Красивая жизнь (ЛП) - Стокоу Мэттью. Страница 24

Квартира была пустой, какой я ее и оставил. Но все это временно, здесь будут еще легионы квартиросъемщиков.

Вещей у меня набралось на два мешка для мусора. Совсем немного – одежда, ванные принадлежности, видеокассеты, журналы со сплетнями кинозвезд, флаконы с таблетками, фотография мертвой девушки. Но я все равно устал, когда закончил сборы. Предстоял долгий день, столько еще нужно было сделать. Я сидел на грязном ковре и курил. Когда от неудобного вертикального положения начало ныть все тело, я лег, закрыл глаза и попытался абстрагироваться от шума в голове. Без десяти восемь на моем запястье запищали «Касио». Ройстон обещал подойти к пол-девятому, но я хотел закончить все пораньше.

Я отнес мешки к машине, потом вернулся, чтобы еще раз все проверить. Я неподвижно встал посреди комнаты, мне хотелось в последний раз насладиться связанными с ней приятными воспоминаниями. Но я почувствовал лишь атмосферу косности и застоя, моя старая-старая жизнь рассыпалась в прах.

Я немного проехал на машине вниз по улице, отсюда я по-прежнему видел дверь квартиры. Я ждал. Прошло совсем немного времени. Ройстон приехал в пятнадцать минут девятого. Он припарковал свой блестящий черный «Кадиллак» и вприпрыжку побежал к лестнице, Ройстон напоминал собачку, ждущую косточку на обед. Его очки бликовали на солнце, а рот напрягся и вытянулся, Ройстон напряженно втягивал в себя воздух. Я смотрел, как он стучит в дверь. Естественно, никакого ответа. Он постучал еще раз, потом достал свою копию ключей и исчез внутри здания.

Через полминуты Ройстон выскочил из дома. Стоя на вершине лестницы, он дико озирался вокруг. Дурак не знал, что у меня был «Прелюд», поэтому и не заметил меня. Я сидел, склонившись над журналом, который скрывал большую часть моего лица. Ройстон вернулся в квартиру. Затем снова вышел, казалось, он вот-вот разрыдается. Ройстон спустился по лестнице, он двигался импульсивными рывками, словно вообще не видел, куда идет.

Я почувствовал, как кровь, хлещущим потоком поднимается от моей промежности к глазам. Как же хорошо, хорошо, хорошо. Я хотел наорать на него. Хотел встать на крышу машины и бить себя в грудь. Но тогда он запишет номер и сможет меня выследить.  Так что я просто сжал бедра и завел машину. Прочь из Венеции. В Санта-Монику.

Он поступил подло, не отсрочив арендную плату, и я украл его мебель. Я понимал, что это мелочь, но все равно было очень приятно. Однако настоящая ценность такого поступка заключалась в другом. Это была еще одна точка на дороге, уводящей прочь от обыденности, еще один необратимый шаг в сторону от правил прошлой жизни. Раньше я бы никогда не решился на такое. Значит, я становлюсь кем-то другим.

Я ехал, опустив оба окна, мне хотелось, чтобы ветер ласкал мою кожу. В Санта-Монике я свернул на Пасифик Кост Хайвей. Я мог бы ехать по этой дороге прямиком до Сан-Францико, а то и дальше. Меня осенило. Я могу просто ехать все дальше и дальше, а бензина будет оставаться все меньше и меньше, и с каждой милей часть меня будет испаряться и улетать, и так до тех пор, пока машина с хрипом не остановится на какой-нибудь прибрежной обзорной площадке. А я исчезну.

Ветер унесет меня.

Если только.

Я ехал по Малибу, и, как всегда, все было не таким, каким казалось на первый взгляд. Дома с некрасивыми фасадами, стоявшие со стороны океана, и небольшая дорога, уползающая к холмам, с другой. Отсюда не было видно пляж, и сами домики ни о чем не говорили. Но при этом ты знаешь, что богатство здесь, близко, это было частью легенды.

Через полчаса я позавтракал в закусочной какого-то захудалого прибрежного городка. Картошка фри, яйца, белый тостер, и хрустящий бекон. Я пил кофе и курил, смотря на океан через окно. В свете утреннего солнца он казался ярко-синим. Местные серферы уже принялись за дело, стояли на своих изогнутых досках, расставив ноги, ждали, когда все соберутся.

Легко так жить, вставай каждое утро, спускайся к океану, и покоряй волны. И так изо дня в день, ничего больше для жизни не надо. Они жили в блаженном неведении, они не сравнивали себя со звездами кино. Хорошо, когда ты даже не знаешь, чего лишен, а если и знаешь, тебе наплевать.

Но я никогда не смогу стать таким, слишком умен.

Я нашел место на Эммет Террейс – развалина времен тридцатых, расположенная рядом с музеем восковых фигур. К северу от Голливудского бульвара и восточнее Хайленд Авеню. Красивое, хотя и выцветшее, десятиэтажное здание в стиле “ардеко”.³³ Когда-то это было благородное место, подобно Муссолини оно взирало на столицу мечты, гордо выпятив подбородок. В тридцатые годы, живший здесь человек излучал успех и достаток, глядя из золотистого окна. Он наверняка стоял на первом этаже в стильной одежде с блестящим бокалом виски в руке, вокруг него клубился ароматный дым кубинской сигары, и он чувствовал, что нет на свете места лучше, чем Голливуд.

Но это был давно ушедший мир, осталась только оболочка. В здании постоянно что-то сносили и строили, сносили и строили. Дворец превратился в набор однотипных коробок, возвышающихся над улицей, чей блеск давно померк.

Я не жаловался. Я покинул Венецию, теперь у меня есть новая крыша над головой, да еще в той части города, где секс и наркотики лежат почти на поверхности. Одна комната, кухня и спальня. Голый деревянный пол, матрас в углу, стол, стул, телефон, и, слава тебе господи, телевизор. Квартира располагалась на шестом этаже в задней части здания, добраться туда можно было на старом лифте, который открывался вручную. Из окна было видно домики, уползавшие далеко за холмы.

Было уже около полудня, я остался без гроша в кармане. После оплаты аренды и залога. денег мне хватит только на два дня, если питаться только кофем, сигаретами и пивом. Я опустил шторы, чтобы закрыться от солнца и включил телевизор. Но в ткани штор оказалась дырка, мне пришлось поставить телевизор таким образом, чтобы луч света, проникавший через нее, не падал на экран. Я поставил его рядом с матрасом и прилег. Увиденное разбудило во мне чернейшую зависть.

Рене Руссо купил особняк рядом с домом Дина Кейна за шесть миллионов долларов. Сильвестр Сталлоне и Арнольд Шварценеггер обсуждали совместный проект на двести миллионов долларов, Том Круз ждал тридцать шесть миллионов за роль Джерри Магуайера.

Алкоголь и никотин сделали свое дело. Я задремал с включенным телевизором. Глаза бы его не видели.  Если я долго буду долго в него пялиться, то сдохну от зависти.

Вчерашняя ночь была насыщенной, я заснул крепко.

В девять часов вечера меня разбудили стоны девушки в соседней комнате.

Я позвонил латиносу, дал ему свой новый номер. Заказов для меня не было, но он сказал, что будет на связи. Я позвонил Рексу, но он выключил телефон. Больше звонить было некому.

Я включил свет, вырубил телевизор, затем сел на кровать и уставился на него. Пустой темно-серый экран создавал впечатление, что выключился весь мир, словно на этой планете остановилось вообще все.

Меня охватила паника. Я чувствовал себя навеки заточенным в комнате, перед черным экраном. А в это время, за стенами дома, неистовым потоком несется жизнь. Я достал пиво из холодильника.

Пришло время действовать, подзаработать немного баксов. Жаль, у латиноса не нашлось для меня заказов. Я бы не отказался провести первую ночь в Голливуде на вечеринке с женщиной и в роскошной обстановке. Но, сказать по правде, этой ночью мне больше хотелось окунуться в уличную проституцию.

Так что…

Теплая ночь, в животе еще несколько банок пива, губы сжимают сигарету. За домом находилась парковка. Ее бетонное покрытие, освещенное розовым светом, выглядело очень чистым, ни единой пылинки, казалось, там даже лежать комфортно. Иногда по ночам весь Лос-Анджелес выглядел так – словно раскрашенный аэрографом, с оттенком пастельных красок, так и хотелось его погладить.

Я быстро проехал бульвары Закатов и Голливудский и припарковал машину неподалеку от одной из центральных улиц. Когда я слился с толпой шлюх, то почуствовал себя юнцом. Цвета, звуки, запахи, чертово освещение, сам воздух, я с детства не испытывал такой остроты ощущений. Я смотрел, как клиенты на полчаса оставляют привычную жизнь и ныряют в это сточную канаву, наполненную мясом. Вот они, истинные цвета, малыш. Вот, что из себя представляет этот мир. Вот, каким он будет двадцать четыре часа в сутки, если исчезнут все ограничения. Я чувствовал себя обдолбанным, хотя и не принимал наркотиков. И в таком состоянии мне пришла в голову мысль, что этот срез общества ничем не хуже остальных, а может и лучше, потому как гораздо честнее.