Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна. Страница 89
Ползли мы долго, и хотя ощущение сакральности происходящего не покидало меня, я, признаться, думал о том, что потом нам ведь придётся спускаться ещё вниз, а в этот вечерний час мы итак уже едва видели друг друга в полутьме кустов.
Наконец, мы видим оранжевое небо в конце живого растительного туннеля. Я выползаю на вершину холма первым, помогаю Лере, отряхиваю её одежду от земли, убираю прошлогодние листья, застрявшие в светлых волосах, улыбаюсь ей, уставшей, но довольной.
— Повернись и смотри, — призывает она меня, слишком увлёкшегося её волосами.
Я поворачиваю голову и… и не верю своим глазам…
Больше книг на сайте — Knigoed.net
Передо мной широким ровным полем раскинулась вершина холма, вся устланная высокой травой с белыми нитями верхушек, покрытых тонкими пушистыми волосками. Мягкий июньский ветер словно причёсывал это пушистое облако неземных волос, волнами прижимая тончайшие стебли к земле…
— Это ковыль, — тихонько поясняет моя жена, словно боясь своим голосом спугнуть то состояние невесомости, которое овладело нами обоими.
Но я уже знал, как называется эта невероятная трава, более похожая на волосы доброго волшебника, нежели на растение, ведь я уже видел её однажды, её и это место! Вне всяких сомнений, это было то самое место! Именно точно то же и в точно такое же вечернее время, когда алый закат заливает всё вокруг своим кроваво-золотым тусклым светом…
Теперь Лера показывала мне то место, которое покорило её однажды, и оно было невероятным… Бесконечно красивым… Космически нежным… Умиротворяющим…
Моя любимая жена загадочно улыбается, глядя на меня, а я впал в состояние полнейшего оцепенения; очевидно глаза мои выражали шок, и она приняла его за потрясение увиденным. И я был потрясён, но не столько самой красотой, сколько тем фактом, что увидел её раньше, чем мне фактически показали… Гораздо раньше…
Я стою ровно в той же самой точке, где стоял в своём сне, юный, полуобнажённый, полный решимости и уверенности в исключительной верности своих действий, так же крепко держу руку своей любимой женщины, как и тогда, так же точно бесконечно сильно люблю и жажду её близости.
Но вместо моря с вершины холма мы видим развернувшуюся перед нами словно живописный холст художника долину, где узкой лентой петляет небольшая река — вид захватывающий и покоряющий навсегда… Нет в этом месте ничего уникального, особенного, но оно непостижимым образом завораживает, покоряет, проникает в самое сердце…
Лера опускается на траву, удобно присаживаясь и любуясь закатом, а я в буквальном смысле падаю на колени, уже не контролируя с достаточной чёткостью своё тело.
— Ты что? На ногах не стоишь? — замечает со смехом моя жена и снова устремляет свой взгляд в сторону реки и заката.
А я не могу оторвать своих глаз от неё самой… Нет никого и ничего прекраснее тебя, Лерочка! Ни одно место на Земле не способно затмить тебя, потрясти своей красотой настолько, чтобы я был в силах отвести взгляд от твоих волос, твоего лица, мягких очертаний твоих плеч и рук, бёдер и талии, так сексуально располневших благодаря долгожданной беременности…
Koan Of The Steer And His Sheppard
Rachel's Song — Blade Runner
Я не понимаю сам, как мои губы оказываются на твоих губах, я целую со всей доступной мне нежностью, со всем тем необъятным чувством, с которым живу вот уже многие-многие годы…
Я не могу не целовать их, твои губы, также отчаянно нуждаясь в них, как жаждущий путешественник на безводной земле… Без твоих поцелуев я погибаю, теряю силы и рассудок, перестаю жить, продолжая существовать лишь в терзающих муках тоски по тебе…
Целую неистово, жадно, спешу насладиться каждым мгновением, каждым трепетным выдохом из твоих лёгких, теплом и влажной мягкостью твоих губ, я жажду и пью, не унимаясь, не останавливаясь, стараясь получить как можно больше, напиться надолго, будто предвижу, что источник иссякаем, а до следующего мне ещё долгие годы пути…
Я и сам обескуражен своей жадностью, но остановиться уже не могу: устал сдерживаться и контролировать, прятать то, что неудержимо рвётся наружу — свою страсть… Я словно тону в запахе и нежности твоей кожи, лаская твою шею и доступные в широком вырезе тонкой блузки участки груди, мои губы спускаются ниже и находят уже ощутимо выдающийся живот… Там, внутри, растёт мой ребёнок, и понимание этого окончательно сводит меня с ума: я как безумец лихорадочно осыпаю его поцелуями сквозь тонкую ткань. Мои пальцы находят края блузки, ладони несдержанно убирают ткань прочь, губы касаются кожи, под которой внутри тебя бьётся сердце нашей дочери…
Снимаю свою футболку, стелю её поверх мягкой травы и укладываю тебя. Ты понимающе улыбаешься, внутренне потешаясь надо мной, но подчиняешься, покорно уступая моим ласкам…
Смейся надо мной, Лерочка, смейся — ты можешь делать всё, что захочешь, но ничто из этого уже не способно остановить меня, ведь мои руки нетерпеливо стаскивают с тебя шорты, я жадно припадаю к тебе, ласкаю так отчаянно, будто ем, и ты ведь знаешь, что это нужно именно мне, как воздух, как солнечный свет, как вода и еда, и кто знает, возможно, что даже и нужнее… Но ласки, не переставая быть моей отчаянной потребностью, сметают улыбку с твоих губ, наполняя тебя моей же страстью и такой же отчаянной жаждой обладания мною, как моё собственное нетерпеливое стремление соединиться с тобой, погрузиться своей самой неспокойной частью тела в твою горячую нежность…
Лерочка, моя любимая девочка, желанная женщина, единственная из всех, имеющая власть надо мной, большую, нежели я сам мог себе представить, подумать, вообразить её масштабы… Ты отдаёшь мне себя, доверяя не только своё тело, но и свою жизнь, ты растишь в себе моё дитя, питаешь его собой ровно также, как питаешь меня просто своим существованием, своими улыбками, теплом, редкими, но такими желанными ласками…
Я так люблю тебя, Лера…
В эту секунду во всём мире нет ничего более правильного и так безутешно желанного, чем моё мягкое, осторожное, но от этого не менее страстное и безумное скольжение в тебе, наполняющее волшебством тела нас обоих…
Спасибо, что не закрываешь своих глаз, что даришь мне свой возбуждённый взгляд, позволяя тонуть в нём, и увлекать тебя в наш мир наслаждений, порождаемых соединением в одно…
Боже мой, как же люблю я твои пальцы, так нежно и так неуверенно скользящие в моих густых кудрях… Моя голова покоится на твоей груди, я слушаю, как успокаивается твоё дыхание, делаясь размереннее, как бьётся твоё сердце, всё медленнее и медленнее, восстанавливая свой обычный ритм после моего неожиданного вторжения. Я улыбаюсь и закрываю глаза, погружаясь всё глубже в невыразимое блаженство… Никогда ещё в своей жизни я не испытывал ничего подобного: чувства и эмоции завладели моей личностью полностью, я подчинён им, я живу ими, но несут они мне бесконечное в своей масштабности умиротворение и наслаждение…
Мне кажется в эту секунду, что невозможно так сильно любить, как я люблю, добровольно отдаваясь целиком, без остатка, подчиняя себя любимой… Нет такой жертвы, на какую я бы не был готов пойти, Лерочка, чтобы только продлить это как можно на дольше…
Я на пике своей страсти, своей бесконечной любви, своей отчаянной потребности в тебе и твоей близости…
Внезапно ощущаю невесомое прикосновение к своей щеке — это Лера сорвала тонкую нить волшебно красивой травы ковыль и дразнит меня… Поднимаю голову, наши взгляды встречаются и я вновь вижу на её лице довольное лукавство.
— Прости меня! — шепчу.
— За что? — улыбается ещё шире моя жена.
— За то, что я у тебя ну совсем не йог!
— А мне йог не нужен! Йоги сексом не занимаются, зачем мне йог, когда у меня имеется такой горячий и ненасытный лев?
Я усмехаюсь, укладывая свою голову на прежнее место, а Лера не унимается:
— Да! Отчаянно нежданно накрыло тебя в этот раз!