На главном направлении - Антипенко Николай Александрович. Страница 68

В составе фронта насчитывалось свыше 1500 тыловых учреждений фронтового и армейского подчинения, в том числе 60 фронтовых складов. К концу войны техническая оснащенность всей системы тыла, и особенно складов, заметно повысилась, но такой высокой мобильности тыла, как этого требовала обстановка, еще не было. Не хватало транспорта, тары, погрузочно-разгрузочных механизмов и др.

В целом оперативный тыл был организован в полном соответствии с характером операции по принципу максимального приближения к войскам.

Наибольшая нагрузка выпала на долю артиллерийских складов. Потребность в боеприпасах возросла до небывалых размеров.

К началу операции фронт имел 14 628 орудий и минометов калибра 76 миллиметров и выше. Плотность артиллерии на участках прорыва достигала 295 стволов на километр фронта. Один стрелковый полк первого эшелона в период прорыва одерского оборонительного рубежа поддерживался четырьмя-пятью артиллерийскими полками. Море огня предстояло обрушить на голову врага. Так оно и было.

Некоторые военные историки считают, что к началу наступления на Берлин 1-й Белорусский фронт имел достаточно материальных средств, по это верно лишь в отношении горючего и продовольствия. Боеприпасов же было всего от 1,9 до 3,9 боекомплекта в зависимости от калибра. Мне припоминается разговор с начальником штаба фронта генералом М. С. Малининым, который сказал, что здесь мы имеем тот случай в истории Великой Отечественной войны, когда сложившаяся военно-политическая обстановка вынуждает нас начинать наступление с неполными запасами, надеясь на подвоз боеприпасов в ходе операции.

Необходимо отметить одну важную деталь, которую часто забывают. Продолжительность артиллерийской подготовки в первый день наступления планировалась в пределах 30 минут. Сила артиллерийского огня была столь велика, что противник не сделал ни одного ответного выстрела, и командующий фронтом сократил время артподготовки до 20 минут.

Правда, овладеть Зееловскими высотами в первый день наступления не удалось, но это нельзя отнести за счет неполной артподготовки. Полученная благодаря конкретному учету обстановки экономия боеприпасов имела большое значение для последующих дней операции. Подход поездов хотя и продолжался, но доставляемые боеприпасы не могли бы обеспечить потребности войск, так как противник сопротивлялся на каждом рубеже, и каждый новый день наступления наших армий начинался с артподготовки при расходе от 0,5 до 0,8 боекомплекта. Однако в самом конце операции боеприпасов накопилось довольно много, и не случайно наши войска отмечали победу над фашизмом артиллерийскими залпами почти без всякого учета выпускаемых снарядов.

Итак, 16 апреля началась мощная артиллерийская подготовка. Вся линия фронта озарилась яркими вспышками, залпы орудий и минометов сливались в несмолкаемый гул. Трудно передать словами величественную картину развернувшегося сражения. Если за весь первый день операции артиллерия фронта израсходовала 1236 тысяч снарядов, что составляло почти 2,5 тысячи железнодорожных вагонов, то за время артподготовки — 500 тысяч снарядов и мин, или тысячу вагонов [34].

Желая усилить психологическое воздействие на противника и ослепить его, а также для облегчения ориентировки нашей пехоты в ночных передвижениях, командующий привлек 143 мощных прожектора. Они располагались по фронту в 150–200 метрах один от другого и в 300–800 метрах от переднего края. Прожекторы включили с окончанием артиллерийской подготовки. Однако образовавшиеся в результате разрывов многих тысяч снарядов и мин пыль и дым ослабили эффективность прожекторов, которые могли бы дать слепящие лучи на гораздо большую глубину. Но даже и в этих условиях они, как показали пленные, ошеломили гитлеровцев.

С рассветом над полем боя появилась бомбардировочная авиация, сбросившая 1500 тонн авиабомб.

Враг был подавлен и в первые два-три часа не оказывал серьезного сопротивления нашей пехоте и танкам. Но затем, оправившись от потрясения, гитлеровцы стали драться с небывалым ожесточением.

Наряду с мероприятиями по обеспечению Восточно-Померанской и по подготовке Берлинской операций перед органами тыла фронта стояла задача хозяйственного освоения территории восточнее Одера.

Прежде всего пришлось спасать скот, оставшийся без надзора. Всюду разносился рев голодных и недоенных коров. А кто мог кормить, поить и доить их? Немецкие помещики и кулаки, работники военных хозяйств удрали, из большинства населенных пунктов эсэсовцы насильно угнали на запад всех крестьян и батраков. Наши польские друзья еще не были готовы к заселению и освоению возвращенных им земель. Мы обратились к советским женщинам, вызволенным из фашистской неволи. Их надо было собрать, объяснить положение, убедить задержаться с отъездом на Родину, ибо каждый упущенный день грозил гибелью тысяч голов скота. Но невозможно было надолго задерживать на чужбине советских людей, истосковавшихся но Родине.

Вначале мы не представляли себе, как велика вставшая перед нами непредвиденная задача. Думали, обойдемся своими штатными подразделениями. Но более точный подсчет показал, что брошенного скота очень много и требуются более обширные мероприятия. Надо было собрать бродячий по полям скот в гурты, чтобы легче за ним присматривать, кормить, доить. Требовалась немедленная ветеринарная помощь, так как появилось много больного скота со всякого рода воспалениями из-за нерегулярного доения; ветеринарный состав фронта и армий едва успевал выезжать на вызовы начальников гуртов. Отовсюду поступали тревожные сигналы о нехватке кормов. Огромное количество объемистого фуража, сочных кормов и концентратов требовалось для всей этой массы скота. Корма надо было изыскать и подвезти в определенные районы. Значит, опять нужен транспорт — железнодорожный, автомобильный, гужевой. Нужны люди, горючее; требовалась высокая организация.

Встал вопрос о выборе наиболее благоприятных зон для сосредоточения и длительного содержания скота с учетом кормовых и водных ресурсов, удобств хозяйственного обслуживания, благополучия в эпизоотическом отношении и т. д. Отдельным гуртам в связи с этим предстоял переход на большое расстояние, чтобы можно было с наибольшей выгодой использовать прекрасные поймы рек Одера и Варты.

О перевозке скота в эти места по железной дороге не могло быть и речи: железнодорожного транспорта не хватало для воинских перевозок. Реальным представлялся только один способ — перегон. Но легко сказать перегон! Хотя мы имели за плечами опыт перегона скота от Волги до Днепра, но то был русский скот, привыкший ходить каждый день по 15–20 километров, а здесь — дело другое. Как известно, на Западе крупный рогатый скот находится на стойловом содержании. Круглый год он стоит в загоне и лишь понемногу совершает «променад» — 100–200 метров в сутки на небольшом пятачке. У этого скота не приспособлены для длительных переходов ни копыта, ни мускулатура.

Посоветовались со специалистами. Работники ветеринарной службы признали возможным перегон скота в районы, богатые кормами, но при условии проведения заблаговременной физической тренировки его и тщательного обследования маршрутов перегона. Пришлось разработать специальную тренировочную программу, которой предусматривался курс всевозможных растираний, массаж, зачистка и обрезка копыт, а затем покрытие их слоем смолы. Что же касается маршрутов перегона, то изучение их оказалось сложнее, чем мы думали: надо было определить пункты водопоев, кормления, лечения, наличие тех или иных инфекций и т. д. Одну корову переводить из района в район на 40–50 километров — и то дело трудное. А тут сотни гуртов!

Польские власти оказали большую помощь в выборе районов, выделив пастбища в поймах рек, а наши военно-продовольственные органы завезли туда из своих скромных ресурсов более 3000 тонн концентрированных кормов.

С исключительной заботой и бережливостью отнеслись советские люди (репатрианты) к этому бесхозному скоту. Они принимали телят от коров, растелившихся в пути, выпаивали их, везли на повозках и не допускали падежа.