Когда Шива уснёт (СИ) - Валерина Ирина. Страница 93

Убедившись в незыблемости малого мира, она закрыла глаза и посмотрела.

Вверх…

Дом сверху выглядел игрушечным и продолжал уменьшаться, после совсем пропал, растворился в густой зелени Леса. И Лес вскоре слился с тающим лоскутом материка, и материк канул в море, и море превратилось в озеро.

А потом упали звёзды, упали и придавили — но всего на мгновение, потому что она сделала вдох и стала больше, чем это чёрное небо, а после — больше, чем высокое небо, наполненное светом Меру, а дальше расширялась ещё и ещё, уже ничего не боясь.

Крошечная Зена ускорилась неимоверно и принялась описывать виток за витком вокруг всплёскивающей протуберанцами Меру. Потом и Меру, уменьшившись до размера точки, понеслась по спиралеобразной орбите к центру своей галактики. Все прочие звёзды делали то же самое. Эви, наблюдающей со стороны, казалось, что пространство с огромной скоростью втягивается в какую-то гигантскую воронку. Происходящее не несло угрозы — в локальном времени всё шло своим чередом, это Эви пребывала вне общего потока. Она снова расширилась и увидела прозрачную «ягоду» своей вселенной, которая сияла сильно, незамутнённо. Рядом с ней, соприкасаясь стенкой тонкой оболочки, светилась другая «ягода», в которой где-то яркой точкой горело Солнце, согревающее маленькое семечко Земли. В «ягоде», соседствующей со «срединным миром», Эви узнала Зимар. Она прислушалась к себе. Воля и покой наполняли её. «Любовь никогда не перестаёт…», — эхом пришла полузабытая цитата. «Любви хватит на всех», — мысленно ответила она и сделала вдох…

Свет был везде, и в нём играли дети.

— Ну ядна, на, азьми, тойка бойсе не уяни! Он зе мок язьбиться!

Рыжеволосая малышка, пребывающая в чудесном возрасте всё на свете отрицающей трёхлетки, сидела в позе лотоса и тянула пухлую ручонку к русоволосому мальчику, серьёзно глядящему на неё тёмно-вишнёвыми глазами. Немного поразмыслив, он подался вперёд, подставляя ладошки, сведённые «ковшиком». Девочка расцвела в победоносной улыбке и разжала пальчики. На гранях прозрачного куба сверкнуло солнце, на миг он завис, и Эви успела увидеть, как в густой темноте внутри него мерно качнулись три светящиеся «ягоды» миров. Потом куб медленно кувыркнулся и мягко опустился в руки мальчика. Тот осторожно встал, крепко держа сокровище. Свет потянулся к детям, окружил их мягким ореолом. Мальчик разжал пальцы, и куб повис в Свете.

Глаза малышки заблестели, она прерывисто вдохнула, но брат, взяв её за руку, проговорил:

— Не плать. Так нузьно. Пусь тут пока побудет. Выластем спелва, а потом лазбелёмся, сто делять.

Эви рассмеялась — тихо-тихо, чтобы никого не потревожить, и открыла глаза: навстречу надёжным рукам отца, навстречу молочной неге матери, навстречу жизни.

А в это время (точнее, в его отсутствие), сидя у корней дуба, крона которого терялась в облаках, Шивайни смотрел на багровую звезду. Она всё так же, как и целую вечность назад, истекала плазмой и никак не могла умереть. Смерть — слишком большая роскошь в мире вечного покоя. За что ей выпало такое мрачное воплощение, он не знал. Да и какая разница? У каждого свой путь в Свет.

В ветвях зашуршало, потом вниз посыпался мелкий сор, и два быстрых прочерка — сероватый и буро-рыжий — молниеносно проскочили по стволу, вереща пронзительно и возбуждённо. Шивайни провёл их взглядом и ухмыльнулся — не иначе, скоро стоит ждать пополнения в йолупневом семействе. Парочка продолжила резвиться где-то в кроне, ничуть не смущаясь постороннего. Шивайни отряхнулся от древесного мусора и медленно поднялся на ноги. Пора, пожалуй…

Он шёл не торопясь, потому что знал, что не может опоздать. Всё, что должно, уже случилось — и ещё не раз случится вновь. Так было, так есть, так будет. Когда уходят боги — просыпаются люди.

Трава поначалу расступалась, но потом поняла, зачем он пришёл, и принялась ласкаться к босым ногам. Вскоре она едва слышно запела что-то тягучее, на одной ноте, и принялась плести шёлковые сети, но Шивайни мягко оттолкнул первые нити «колыбели». Чуть позже, не торопи…

Он стянул с себя длинную белую рубаху, наслаждаясь ощущением скользящего по телу шёлка, но, едва сняв, без сожалений отшвырнул подальше в траву. Проверяя карманы, провёл руками по широким штанам, держащимся только на кулиске, — и удивлённо хмыкнул, обнаружив что-то в одном из них. Раскрыл ладонь. Пару секунд всматривался в найденное, потом покачал головой, как будто соглашаясь с собственными мыслями.

Жёлудь он посадил здесь же, на поле вечного сна. Что ж, старый дуб намекнул более чем прозрачно. Всему своё время. Прорастёт когда-нибудь.

Вторая находка озадачила его куда больше. Он долго читал, морща лоб от усилий и бормоча себе под нос полузабытые слова чужого языка — одного из бесчисленных множеств, которые сам и создавал когда-то.

Шивайни грустно усмехнулся, вглядываясь в угловатый росчерк подписи. Та-ли… Смешная девочка. Живая.

Нет, танцевать он не будет. Не в этот раз.

Трава приняла не сразу — похоже, обиделась, что недавно отбросил. Но быстро простила, потянулась доверчиво, принялась плести ажурную сеть, запела, уговаривая, упокаивая, убаюкивая…

Он закрыл глаза и уснул, как жил, — с иронической улыбкой.