Левый берег Стикса - Валетов Ян. Страница 40

Но для тех, кто умел плавать в мутной воде — это время было, как говориться, самое то. И Тоцкий умел это делать, как никто другой. Сам Краснов только диву давался, как Андрей успевает руководить созданной за считанные месяцы сетью, состоящей из фирм, счетов в десятке разных зарубежных банков, курьеров и сотен нетерпеливых клиентов. Тем более что записей Тоцкий не делал принципиально, держал всю информацию в памяти и, практически, никогда не ошибался.

По поводу законности этой деятельности у Краснова сомнений не возникало. Что тут говорить? Закон и рядом не ночевал, но Калинин обеспечивал правовое документарное прикрытие, используя «дыры» в законодательстве. А этих «дыр», благо, было, как в хорошем сыре.

Мук совести по этому поводу никто не испытывал, поток довольных клиентов увеличивался изо дня в день, банк «тяжелел» с каждой неделей, избегая ударов невероятной инфляции, бушевавшей в стране, чем были чрезвычайно довольны господа акционеры и сам Костя.

Из «черных» денег, остававшихся вне оборота, Краснов выплачивал Тоцкому и Калинину такие премиальные, что вопрос о зарплате мог не подниматься годами, сформировал аварийный «взяточный» фонд, с помощью которого решал вопросы с чиновниками. Вопросы с силовиками решал сам Тоцкий — большинство его структур платили за «крышу» милицейским и СБУшным начальникам. Без их покровительства налеты и обыски были бы ежедневными, а за «долю малую», которая, по мнению Краснова, была совсем даже немалая, над Андрюшиными фирмами был раскрыт своеобразный зонтик.

Краснов с огромным трудом заставил Тоцкого получить неполученный когда-то диплом — он лично позвонил ректору и договорился, что его опальному заму разрешат защититься. На сабантуе, который устроил Андрей после запоздалого дипломирования, виновник торжества упился в дым, костерил усопшую советскую власть, лил слезы по славному КВНовскому прошлому, но не забыл о том, что на следующий день должен быть в Будапеште. И, около полуночи, был в бессознательном состоянии загружен в банковский джип и увезен в Борисполь, к утреннему рейсу.

Краснов быстро перестал относиться к Тоцкому, как к младшему товарищу. Из их отношений исчезла покровительственность, уступив место дружбе, причем в той ее разновидности, которой не мешает совместная работа. Костя был руководителем, Андрей подчиненным, но это никого не тяготило и сейчас, набирая номер его «мобилки» с телефона Дитера, Краснов был уверен, что делает правильный шаг.

— Слушаю. — Сказал Тоцкий.

— Это я. — Краснов услышал в наушниках шум двигателя и спросил: — Ты где?

— Костик, ты? Почему не со своей трубки? Посеял?

— Потом объясню.

— Я в Киеве, еду по Красноармейской. Вечером лечу домой. Как немецкое пиво, Вождь?

Шутливый тон исчез после первых же фраз Краснова. Пока Костя коротко излагал Тоцкому происходящее, Андрей молчал. Потом, уже совершенно другим тоном, проговорил:

— Обожди. Я припаркуюсь. — И, через несколько секунд. — Что будем делать, Вождь?

— Пока не знаю. Я постараюсь быть завтра.

— Завтра — это завтра. Я буду к одиннадцати вечера. Надо попробовать отбить Диану и малых.

— Гельфер тоже там. И охраны — полный дом. Как ты их отбивать будешь — ротой ОМОНа?

— М-да… — протянул Тоцкий. — И обратиться, пока, не знаю куда. Лукьяненко, сука… Мент поганый.

— Скорее всего, дело не в нем. Вернее — не только в нем.

— Ты с Калининым говорил?

— Нет, только с тобой. Я, вообще, пока не знаю с кем и о чем я могу говорить. Телефоны на прослушке. Вот почему я звоню с трубки Дитера. А, может быть, пишут и твою. Поэтому — извини. Подробностей, на всякий случай, не будет.

— Надеюсь, что не пишут. Есть у меня дружки — шепнули бы.

— Они дружками не бывают.

— Так не просто так. За деньги.

— Если за деньги — постарайся узнать, на чьих телефонах сидят? И что за херня, вообще, происходит.

— Постараюсь. В здешнем банке — все спокойно. Я там за сегодня три раза был. Адонкин не в курсе, наверное. Все в обычном режиме. И с нашими разговаривал. Платежи идут. Все работает. Слушай, Костя, а что если я с МММом поговорю? Так, в общих чертах?

МММ — он же Михаил Михайлович Марусич был давним знакомым Тоцкого. Сам Костя тоже был с ним знаком, не сказать, что шапочно, но и близким такое знакомство назвать было трудно.

Встречались, общались, руки друг другу жали. Несколько раз сталкивались по работе — фирмы, принадлежавшие МММу, брали в банке кредиты, оформляли аккредитивы. Обычно, для общих договоренностей, приезжал он сам, о чем предварительно предупреждал Андрей и всегда, перед встречей с начальником кредитного управления, Юрой Волоком, встречался с Красновым. В этом и не было особой необходимости, но МММ соблюдал особый ритуал, полагая такие предварительные встречи хорошим тоном. Костя не возражал.

Михал Михалычу было лет под 50-55, был он в своем советском прошлом директором гастронома, в который прямиком из Университета угодил Тоцкий. А ныне — этот невысокий, лысоватый, с глазами чуть навыкате, человек, был лидером партии, владельцем «заводов, машин, пароходов», сети автозаправок и даже телестудии, вещавшей на добрую половину Украины. Прошлого МММа никто детально не знал — журналисты, пытавшиеся найти о нем документальную информацию, не нашли ни бумажки, но ходили упорные слухи, что МММ неприятности с законом имел, и не один раз. И связаны эти неприятности были с хищением социалистической собственности в крупных и особо крупных размерах и валютными операциями. Но слухи — слухами, а документы, как корова языком слизала. И Михаил Михайлович стал сначала — народным депутатом, потом сколотил партию — и с успехом стал играть в политические игры. Из бизнеса он официально вышел, но его империя продолжала с нарастающим успехом ковать для него денежные знаки, хотя, как ни говори, основным бизнесом для Марусича уже была политика. Свои интересы в бизнесе он лоббировал, скорее, из любви к искусству, а вот чужие, как утверждали злые языки, за немалые деньги.

Все фирмы МММа обслуживались в «СВ Банке» — Тоцкому МММ верил полностью и относился к нему с отцовской теплотой. Тоцкий платил ему той же монетой — уважением и отношением. Любые банковские операции по фирмам МММа шли по самому низкому тарифу, а обналичку для Марусича Андрей, по возможности, выводил на встречные потоки — то есть не брал с него ни копейки. Ну, почти ни копейки. Во всяком случае, самый минимум. Краснов не возражал, зная, что в тяжелый момент МММ поддержал Тоцкого и, вполне возможно, многому его научил. Ходили слухи, что МММ пользуется авторитетом в криминальном мире, но, опять таки, никто ничего не доказал, а МММ каверзные вопросы работников пера на эту тему превращал в шутку. Его любили избиратели — он много делал на местах и, несмотря на малый рост и простоватую, возможно, нарочито, речь, был личностью харизматичной.

Его уважали в Верховной Раде, хотя, вполне естественно, врагов себе он тоже нажил немало. Его любила жена, трое дочек и великое множество других женщин, которые, то возникали, то исчезали на позиции за его левым плечом. На него молились сотрудники, работавшие на «империю», чиновники, которых он щедро кормил, однопартийцы, ведомые по бурному политическому морю твердой капитанской рукой. Но никто — ни друзья, ни враги — до конца не знали, кто есть Михал Михайлович на самом деле. А он вовсе и не стремился об этом рассказать.

Так что в предложении Тоцкого определенно было рациональное зерно. Если и был человек, с которым надо было бы поговорить, хотя бы в общих чертах, то этим человеком был господин Марусич.

— Давай. — Согласился Краснов. — Говори с МММом. Связь через этот номер. Черт побери, должен же хоть кто-нибудь разобраться, откуда растут ноги у всего этого кошмара. Я от собственного бессилия с ума схожу. А мои, и Арт — в руках у этого упыря, Олега.

— Упырь, между прочим, наш, собственноручно выращенный. — Заметил Тоцкий. — Наша собственная, заботливо взлелеянная сволочь. Помню я его по оперотряду, как он в общаге, за две бутылки «сухого», руки крутил. Все твоя любовь к комсомольским активистам… Ладно. Если МММ в Киеве, я сейчас же лечу к нему. Думаю, что примет сразу. Если будет, что сообщить — перезвоню сразу. О планах не спрашиваю. Телефончики пробью по своим каналам. Но то, что на твоём повисли — к гадалке не ходи.