Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна. Страница 54

— Это же мои дети! — тянет он, но по голосу и интонации я понимаю, что он уже сдался, так быстро…

— И они всегда будут оставаться твоими. Однажды Лера мне сказала, что жизнь — сложная штука, и это правда. Есть вещи, которые мы вынуждены делать, невзирая на препятствия, боль и свои желания. Есть вещи, которые нельзя не сделать. Есть правильные выборы и ошибочные. Тебе не повезло, ты выбрал не ту женщину, но она родила тебе детей, и эти дети навсегда останутся самым большим её даром тебе! За одно это ты обязан уважать и почитать её, никогда не позволяя себе опускаться до оскорблений и осуждения! Осуждать нельзя никого, просто потому, что ты никогда не будешь владеть всей информацией, необходимой для адекватного суждения. Отпусти их, Артём. Это верное решение. Любой мир лучше войны. Подумай обо всём, что я сказал тебе, и рассуди. Завтра утром мы подадим бракоразводный иск в Суд, и от тебя будет зависеть то, насколько мы все останемся людьми. У меня никаких выборов и вариантов нет, поверь, то, что я сейчас делаю, далось мне нелегко, но побывав на самом краю того места, за которым ты перестаёшь существовать, я чётко осознаю каждый свой шаг и его цену. Я делаю всё это потому, что по-другому быть не может. Не можем мы с ней быть счастливыми друг без друга, а я так и совсем не способен выжить.

— И что, я должен пожалеть тебя?

— Понять, что я не отступлю, не уйду в сторону, не отодвинусь ни на миллиметр. Буду двигаться вперёд, даже если придётся давить. Поэтому прошу, отойди, ведь задавлю же! Сам не хочу, но по-другому никак.

— Твою ж мать… Как я вас ненавижу, обоих…

Интересно, что бы говорил я в подобной ситуации?

Моя женщина никогда не полюбила бы другого, моя женщина ни одной ночи не провела бы в чужой постели, моя женщина беспрепятственно не общалась бы с другим парнем вечерами напролёт, пока я уничтожаю монстров в компьютерной игрушке. Моего ребёнка не развлекал бы чужой мужчина, не учил бы плавать и играть в шахматы, пока я всё также продолжал бы пребывать в счастливом неведении и закрывать глаза на очевидные вещи, усердно убеждая себя в том, что моя фамилия наложила на мою женщину чудесное заклятие, она теперь навеки моя, и ни один соперник никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет завладеть ею. Наивный! Даже сорванный цветок берегут, ставят в вазу, наливают ему воды, и почаще меняют её, чтобы он как можно дольше не вял! А что ты дал своей женщине? Ты только брал! На что рассчитывал? Что это будет продолжаться вечно? Она бы увяла рядом с тобой, не получая даже ласки, не говоря уже об исконно мужском долге обеспечить для своей женщины и детей всё самое лучшее. От этого никуда не деться: мы — жители материального мира, его продукт, а в современном обществе ещё и приучены потреблять. Ты можешь убедить себя самого в чём угодно, урезать свои потребности, защищать экологию, но детям своим и жене обязан дать всё: лучшие условия для жизни и возможности учиться, путешествовать, познавая мир, выискивая своё место в нём, своё призвание и свои таланты.

Loreen — Under Ytan

Я выхожу из нового дома Валерии, не испытывая ни триумфа, ни угрызений совести, ни, уж тем более, сожалений. Мною владеет стойкое ощущение правильности и закономерности происходящего и моих поступков.

Сажусь в машину, жду Леру: у неё сейчас закончилось её занятие по йоге, по пути домой она заедет в детский сад за дочерью. В ближайшее время мне предстоит самое сложное — наш диалог, по итогам которого мы либо станем семьёй, либо врагами. У меня нет ни одного запланированного слова, не говоря уже о чёткой стратегии ведения судьбоносной беседы. То, что я сказал её мужу — чёртов блеф, я совсем не уверен в том, что она согласится, поскольку очень хорошо помню, как однажды уже получил отказ, и тогда всё случилось совсем без отягчающих обстоятельств. Теперь же моё вероломное участие в крахе её семьи может стать причиной необъятной ненависти в мой адрес. Ну, я бы такое не простил! С другой стороны, уже уничтожено самое главное наше препятствие — её семья, и если мой расчёт верен, то у неё просто не остаётся иного выбора, кроме как идти на поводу МОИХ желаний.

Поэтому у меня нет никакого плана: буду действовать по ситуации. Есть нечто, что возникает между нами, когда мы рядом… Какой-то энергетический обмен, диалог на уровне мыслей, ощущений, необъяснимая мощнейшая связь, словно сливая свои энергии в одну, мы создаём собственный мир, где пространство и время принадлежат только нам двоим. И это, я знаю, и есть моё главное оружие!

Её машина появляется на пятнадцать минут раньше, чем запланировано, и, судя по её взглядам на мой внедорожник, она уже поняла, что я здесь.

Выхожу, занимаю традиционно ждущую позу — хочу напомнить ей о том прошлом, где мы дарили друг другу любовь, нежность и самое настоящее, солнечное счастье. Да, мы оба были солнцами друг для друга, и сейчас я делаю всё то, что делаю с целью вернуть всё это.

Лера игнорирует меня, и я понимаю, что её обида за наше чудовищное прощание и моё отсутствие в течение последних трёх месяцев гораздо сильнее, чем я предполагал изначально. Это плохие новости, но не катастрофа.

Я наблюдаю за тем, как она достаёт дочку из кресла, отправляет её в дом, захлопывает дверь, открывает багажник, ловлю каждое её движение и взгляды, которых больше нет, она взглянула лишь раз в мою сторону, вижу, как достаёт из машины пакеты, спокойно закрывает её электронным ключом и также равнодушно поворачивается ко мне спиной и направляется к своему дому.

Полный игнор. Чёрт. Это плохо. Это очень плохо. Но я не намерен сдаваться и больше не доверю наше будущее твоим решениям и обидам, Лерочка!

В считанные секунды, уже не думая ни о чём, оказываюсь рядом с ней и хватаю за запястье — не пущу! Не отдам! Не позволю уйти! Не позволю ответить нет!

И сами собой из меня вырываются простые слова «просто правды»:

— Не стоит идти туда. Я рассказал ему…

— Что рассказал? — сдавленно шепчет она.

— Всё.

— Что всё? — первый резкий возглас, почти крик, не обещающий ничего хорошего…

Но я пру напролом — или всё, или ничего:

— Как мы были вместе два года, как встречались втайне от него, как ты любила меня, как ты была со мной. Я сказал ему, что забираю тебя навсегда!

Такого выражения обречённого разочарования на лице своей женщины я ещё не видел ни разу. Её рука замахнулась, чтобы влепить мне как следует за содеянное, но я и не думаю её останавливать: пусть! Во-первых, честно заслужил, во-вторых, с этим ударом из неё выйдет если не всё, то хотя бы часть негодования. И я знаю своё лицо: даже малейшего удара достаточно, чтобы у меня пошла носом кровь, и это будет мой козырь — увидев её, Лера обязательно смягчится.

Однако удар её оказался куда более тяжёл, нежели я мог себе представить. Ну и пусть! Пусть в этой тяжести будут все её обиды и боли в мой адрес, все разочарования.

Носом мои потери не ограничились: у меня полный рот крови, я сплёвываю, но кровотечение не останавливается, и это начинает меня нервировать, потому что не даёт приступить к главному — к разговору.

Я поднимаю глаза на Леру и обнаруживаю ужас на её лице, она закрывает его руками, прячется от меня, ей стыдно, а я, пользуясь моментом, стремлюсь расставить все точки:

— За что? За эти три месяца или за твою семью?

— И за то, и за другое…

Аллилуйя! После этой фразы, вернее, уловив именно те интонации, те самые заветные нотки, которых так ждал, я уже знаю, что она поедет… Она сделает это!

И именно в этот самый момент, неизвестно откуда во мне поднимается одной волной, одним гигантским цунами вся моя прошлая, почти уже забытая боль обречённой тоски по ней, всё то, что заставило меня искренне жаждать смерти, всё то, что превратило меня в слабака, в немощного и беспомощного старика, неспособного влиять на собственную жизнь, то, что заставило наступить на горло собственной чести, оглушить свою совесть и совершить этот чудовищный шаг, который, я знаю, будет мучить меня, терзать очередным чувством вины до конца жизни…