Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна. Страница 65
Не помню, как мы оказались в спальне, вероятно, я всё же пил коктейль Марка — иного объяснения провалам в памяти у меня нет. Помню только, что впал в неадекват до такой степени, что дошёл до непростительного — прижал её к стенке и стал насильно целовать…
Я!!! Да-да, именно я! Тот парень, который типа ненавидит насилие, и который никогда не проявлял к нему склонности…
Но вкус её губ, их горячая мягкость, запах спиртного, выпитого нами обоими, аромат её кожи, смешанный со шлейфом едва уловимых духов, и совершенно точно снова конфетный запах её волос вызвали у меня помутнение рассудка… Мои бёдра жили своей отдельной жизнью, прижимая её тело так сильно, как только могли, руки жадно, обрывочно, словно лихорадочные, повторяли линии так сильно желанного тела, и не просто женского, а того самого, единственного для меня, несущего по-настоящему полное насыщение и невероятные, неповторимые нигде и ни с кем больше наслаждения, уникальные в своей сладости, способные уничтожить меня и сотворить заново…
Я потерялся, забылся в запахах, в нежной коже, укрывающей волнующие всё моё мужское естество формы, в терпких от коньяка и таких же сладких, как и всегда губах, в аромате конфет и жвачки, том самом, какой мне снился годы напролёт…
Я реально впал в экстаз, впервые в жизни всего лишь от плотности касания наших тел и поцелуев… Расслабленное наслаждение заструилось по венам и артериям, моя хватка ослабла, жадно предвкушая ответные женские ласки, но вместо этого, объект моих необузданных сексуальных желаний отвернулся и одним злющим толчком отшвырнул от себя прочь…
Моему расплавленному необычно мощным голодом мозгу потребовалось время, чтобы восстановить свою работоспособность и, наконец, осознать, что происходит… Неожиданный «облом» взбесил те мои редкие серые клетки, которые успели включиться в работу, я вконец ополоумел и, бросив Леру одну, выскочил из спальни, демонстративно хлопнув при этом дверью… Обиделся на неё, конченный придурок…
Elliot Moss — "Without The Lights"
«Это же надо быть таким кретином!» — сказал я сам себе пару часов спустя, ещё изрядно выпив, потом протрезвев, снова выпив, и снова протрезвев, после купания в бассейне, выпроводив гостей и осмыслив, наконец, каких дел наворотил!
Решив, что бассейна, пожалуй, будет мало, я принял в гостевой комнате ледяной душ, желая остудить всё то, что во мне сегодня так разогрелось, привёл себя в порядок, даже зубы почистил и зажевал кофейными зёрнами выпитое и выкуренное за этот грёбаный вечер… Я собрался мириться посреди ночи, не откладывая в долгий ящик — упорное ухудшение отношений с бесконечно любимой женщиной, ставшей, наконец, женой, уже всерьёз пугало меня, всё чаще подсовывая мысль, что если срочно ничего не предпринять, моя Валерия может сбежать обратно, туда, откуда я её с таким надрывом вырвал, и я совсем не был уверен в том, что смогу повторить это снова…
В четвёртом часу утра я долго стоял перед дверью в нашу спальню, прислушиваясь и не решаясь её открыть. Больше всего я боялся, что найду Леру плачущей — в тот день моя истощённая психика не была в состоянии пережить это, и я решил, что войду только в том случае, если она не рыдает. А если всё плохо — подожду до утра и буду мириться после завтрака, когда она успокоится, и мои шансы получить очередное «нет» существенно понизятся.
Тихонько нажимаю на ручку двери, боюсь шуметь (ну а вдруг она спит? что вряд ли, конечно, после случившегося…), вхожу, но к своему душераздирающему потрясению не обнаруживаю Леры вовсе… Первая же мысль: «Она не хочет больше делить со мной постель — настолько я ей омерзителен…». Опускаюсь на пол, закрыв лицо руками, пытаюсь собраться с мыслями…
«Она всё ещё здесь, в моём доме — это главное. Она со мной, важнее этого ничего нет. Я всё исправлю, я найду способ, я обязательно сделаю это. Просто не буду её раздражать, не стану какое-то время попадаться ей на глаза — пусть немного отойдёт от моих «подвигов»… Ну она ведь не первый же день со мной знакома! Уверен, она знает, что я дугой… Был другим… Буду другим… Я буду любить её по-настоящему, я очень хочу её любить! Я буду носить её на руках, пусть только даст мне ещё один грёбаный шанс!»
Opera House — Cigarettes After Sex
Утром следующего дня я караулю свою Лерочку на кухне, не боясь опоздать в офис, пренебрегая назначенными переговорами с канадским девелопером, что на сегодня в списке деловых приоритетов — является задачей первостепенной важности. Пришлось в срочном порядке переносить… Хелен в шоке, а я в прострации…
Сижу, жду её, утонув в диване, стараясь не терять времени и делать ту работу, какую позволяет выполнять удалённый доступ с ноутбука и планшета, но все это лишь видимость и напрасные усилия — моя голова как в тумане, и причина далеко не выпитое вчера спиртное, хоть это и случилось впервые за многие месяцы. Мозг лихорадочно перебирает произошедшие накануне события, выискивая оправдания моему поведению и неадекватным действиям, ищет пути отступления, сохранившиеся резервы и возможности исправить если не всё, то хотя бы то, что осталось от памяти обо мне умном и вменяемом… Когда-то совсем юная Лера открыто назвала меня слишком идеальным, чтобы быть просто человеком, что ж, теперь, похоже, я предоставил ей возможность лично убедиться во всей глубине своих заблуждений на мой счёт!
Я тот ещё подарочек, сюрприз в золотой упаковке с огромным, блин, кроваво-красным бантом на боку!
И да, кстати, я больше на обижаюсь на Валерию! Все мои обиды до единой сдуло одним мощным порывом ветра с чудесным названием «Алекс проявил себя во всей красе»! Ну а если быть откровенным, то я уже без всяких розовых очков предвкушаю приближение катастрофы. Мне уже совсем не до обид!
Пустая спальня — прямое следствие того, что я, как говорится, конкретно перегнул палку, и вопиющее свидетельство неизбежности грядущего ухудшения нашей ситуации.
Хуже всего то, что я теперь просто боюсь открывать рот на любую тему… Мне…стыдно! Да, чёрт возьми, мне до такой степени стыдно, что я просто не знаю, что и как говорить…
Сказать: «Прости меня, Лерочка, я полный кретин! Клянусь, я больше никогда-никогда, ни трезвый, ни пьяный не прижму тебя к стенке и не буду насильно целовать своим грязным ртом!» — это быть ещё большим придурком, напоминая ей о своём поведении, а главное о том, что я сам его, хорошенько протрезвев, осуждаю… Ну дебил, ей Богу…. Что тут скажешь…
В итоге решаю, что правильнее всего будет просто извиниться за вчерашнее всё вместе взятое, не вдаваясь в подробности.
Когда Лера, в конце концов, в начале десятого утра, когда я уже давно должен быть в офисе и вести занимательную беседу об огромном куске канадского пирога, спускается сонная и помятая, но не менее свирепая, чем вчера, у меня напрочь отшибает всякую способность говорить. К своему стыду, я так сильно боюсь её, что совсем не могу разжать рта даже для того, чтобы просто сказать «Привет».
Она тоже мне ничего не говорит, не произносит ни единого слова, даже не взглянула на меня, но мне и без взглядов совершенно ясно, что моя жена бесконечно расстроена.
Мне хочется рыдать, но я, не сдаваясь, даю сам себе одну и ту же команду: «Ну открой же уже рот и скажи хоть что-нибудь!», но всё безуспешно — мою челюсть свело какой-то странной судорогой, с которой я никогда ещё до этого момента не сталкивался…
Я боюсь этой женщины сильнее, чем рака, чем смерти, чем потери канадского рынка, чем всех своих страхов вместе взятых и помноженных на бесконечность… Меня трясёт от одной только мысли, что она могла разочароваться во мне так сильно, что возможно не захочет и знать вовсе.
Ну, вот сейчас, например, стоит демонстративно спиной, варит свой кофе и не желает даже смотреть в мою сторону, не то, что здороваться…
Я со всем доступным сердцу отчаянием ненавижу своё собственное кретинистическое поведение, начиная с того момента ещё, как, прощаясь навсегда, втирал ей какую-то чушь по поводу квартиры, затем бросил одну и бездарно поехал страдать по ней целых пять лет; за выходку с Ханной, когда не защитил свою женщину, своё сокровище, и гори он, этот дом синим пламенем; за свои тупые ошибки и косяки, которые сыплются на её бедную голову, как из рога изобилия!