Анжелика в Новом Свете - Голон Анн. Страница 39

— Сейчас мы пришли только для того, чтобы получить у вас разрешение переправиться через Кеннебек, за что мы возвратим вам этого ребенка. А Трубку Мира мы выкурим с Текондерогой, Человеком Громом, когда вы уйдете отсюда и мы будем знать наверняка, что он не предал нас ни вам, французам, людям его расы, ни этим приставшим к вам шакалам, — грубо ответил Сваниссит.

— Чего ради ты взял с собой маленького ребенка в военный поход? — спросил его Л'Обиньер.

Старый сенека хитро сощурил глаза.

— Потому что я его люблю. Кроме меня, у него нет никого на свете. Он не хотел со мной расставаться.

— Скажи уж лучше, что хотел иметь его под рукой на тот случай, если бы дела обернулись так, что тебе пришлось бы расплачиваться за все твои злодеяния и перед нами, и перед дружественными нам индейскими племенами…

Флоримон то и дело подходил к дамам, он подробно излагал им, о чем шла речь на переговорах. Наконец он смог сообщить, что все наладилось и, кажется, сейчас стороны договорятся.

Французы обещали разрешить этому небольшому отряду ирокезов, возвращавшемуся в родные места, переправиться через реку. Тем более что комендант Квебека, отец Ононсио, с момента заключения соглашения с ирокезами считал их своими братьями, и французы, следуя его примеру, решили забыть старые счеты, тем более что Сваниссит соглашался вернуть им ребенка. Л'Обиньер своими руками выкатил индейцам бочонок водки в знак удачно завершенных переговоров. Но в этот момент события непредвиденно осложнились.

Уже все встали. И Сваниссит с Уттаке повели мальчика к его дяде. Остановившись в нескольких шагах от него, они отпустили ребенка и, сделав величественный жест рукой, сказали ему: «Иди!»

И вдруг мальчуган, испуганно оглядевшись вокруг, пронзительно заревел. Он бросился к Сванисситу, вцепился в его длинные худые ноги и, подняв к нему залитое слезами лицо, начал о чем-то жалобно умолять старого сенеку.

Величайшее смятение тут же охватило ирокезов. Куда девались их высокомерие и надменность? Теперь их разрисованные вытянувшиеся лица выражали огорчение и полную растерянность. Они тесным кольцом обступили плачущего ребенка и все враз принялись утешать и уговаривать его, — Что там происходит? — с волнением спросила Анжелика старого Маколле, который, потягивая трубку, сидел в тени палисада и насмешливо наблюдал разыгравшуюся сцену.

Он тряхнул головой.

— Что и должно было произойти… черт подери! Мальчишка, видишь, не хочет возвращаться к своему родичу, не желает расставаться с дикарями… — Посмеиваясь, он пожал плечами. — Этого и следовало ожидать.

Истошные крики ребенка заглушали все остальные звуки. Столпившиеся вокруг него индейцы с их высокими, птичьими голосами, мельканием пестрых перьев на головах походила на стайку перепуганных попугаев.

Не боясь унизить собственного достоинства, Уттаке присел перед мальчиком на корточки и, глядя ему в лицо, пытался успокоить его. Но маленький француз, по-прежнему держась одной рукой за кожаный пояс набедренной повязки Сваниссита, другой тут же крепко обхватил могучую шею могавка.

Французы, сильно раздосадованные, не знали, как выйти из этого глупого положения.

— С этим пора кончать! — сказал полковник. — Л'Обиньер, забирайте своего племянника и любым способом уведите его отсюда. Если эти вопли не прекратятся, я ни за что не могу поручиться.

Канадец, полный решимости забрать мальчика, направился к ирокезам, но едва он протянул к нему руку, как воины грозной стеной загородили ребенка.

— Не смей его трогать!

— Делишки-то, никак, портятся, — сам с собой разговаривал Маколле. — Ну конечно. Этого надо было ожидать! Этого надо было ожидать!.. Они говорят, что всем известно, как французы грубо обращаются со своими детьми, но они не позволят в их присутствии даже волоску упасть с головы этого ребенка… Они говорят, надо набраться терпения. Но на это уйдет немало времени. Если этот мальчишка такой же упрямый, как его дядюшка, представление продлится до завтра. Да, все Л'Обиньеры одинаковы, упрямы как ослы…

Анжелика поднялась с травы и подошла к мужу.

— Как вы думаете, чем все это кончится? — спросила она его шепотом.

— Возможно, ничем хорошим…

— Что же нам делать?

— Нам? Пока ничего… Набраться терпения. Как это советуют господа ирокезы.

Де Пейрак казался спокойным. Он подчеркнуто не вмешивался в эту историю, непосредственно его она не касалась. И хотя Анжелика так же, как и де Пейрак, понимала, что главное сейчас выдержка, нервы ее начали сдавать.

Ребенок продолжал надрывно плакать, от напряжения и слез его лицо стало багровым, он закрыл глаза, словно желая укрыться от той ужасной судьбы, которая его ждала: расстаться с милыми его сердцу ирокезами и вернуться к этим чудовищам с белыми лицами! Слезы градом катились по его щекам.

У Анжелики разрывалось сердце при виде этого отчаяния. Надо было что-то делать… Она быстро вошла в форт и бросилась к кладовой. Там в темноте она на ощупь отыскала головку белого сахара, проворно отколола от нее несколько кусков, затем, сунув руку в мешок с черносливом, набрала полную горсть и скорее вернулась туда, где разыгрывалась драма. Де Ломени отвел офицера в сторону.

— Пусть они убираются отсюда вместе с этим несносным мальчишкой. Потом придется напасть на них и отнять его у них силой.

— А вдруг они убьют его, чтобы отомстить нам? — заволновался Модрей.

— Вряд ли, они слишком к нему привязаны.

В их разговор вмешался де Пейрак:

— Не надо забывать, мессиры, о том, что разрыв переговоров приведет не только к тем неприятностям, которых нам так хотелось бы избежать, но и повлечет за собой гораздо более существенные осложнения. Прошу вас, не надо горячиться. Наберемся терпения…

Анжелика наклонилась к дочери.

— Посмотри-ка, видишь того бедного маленького мальчика, который так горько плачет? Он никого здесь не знает и боится всех этих чужих взрослых людей. Пойди и отнеси ему сахар и вот эти сливы, а потом возьми его за ручку и приведи ко мне.

У Онорины было доброе сердце, ее не надо было долго просить. Без всякого страха девочка направилась прямо к ирокезам — с ними, как и со всеми индейцами, она чувствовала себя совсем непринужденно.

В своем платьице с широкими складками и фартучке из зеленой туали она походила на очаровательную куклу. Ее зеленый атласный чепчик, из-под которого выбивались крупные локоны цвета меди, блестел на солнце. На ногах у нее были мокасины с отворотами, расшитыми жемчугом.

С улыбкой, полная непосредственности, она протянула гостинцы мальчику. Сваниссит и Уттаке тут же включились в игру. Они как могли расхваливали ребенку эти диковинные лакомства. Наконец их безутешный питомец приоткрыл глаза. Судорожно всхлипывая, он рассматривал дары Онорины. Знал ли он, что такое белый сахар? Во всяком случае, начать он решил со слив, они у него не вызывали сомнений, но он не спускал глаз и с белого, отливающего голубизной камня, который, как ему говорили, был сладким на вкус. Онорина взяла мальчика за руку и медленно повела к матери.

И индейцы и белые затаили дыхание.

От того, пройдут ли дети это маленькое расстояние, зависело, быть или не быть войне.

Анжелика опустилась на колени и смотрела, как они приближаются, боясь шевельнуться, чтобы не испугать ребенка.

Когда он подошел к ней, она ласково сказала:

— Это сахар! Лизни его, и ты увидишь, какой он сладкий!

Мальчик не понял слов Анжелики, но звук ее голоса ему понравился. Он поднял на нее свои большие голубые глаза и замер, забыв про свой страх и про все свои страдания. Лицо этой белой женщины со светлыми волосами под кружевным чепчиком, возможно, напомнило ему другую молодую француженку — его мать, зверски убитую в ту жуткую ночь. Может быть, ему что-то смутно припомнилось?

Анжелика продолжала нежно шептать ему какие-то слова. Старый Маколле пришел к нем на помощь. Стараясь смягчить свой хриплый голос, он перевел мальчику слова Анжелики: