Сорок изыскателей - Голицын Сергей Михайлович. Страница 22

Прискакал Номер Первый. Очевидно, при его толщине бежать ему было очень трудно: он пыхтел, как паровоз.

— Где? Где? — Он увидел кинжал и взял его в руки.

Только рыболов, поймавший на удочку пудового сома, только охотник, хлопнувший дуплетом пару уток, могут так наслаждаться, как наслаждался Номер Первый, созерцая кинжал, рассматривая в лупу мельчайшие завитки червленой резьбы на рукояти. Морщинки двигались по его лбу, по щекам, возле рта.

— Да, детки, вы нашли не песчинку золота, а настоящий самородок! — захлебываясь от избытка чувств, сказал он и взял кинжал «марсианки». — Ну, этот похуже, конечно, и с браком. А молодец девица! Видно, совесть заговорила — отдала.

— Расскажите все по порядку, — деловито поправляя очки, произнес Номер Второй.

Люся, заикаясь и путаясь, пересказала все, начиная с недостающей точки у буквы «Я».

— Как это просто! И как гениально! — Номер Первый наклонился над альбомом, наставил маленькую лупу. — Вот же буквы: «Ищи здьсь». — Он ухватился за плечо Номера Второго. — А мы с тобой — трухлявые маслята! — самое интересное и прозевали. Никогда я не думал, что в альбоме маленькой девочки может быть спрятана такая тайна. Да мы этот альбом и за исторический документ не считали. А ребятишки за пять минут разглядели все. Кто же первый?

— Никто не первый, все, все! — кричали ребята.

— Весь наш отряд принимал участие! — радостно объявила Магдалина Харитоновна. Она явно намекала, что и сама лично была деятельной разгадчицей тайны кремлевской башни.

— Вот только одно нехорошо, — к Номеру Второму вернулся его сварливый тон, — что же это вы ценный альбом да на траве бросили? Разве изыскатели так делают?

— Ладно, ладно! Лучше обрати внимание на письмо, — перебил его Номер Первый. — Ведь ничегошеньки не поймешь! Что же делать-то? Вон у Жюля Верна, когда отправились искать капитана Гранта, хоть половину слов разобрали.

— А я знаю! Я знаю! — Витя Перец принялся неистово прыгать на одной ноге. Даже оба кинжала задребезжали на столе. — Поможет капитан. Когда милиционеры шпионов ловят, они самые непонятные бумажки читают. В керосин, что ли, опускают.

— Сказал тоже — в керосин! Употребляют сложный химический раствор, — снисходительно объяснил Витя Большой.

— Действительно! — подтвердил Номер Второй. — Капитан весьма любезно обещал нам помочь. У них там, кажется, любую тайну берутся разгадать. Идемте.

— А как же камень обратно не вложили в башню, — вспомнил Витя Большой.

Словом, в милицию пошли не все: те мальчики, которые уже там побывали, отправились вставлять камень на место.

…Мы ввалились в кабинет капитана.

Капитан, чуть снисходительно улыбаясь, сказал, что он завтра едет в Москву, взял письмо и обещал передать его для расшифровки в Московский научно-исследовательский институт судебной экспертизы.

Глава одиннадцатая

Почему Соня заснула стоя?

Мы — изыскатели, шагаем по большой дороге. Освежающий ветер дует нам в лицо.

Идти легко, груза в наших рюкзаках совсем немного. Кроме теплой одежды, у меня за спиной одна аметистовая жеода. Прочие геологические образцы распределены между всеми пионерами.

Магдалина Харитоновна давно уже помирилась с Люсей. Сейчас обе они идут сзади и обсуждают, как будут писать отчет о туристском походе в Любец. В отчете полагается проставить множество цифр: пионеро-километров пройдено столько-то, пионеро-единиц осмотрело музей и кремль столько-то, найдено геологических образцов столько-то. И я и Соня тоже очутились в отчете — так будет больше этих самых пионеро-единиц.

Последние деньги мы проели в чайной, сейчас у нас с собой только две буханки ситного.

— Привал! Посидим немножко! — предлагает Люся.

Мы садимся на горке близ дороги. Вдалеке едва виден Любец. Башни кремля от заходящих солнечных лучей окрасились в нежные розовые тона. Как четко вырисовываются с нашей высокой горы на фоне светло-лилового неба острые шпили башен, колокольни, две высокие трубы бутылочного завода, зелень садов!..

Женя-близнец, тот, что с черным ремнем, подполз ко мне.

— А можно такую картинку нарисовать? Чтобы кремль весь розовый, а облачка золотенькие? — шепнул он.

— Можно, — ответил я. — Это ты хотел бы нарисовать?

— Нет, я так. — Мальчик явно смутился.

Люся разрезала буханки на равные маленькие кусочки. А ведь следующая еда — только дома.

И снова в путь. Прощай, Любец, прощай, розовый город! И снова ветер дует нам в лицо. Ветер, ветер, расскажи нам, где спрятан портрет!

Мы вошли в мелкий сосняк. Сразу потянуло вечерней прохладой, начало темнеть. По краям полянок за кусты бересклета цеплялись полупрозрачные хлопья тумана. То тот, то другой из ребят замедлял шаги, доставал из рюкзака курточку иликофточку. Соне надо надеть джемпер.

— Соня, где ты? Девочки, вы не видели Соню?

— Нет.

— Мальчики, где Соня?

В ответ только носы зашмыгали. Один из близнецов что-то буркнул другому, тот огрызнулся.

— А Галя где? — крикнули они разом.

Оба взъерошились и, как петухи, налетели друг на друга. Каждый из них обвинял другого в исчезновении московской племянницы.

Все остановились. Оказывается, еще одна девочка — длинноногая черненькая Бэла, та, что ходит в очках и похожа на козу, — тоже пропала. И никто из нас не помнил, где, как и когда отстали девочки.

— Ваша Соня меня не касается, но за двух других детей отвечаю я! — объявила мне Магдалина Харитоновна.

— Девочки! Здесь остаться! Мальчики, доктор, за мной! — скомандовала Люся. — Ходу, ходу живее!

— У меня нога натерта! — сердито проворчал Володя-Индюшонок и уселся на пенек спиной к нам.

— Вечно из-за девчонок всякие недоразумения! — еще более сердито проворчал Витя Большой, однако первый двинулся в обратный путь.

Скорым шагом Люся, мальчики и я устремились за Витей. Мне вспомнилось чучело волка в музее и нудный голос Номера Второго: «В наших лесах до сих пор изредка попадаются этихищники». Какой ужас! Нет, нет, волки еще не успели растерзать мою толстенькую и, наверно, вкусную дочку.

Прошел целый томительный час, мы шли молча и быстро, у меня вспотела спина, виски… Совсем стемнело. Я вглядывался в лесную безмолвную черноту, ожидая увидеть пару огненных зловещих глаз. Дорога вышла из лесу. В пшеничном поле было светлее. Лимонная полоска догоравшей зари еще виднелась из-под лиловых длинных туч…

* * *

Дорогие читатели, простите меня, я так переживал исчезновение Сони, что, право, не в состоянии дальше рассказывать. Я вынужден бросить перо. Пусть о приключениях этого вечера и ночи лучше расскажет она сама.

Вот что впоследствии записала Соня в голубом ВДОДе:

Бэла потеряла очки. Она вспомнила, что их снимала, когда мы сидели на горке и любовались кремлем и городом.

«Девочки, пожалуйста, пойдемте поищем», — попросила она Галю и меня.

И мы втроем пошли искать и никому об этом Не сказали.

Мы нашли очки просто на дороге и вдруг увидели, что солнышко заходит и начинает темнеть. Мы заторопились догонять остальных. Нам нисколько не было страшно. Дорога ведь все время одна, а в стороны никаких дорог нет. Где же тут заблудиться? А волки? Они живут только в сказках о Красной Шапочке и о Семерых Козлятах, в зоопарке да еще в темных лесах. А тут сосенки маленькие, сюда они не прибегают…

А еще мы придумали чудесную историю, будто мы совсем не девочки, а три мушкетера с усами и шпагами. Мы взялись за руки и даже начали песенку сочинять:

Мы три мушкетера!
Угадай, который
Атос, Портос и Арамис,
— Мы за руки взялись…

И вдруг нам навстречу бегут мальчишки, и папа, и Люся. Они бегут и громко кричат. Бедную Галю ее дядюшки Женя и Гена за руки затрясли, хохочут, прыгают вокруг нее. Люся Бэлу обнимает, а папа меня между косичек целует.

Люся кричит:

«Негодницы такие, вы где пропадали?»

А потом мы пошли все вместе и говорили и смеялись. Нас встретила Магдалина Харитоновна. Она забыла нас обругать и тоже поцеловала.

Девочки нас окружили и рассказали, что, оказывается, все ужасно испугались, когда узнали, что нас нигде нет.

Витя Перец — какой он хороший! Он посмотрел на меня, подмигнул и шепнул потихоньку:

«Наши девочки — настоящие изыскатели, ничего не боятся». А Витя Большой подошел к нам и сказал: «Из-за этих девчонок мы три драгоценных часа потеряли!» И мы все стали думать, как быть. Можно остановиться ночевать в наших прежних шалашах у реки. Но есть так хочется, как никогда в жизни, а еды у нас никакой не осталось. А что, если забрать спрятанные в кустах ведра и топоры и дойти обязательно сегодня до Золотого Бора? Это знаете сколько будет? Двадцать километров. Дойдем или не дойдем? Ну конечно, дойдем! И все решили: дойдем! Мы — изыскатели!

А папа сказал:

«Я знаю, почему вы захотели домой. Помните, Номер Первый говорил: „Вы по своим подушечкам соскучились“?»

А Магдалина Харитоновна сказала: «Инструкция запрещает».

А мы ответили:

«Нет, нет, мы все-таки дойдем!»

Стало совсем темно. Мы шли по лесной дороге, о корни спотыкались, ветки нас хлестали. Все нам казалось — вдруг медведь, вдруг волк, а это просто кусты чернели.

Начали спускаться с горы и подошли к реке. Ой, как сразу стало холодно! Бр-рр!

Река виднелась из-за кустов, черная, как пещера, в которую мы лазили. Где-то далеко-далеко залаяли собаки. И снова стало совсем тихо. Звездочки на темном небе были как искорки на догорающем костре.

Вдруг возле самого берега в камышах что-то зашуршало. Вспыхнул огонек. Все сразу остановились. Мы подумали, что это разбойники. А это были просто рыбаки с удочками. Магдалина Харитоновна забеспокоилась: «А найдем мы то место, где ночевали?» Витя Перец все помнит.

«Найдем, там рогатая коряга да кривая сосна», — сказал он. Люся шла впереди. Она сказала: «Я не вижу даже собственных рук». Вдруг Витя Перец отпрыгнул в сторону. «Туточки! Вот коряга!» — закричал он и стукнул ее ногой. Какой он молодец! Самый милый, самый замечательный из всех мальчиков на свете!

Мы отыскали в кустах топоры и ведра и снова пошли дальше.

Никто не хотел ни рассказывать, ни смеяться.

Папа мне шепнул, что в его рюкзаке не три кило, а три тяжеленных утюга. Он говорил: ремни, как железки, сдавили плечи, а ноги превратились в чужие деревяшки.

А я ему ответила, что ни капельки не устала.

Наконец мы перешли через мост и увидели вдали огоньки. Это был Золотой Бор. Теперь недалеко — осталось только два километра. По булыжному шоссе идти было ужасно трудно. Галя мне потихоньку призналась: еще немного, и она упадет.

На базарной площади остановились. Витя Большой щелкнул карманным фонариком. Папа посмотрел на часы и сказал:

«Два часа ночи!»

А Магдалина Харитоновна приложила руку ко лбу и сказала:

«Я сейчас в обморок упаду!» — А сама и не подумала падать.

Все мы разошлись по разным улицам.

И папа и я стучали, стучали к нашему волосатому хозяину. Наконец достучались. Другие-то ребята небось к своим родителям дубасили в ворота и кулаками и пятками, а мы постеснялись. Наконец хозяин услышал, отодвинул засов, открыл калитку и сказал:

«Полуночники!»

А больше я ничего не помню…