вдруг стала ядовитой, и почти весь скот пал… И мыши повсюду — столько мышей, так и снуют, смотреть страшно. Люди напуганы, сударь, говорят, эти места прокляты; хотят сниматься с места, а куда они денутся? Разве в тот же Ворлан. А лорд Ансард говорит, он грех на душу брать не хочет — не ему такие вопросы решать… Это дело сеньора.

Маркграф сидел с каменным лицом, лишь мрачно парабанил пальцами по столешнице. Из окна Леону было видно, как на площади дымились костры полевой кухни.

Староста искательно взглянул на примаса, но вид у того был суровый.

— Надеюсь, вы не содержите алтари в небрежении? — с обманчивой мягкостью спросил он. — Я хотел бы посетить храм. Не сопроводите ли меня, отец Лорих?

— Да-да, — торопливо отозвался перепуганный отец Лорих, — пойдемте, святой отец.

Маркграф тоже поднялся и вышел, сопровождаемый оруженосцем.

Берг кивнул Леону — они выбрались из-за стола и гоже вышли следом за остальными. Стоя на пороге, Леон с наслаждением вдохнул сырой ветер с Мурсианского озера — в доме у старосты все же было темновато, да еще и вдобавок вонял торф, который для сохранения жара навалили сверху на поленья в очаге.

Места тут были красивы — дикой, суровой красотой; солнце уже отклонилось от зенита, окрашивая подступающий к озеру черный лес чуть заметным багрянцем, но замершая на берегу деревушка выглядела такой жалкой, словно печать запустения уже коснулась ее. Из крошечной, почти игрушечной церкви на холме Доносился приглушенный звук колокола.

— Боюсь, во всех напастях обвинят этого беднягу, местного священника, — сказал Берг. — Скажут, что он небрежно относился к своим обязанностям и люди отвернулись от истинной веры. В их представлении совпадений не бывает: все происходит с какой-то целью. А тут еще, похоже, и землетрясение подвернулось. Вероятно, порода проседает — всю гору же перекопали…

— И что же будет?

— Не знаю. Это зависит от степени терпимости нашего святого отца. Он не производит впечатления жестокого человека. Но жители деревни отступили от веры, а это, разумеется, недопустимо.

— Я что-то не просек. Что они делали?

— Ну, скорее всего, выполняли какой-то языческий обряд. Кощунственный с точки зрения основной религии.

— Нет, это я понял. Что именно?

— Поклонялись какому-то божку, который, видимо, имел раньше отношение к плодородию. Видишь, священник местный даже назвать его стеснялся.

Леон ни с того ни с сего вспомнил странную фигурку, прыгающую над шторкой ярмарочного кукольного театра.

— Может, лепрекону этому? Помнишь — на ярмарке?

— Корры? Не знаю… Тогда они никакие не лепреконы — те-то больше все клады стерегут… Вот они-то как раз — по горному делу.

— Кстати… Насчет горного дела… — вспомнил Леон. — Жила не истощилась. Там полно серебра…

— Ну, — рассеянно проговорил Берг, — значит, лепреконы их и выжили…

— Хорошо, — согласился Леон, — пусть не лепреконы. Но что-то же тут, в этой деревушке, происходило?

— Ага… ведьма порчу навела. Происходило. Все время происходит. Не в одном мире — так в другом. Странное существо человек: никак не может усвоить, что цепь случайностей — это еще не закономерность, — сухо заметил Берг.

— Правда? Знаешь, пока вы там в церкви будете, пройдусь-ка я с анализатором вон по тому лугу. Это там скотина отравилась? Вот и посмотрю, что там за отрава.

— Ну-ну, — неопределенно сказал Берг, — валяй. Развлекайся. А я, получается, один буду любоваться, как святой отец пассы делает… А то, если ни один из нас в храме не покажется, они еще, чего доброго, подумают, что это мы и есть лепреконы.

Молодая трава на лугу, сочная и зеленая, доставала Леону всего лишь до колена. Из-под ног при каждом шаге прыгали в разные стороны какие-то мелкие насекомые — казалось, сам луг звенел и тюкал крохотными молоточками и пилами. Он подошел к особенно зеленому и густо поросшему участку, достал из поясной сумки портативный анализатор и присел на корточки, вглядываясь в шкалу определителя.

Солнце припекало все сильнее, и, когда он резко выпрямился, все еще сжимая анализатор в руке, шкалу на миг заволокло багровым туманом.

— Ничего, — произнес он в пустоту.

Он растерянно пожал плечами. Берг говорил — цепь случайностей. Может, трава тут и вовсе ни при чем… Мало ли…

Он все еще брел по безопасному, безвредному, изумрудному лугу, когда снизу, из деревни, раздался высокий, надрывающий душу женский плач — он беспрепятственно метался над озером, отражаясь от водной глади. Леон ускорил шаги — как раз вовремя, чтобы столкнуться с выходящим из церквушки Бергом.

— Что еще стряслось? — торопливо спросил он.

— Наш милый примас оказался не таким уж милым — выдал такую проповедь, что стены тряслись, и под конец проклял это место.

— Проклял?

— Люди здесь больше жить не будут. Завтра все ухолят в Ворлан. Они сами осквернили это место, отказавшись от защиты Двоих и уступив его древним силам. Большая часть вины лежит, разумеется, на местном священнике, но, похоже, с ним разбираться будут уже в Ворлане.