Готамерон. Часть I (СИ) - Цепляев Андрей Вадимович. Страница 123

Мало кто из нисмантов знал об их знакомстве, и уж точно не знали прислушники. Случилось это в первый месяц его пребывания здесь. Он был молод и плохо понимал порядки кеновии. Хитрый травник Павиан этим воспользовался и дал ему опасное задание — принести пещерный лотос, который алхимики использовали для приготовления особых эликсиров. Не зная о том, что требования мастера разнятся с правилами обители, он на свой страх и риск ушел на север. Там, возле одного из каменных кругов, ему повстречался одинокий пилигрим. Узнав о его беде, странник вызвался помочь и отвел к пещере, где росли эти редкие цветы. С ним он провел два дня, наболтав много лишнего, вроде того, что мечтал быть нисмантом, а не слугой, выразил недовольство относительно телесных наказаний, пожаловался на затворническую жизнь и даже поделился опасениями, что келарь ворует со склада колбасу. О верховном привелителе Вимане он, конечно же, слышал, но не знал, как тот выглядит. Аббат в те дни медитировал где-то в глуши, и в кеновии не появлялся. Каково же было его изумление, когда на всенощной он увидел, как из пепельных палат выходит тот самый нищий пилигрим, облаченный в драгоценную велюровую мантию. О том, что случилось потом, и какой тяжелый разговор у них состоялся, Верф предпочитал не вспоминать.

В этот момент твердый голос Вимана нарушил тишину:

— Братья. В эту ночь я стою пред вами с открытым сердцем. Здесь и сейчас мы говорим на равных. Давным-давно, во время страшного мора, мертанская повариха по имени Луитгарда совершила чудо. С молитвой на устах храбрая женщина исцелила королевский двор и население целого города, скормив им восемь томов Огненного писания. С тех пор мы молимся покровительнице поваров и библиотекарей, и почитаем ее как мать-заступницу, дарующую знание изголодавшимся умам.

Виман обратил лучезарный взор на приора. Ликир в это время доставал из складок мантии скрученный в трубочку свиток. Верф невольно вздрогнул, когда на стол легли семь пожелтевших страниц Огненного писания.

— Вкушайте же, дети мои!

Ликир обошел стол, раздав изумленным прислушникам листы из святой книги. Верф принял свою порцию с естественным негодованием. То же негодование он заметил на лице Дольфа, пристрастно нюхавшего листок. Только Имарос, получив бумажный аперитив, немедленно отщипнул уголок страницы зубами и переживал.

Верф еще раз посмотрел на текст, в котором говорилось что-то о божественной милости, и нахмурился. Их заранее предупредили, что на Луитгардской трапезе будет твориться нечто необычное, но это уж чересчур. С тем же успехом можно было взять из подвала святой молот и забивать им гвозди. Тут он вспомнил слова мастера Торакса о том, что они не должны бояться задавать вопросы и, собравшись с духом, спросил:

— Ваше высокопреподобие, нам обязательно есть Огненное писание?

Дольф побледнел и незаметно стукнул его носком сандалии по ноге. Остальные прислушники в испуге покосились на выскочку, осмелившегося перечить мастерам. Виман и Ликир одновременно посмотрели на него. Долго царило молчание.

— Нет, — наконец ответил приор с улыбкой. — Все-таки будет лучше, если мы вернем листы на место.

Имарос выронил страницу из рук под сдавленный хохот Рега.

— Конечно, вы может их съесть, если хотите. — Говоря это, Ликир смотрел исключительно на Имароса. — Мешать вам никто не станет.

— Скажем так, шестьсот лет назад вам бы пришлось это сделать, — пояснил Виман, лично обходя стол и забирая листы. — Мир в начале Позднего Цикла был другим. Люди считали, что вера воплощается в делах, и превозносили поступки превыше любых слов. Именно оттуда до нас дошли дикие ритуалы вроде выявления преступника по ожогам на руке или касания языком раскаленного железа. Королевский капитул нисмантов постановил, что поедание Огненного писания — не самый лучший способ проявления веры, а посему, ныне, во славу Луитгарды, достаточно просто закончить ужин.

— Зачем же вы раздали листы? — робко спросил Имарос.

— Стезя практика — один из древнейших ритуалов Эктоферума. Правила его проведения были высечены еще на скрижалях Пирра в начале Нового Цикла. Капитул запрещает двойное толкование таких старых текстов, но и следовать им в слепую считает неразумным. Так появился «Закон о праве выбора».

— И как часто прислушники пользовались своим правом? — тактично поинтересовался Верф.

— В стенах нашей кеновии — никогда, — с улыбкой молвил Ликир. — Обычно листы съедают без вопросов. Однако ты первый, кто избавил переписчиков и рисовальщиков от лишней работы.

Остальные прислушники с завистью посмотрели на него. Не каждый день оба мастера так открыто демонстрировали расположение к кому-то из них.

— Стоит еще раз напомнить, что детали трапезы должны храниться в тайне, — уже без улыбки произнес Виман. — Проболтаетесь, мы непременно узнаем.

Аббат и приор некоторое время молчали, по-видимому, ожидая услышать другие вопросы, а затем обошли стол с двух сторон. Проходя мимо Верфа и Дольфа, аббат внезапно остановился и положил руки им на плечи.

— От лица приора и себя лично прошу прощения за то, что бросил вас внизу, — шепотом произнес Виман, и немного погодя добавил: — Если для тебя это так важно, Дольф.

Паренек тряхнул головой и смешно защелкал зубами, но оглянуться на мастера не посмел. Верф сделал это за него. На морщинистом лице старого нисманта и не было улыбки. Виман был спокоен, как сытая змея, и о чем-то размышляя. В этот раз, встретившись с двумя карими глазами, Верф не растерялся, выдержав взгляд до конца.

— Завтра не бойтесь сделать лишний шаг, братья мои, — последовало пространное наставление, на первый взгляд обращенное ко всем сразу.

Верф кивнул, хоть и не понял, к чему это он. Обе створы со скрипом закрылись. Семеро прислушников остались одни в оранжевом зареве светильников. На столе в тарелках дымилось жаркое в медовом соусе. Из кухни доносился треск поленьев, пылавших в очаге. Неловкое молчание нарушил Рег.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Шесть трупов за одним столом! — громко произнес крючконосый парень. — Видишь, Дольф? Я научился считать.

Паренек, до сих пор не отошедший от испуга, опустил взгляд в тарелку, решив на этот раз не высовываться. В полном молчании они взялись за ножи и стали есть. Вскоре тишину нарушил прислушник с красивым лицом. Младшего сына графа Ройса из Никтфорда звали Куртц.

— Что же все-таки нас ждет на стезе, братья? Кто-нибудь знает?

— Вас — ничего хорошего. Меня — мантия практика, по воле Нисмасса, — небрежно ответил Рег, сделав глоток из кубка. — Вот дерьмо! Они погасили тоник вином.

— Ты с ним уже договорился? — насмешливо переспросил бывший крестьянин по имени Кенред, уплетая мясо за обе щеки. — Сотни монет хватило или пришлось добавить?

— Разумеется. Заложил нашу сокровищницу и сапоги аббата.

— Довольно, братья, — примирительно развел руки Имарос. — Я знаю, что будет на стезе практика.

Бледнолицый переписчик поднял кубок и отхлебнул глоток, наслаждаясь всеобщим замешательством. Потом взял ломоть мяса и с наслаждением прожевал. Из всех только высокородный Куртц оставался спокоен, аккуратно разрезая мясо. Остальные зашевелились. Кто-то стал барабанить пальцами по столешнице. Рег в свою очередь склонился к его лицу, держа в руке нож.

— Если уж начал, так говори, бастард!

— Да! Хватит телиться, — поддержал громила Кенред. — Как ты узнал?

Улыбка стала еще шире. Имарос посмотрел на него. Верф не видел своего лица, но был уверен, что в эту минуту оно напоминает выбеленную стену. Как еще он мог узнать? Рыжий переписчик никогда не славился велеречивостью, но в эту ночь, по-видимому, решил отойти от правил.

— Вы действительно хотите знать? — медленно проговорил прислушник.

— Кончай тянуть, пока я не натянул тебя, — в той же манере произнес Рег, легонько коснувшись ножом впалой щеки Имароса. — Выкладывай!

— Хорошо. Все знают, что придется выполнить три задания. Одно даст аббат, второе приор, а третье один из мастеров. Никто не знает, какие именно и как, но одно из них никогда не меняется. Таков закон.