Анжелика и ее любовь - Голон Анн. Страница 10

— О да, там я была счастлива, — сказала она совсем тихо.

Он все еще сжимал ее ладонь, и, подняв его руку вместе со своей, она смиренно и нежно прижалась к ней щекой. Он вздрогнул.

— В Ла-Рошели я не осмеливался поговорить с вами об этом, — сказал он глухо, — потому что чувствовал: я вам не ровня. Но сегодня мне кажется, что в нашей нынешней нищете мы стали.., равны. Мы плывем в Новый Свет. И вы нуждаетесь в защите, ведь правда?

Анжелика несколько раз кивнула. Как просто было бы Ответить: «Да, я согласна» — и зажить скромной жизнью, вкус которой она уже знала.

— Я люблю ваших детей, — сказала она, — и мне нравится служить вам, мэтр Берн, но…

— Но что?

— Роль супруги предполагает некоторые обязанности!

Он внимательно посмотрел на нее, все еще держа ее руку, и она почувствовала, как задрожали его пальцы.

— Разве вы из тех женщин, которые их страшатся? — спросил он мягко. В его голосе слышалось удивление. — Или же я вам неприятен?

— Нет, дело вовсе не в этом, — искренне запротестовала она.

И вдруг сбивчиво, перескакивая с одного на другое, начала рассказывать ему свою трагическую историю, которую до этого не могла рассказать никому: как горел ее замок, как драгуны выбрасывали из окон детей на острия пик, как потом они надругались над ней и перерезали горло ее маленькому сыну. Она говорила, и на душе у нее становилось легче. Страшные картины утратили прежнюю остроту, и Анжелика обнаружила, что может вызывать их в памяти, не теряя самообладания. Единственной раной, которой она и теперь не могла коснуться без боли, было воспоминание о том, как она взяла на руки Шарля-Анри и увидела, что он не спит, а умер.

По ее щекам покатились слезы.

Мэтр Берн слушал ее очень внимательно и не выказывал ни ужаса, ни жалости.

Потом он долго думал.

Его разум безжалостно отторгал мысли о поругании, которому подверглось ее тело, ибо он решил никогда не думать о прошлом той, кого называли госпожой Анжеликой, поскольку никто не знал ее фамилии. Он желал видеть в ней лишь ту женщину, которая была сейчас перед ним и которую он любил, а не ту незнакомку, чье бурное минувшее порой проглядывало в ее переменчивых глазах, так похожих цветом на море. Если бы он начал задумываться, пытаясь разгадать ее и сорвать покровы с ее тайн, он бы сошел с ума, измученный неотвязными думами о ее прошлом.

Наконец он твердо сказал:

— Я думаю, вы преувеличиваете, полагая, что эта давняя драма помешает вам снова зажить жизнью здоровой женщины в объятиях супруга, который будет любить вас и в счастье, и в горестях. Если бы все это произошло, когда вы еще были невинной девушкой, то случившееся, конечно, могло бы подействовать на вас сокрушительно. Но ведь вы уже были женщиной, и — если можно верить вчерашним намекам этого коварного субъекта Рескатора, нашего капитана, — женщиной, которая не всегда была робка с мужчинами. Время прошло. И сердце ваше, и тело давно уже не те, что в день, когда на них обрушились эти несчастья. Женщины обладают способностью к самообновлению — они подобны луне или круговороту времен года. Теперь вы другая. Зачем же вам, чья красота, кажется, сотворена только вчера, жить прошлым и изводить себя тягостными воспоминаниями?

Анжелика слушала его с удивлением; от его логичных, здравых рассуждений, высказанных с грубоватой прямолинейностью и вместе с тем тактично, она чувствовала себя бодрее и спокойнее. В самом деле, что мешает ее разуму воспользоваться жизненной силой, которую она вновь ощущает в своем теле? Почему бы ей не смыть с души грязные воспоминания? Начать все сначала и даже снова вкусить от таинства любви?

— Наверное, вы правы, — сказала она. — Мне следовало бы выбросить все это из памяти, и, возможно, я продолжаю думать о тех событиях лишь потому, что с ними связана смерть моего сына. Ее я забыть не могу!

— Никто от вас этого и не требует. Однако, несмотря ни на что, вы все же смогли заново научиться жить. А чтобы до конца развеять ваши страхи, я даже пойду дальше. Я утверждаю, что вы ждете мужской любви, что она нужна вам, чтобы вполне ожить. Я не обвиняю вас в кокетстве, госпожа Анжелика, но в вас есть что-то, зовущее мужчину к любви.., от вас словно исходит зов: «Люби меня!»

— Разве у вас есть повод обвинить меня в том, что я когда-либо вас завлекала? — возмутилась Анжелика.

— Вы заставили меня пережить очень тяжелые минуты, — угрюмо сказал он.

Под его настойчивым взглядом она снова потупила глаза. Хотя она и не желала себе в том признаться, ей было приятно узнать, что этот непримиримый протестант тоже подвержен слабостям.

— В Ла-Рошели вы еще принадлежали мне одному, жили под моей крышей, — снова заговорил он. — А здесь мне кажется, что к вам прикованы взгляды всех мужчин, и что все они страстно вас желают.

— Вы преувеличиваете мою власть над мужчинами.

— Вовсе нет — мне ли не знать, как она велика? Скажите, кем был для вас Рескатор? Вашим любовником, не так ли? Это бросается в глаза.

Он вдруг грубо стиснул ее руку, и Анжелика подумала, что он на редкость силен, хотя никогда не занимался физическим трудом. Она с горячностью возразила:

— Он никогда не был моим любовником!

— Вы лжете. Вас с ним что-то связывает — когда вы оказываетесь рядом, это становится ясно всем, даже самым наивным.

— Я вам клянусь, что он никогда не был моим любовником.

— Тогда кто же он вам?

— Пожалуй, еще хуже, чем любовник! Он был моим хозяином, он купил меня за очень большие деньги, но я от него убежала прежде, чем он успел мною воспользоваться. И сейчас мое положение при нем, по правде сказать.., двусмысленно, и должна признаться, что я боюсь этого человека.

— Однако он вам очень нравится — это видно любому!

Анжелика хотела было с жаром возразить, однако передумала, и ее лицо озарилось улыбкой.

— Вот видите, мэтр Берн, пожалуй мы только что обнаружили еще одно препятствие к нашему браку.

— Какое же?

— Наши характеры. У нас с вами было время хорошо узнать друг друга. Вы человек властный, мэтр Берн. Будучи вашей служанкой, я старалась вам повиноваться, но не знаю, хватило ли бы у меня на это терпения, стань я вашей женой. Я привыкла сама распоряжаться своей жизнью.

— Что ж, откровенность за откровенность: вы, госпожа Анжелика, тоже женщина властная, и вы овладели моими чувствами. Я долго боролся, прежде чем окончательно это уразумел, потому что мне было страшно осознать, до какой степени вы способны поработить меня. К тому же ваши взгляды на жизнь отличаются такой свободой, которая для нас, гугенотов, непривычна. Мы ни на миг не забываем, что склонны к греху. Мы чувствуем под своими ногами его скрытые западни, его зияющие расщелины. Женщина внушает нам страх.., вероятно потому, что мы виним ее в первородном грехе, от которого пошли все беды. Я поделился моими сомнениями с пастором Бокером.

— И что же он вам ответил?

— Он сказал: «Будьте покорны самому себе. Откровенно признайтесь себе в своих желаниях, которые, в сущности, вполне естественны, и освятите их таинством брака, дабы они возвышали вас, а не губили». Я последовал его совету. В вашей власти позволить мне исполнить мои желания. В нашей с вами власти отринуть ту часть нашей гордости, которая мешает нам понять друг друга.

Он приподнялся и, обняв Анжелику за талию, привлек ее к себе.

— Мэтр Берн, вы же ранены!

— Вы отлично знаете, что ваша красота могла бы воскресить и мертвого.

Вчера вечером другие руки обнимали ее с той же самой ревнивостью собственника. Быть может, мэтр Берн прав, и, чтобы почувствовать себя женщиной, ей действительно нужно только одно — мужская ласка? Но когда он захотел поцеловать ее в губы, она безотчетным движением удержала его.

— Не сейчас, — прошептала она. — О, прошу вас, дайте мне еще немного подумать.

Берн судорожно сжал зубы, его челюсти напряглись. Он с трудом овладел собой и от этого усилия заметно побледнел. Отпустив Анжелику, он вновь упал на свою набитую соломой подушку. Он больше не смотрел на Анжелику, а со странным выражением лица уставился на маленький серебряный котелок, принесенный ему мавром Рескатора.