Страж (СИ) - Татар Анастасия. Страница 5

Не будет никаких «нескольких часов». Вот, что я поняла следом.

— Свободны, — кивнул мужчина.

Он сидел в кресле у камина и сверлил меня взглядом сквозь тонкие стекла очков. На вид ему было лет сорок точно, в блондинистых волосах где-не-где мелькала седина, но внешне он был необычно приятным. Когда служанки скрылись за дверью, дошло, что он и есть та самая «десница».

Обычно маньяки мучают своих жертв. Они гоняют их, словно хищники, запугивают, обманывают, дают ложные надежды на спасение. Этот же показался мне одним большим пауком, было что-то такое в его манере и взгляде, и я, глядя на него, не могла избавиться от ощущения, будто бы всего лишь жалкая мошка, и ничто более. Вот он затягивает меня в свои сети, плотнее кутает в кокон, а мое тело не слушается меня и позволяет завлечь себя в его паутину.

«Надо ослабить его бдительность, — думаю я, — а затем вырубить и сбежать».

Но тело совершенно меня игнорирует.

— Подойди ко мне, — говорит он, и я послушно ступаю вперед, едва успевая подумать, что ни за что на свете ему подчиняться не буду.

«Не вырубить, а убить», — исправляюсь.

Рану на боку вновь прошибает боль, когда он, вытащив из камина раскаленную кочергу, прижигает её ярко-красным кончиком. Я прошу себя потерпеть, потому что скоро это все закончится, но не могу поверить и слову. Только губы плотно сжаты, дыхание подрагивает, потому что от боли хочется кричать, но не получается.

Его лицо вдруг совершенно преображается, сумасшедший оскал появляется на губах, и теперь он уже напоминает больше голодную гиену, чем паука. От прикосновений его рук хочется кричать и плакать, но я окончательно поддаюсь сладкой дымке, застилающей мои глаза, и позволяю себя поцеловать. Комната кружится, когда меня поднимают на руки и несут в сторону кровати, и я смотрю куда-то вперед себя. Не на десницу, своего насильника, не на его руки, обнимающие меня за талию, не на прикрытые глаза, когда он целует меня, а я, сама того не понимая, отвечаю. Холодный атлас заставляет мороз бежать по коже, и я вдруг начинаю различать свечи в люстре на потолке.

Свечи… свечи в хрустальной люстре? Что-то я не припомню, чтобы такие использовали даже в наших церквях. Мысли заводят меня в сторону необычности моего окружения, подсказывают, что оно совсем уж чуждо мне. Господи! Как я могла забыть, где я и что со мной делают?!

Но тело, вопреки всем стараниям, отказывалось мне подчиняться. Все равно, что кричать или пытаться разговаривать во сне. Ничего не получалось, а этот мерзкий «паук» уже целовал мою шею, сжимая грудь.

«Нет!» — без конца кричала я, но вместо этого не могла и пальцем шелохнуть.

«Отпусти! Отойди!»

Отчаяние заставило сердце биться в десять раз сильнее. Что он сделает со мной? Как мне сбежать? Как спастись?

«не убьет же он её за несколько часов»

Убьет… почему такие мерзкие существа вроде него достойны жизни? Почему умереть должна я, а не он? Почему именно я?

Его рука сжимает грудь. «Умри» едва ли срывается с моих губ. На миг кажется, будто все в комнате зависает в воздухе, а затем я чувствую, как безвольной тушей на меня обволакивается Паултом. Абсолютная тишина зависает вокруг, и я вижу, как из спины его торчит кочерга. Та самая, которой он вначале прижег мне рану на бедре.

«Телесные раны со временем заживают, а сердечные остаются навсегда», — думаю я, чувствуя упирающееся мне острие в грудь. Его сердце точно никогда не заживет.

Смотрю на свои руки, чувствуя, что могу снова контролировать тело. Шевелю пальцами, поворачиваю голову в сторону, лишь бы не видеть, как кровь вытекает из его рта и катится по моей шее. Омерзительнее всего чувствовать, какое мягкое его тело, еще совсем теплое, как будто бы в нем до сих пор плещется жизнь, и такое податливое… Биение моего сердца отдавало в ушах все сильнее вместе с нарастающей паникой. В комнате, вопреки ожиданиям, никого не было.

Спокойно, Надя. Не нужно паниковать. Ты не должна чувствовать себя виноватой, тем более в смерти такого подонка! Нет, не так. Не смей! — я скинула с себя его тело с удивленно распахнутыми глазами, — чувствовать себя виноватой. Руки, будто не мои, дрожали. В этом мире, здесь и сейчас, у меня есть только я. Ни за что не стоит забывать это правило.

Вдох. Выдох.

Либо я, либо они.

3

Если до этого времени я еще как-то сомневалась, что смерть насильника не моих рук дело, то сейчас, стоя посреди комнаты и глядя на его быстро чернеющее и распадающееся тело, все сомнения в происходящем совершенно испарились. Куда бы меня ни занесло, здесь точно присутствует магия или что-то вроде того, причем еще и я — её носитель. Иначе, как объяснить пролетевшую полкомнаты кочергу и так удачно исполнившую мысль «умри»?

Я втянула как можно больше воздуха ртом, и с улыбкой выдохнула. Восторг от открывающихся впереди возможностей, трепет перед ними, активно глушился тем, что, я, похоже, убила человека. Не смотря на то, что человеческого в нем было мало и я защищала свои интересы, свою жизнь, руки все равно подрагивали, органы стягивались в противный ком. Времени стоять и пялиться на кучку золы, оставшуюся от Паултома, у меня нет, потому что нет гарантий безопасности, чтобы терпеливо дожидаться, когда приедут те двое и заберут меня отсюда. Так и хотелось похвастаться перед ними: «Ха! Я сама с ним разобралась, без вашей помощи, мудаки! Вот прям кочергой да в сердце!»

Господи, Надя! Что за дикие мысли в такой-то ситуации? Где-то на фоне еще существовало понимание, что смех — защитная реакция организма, в принципе, как и все, что я делаю, но такое упорное стремление задавить в себе чувство вины пугало даже меня, даже сейчас. Наверное, когда долгое время живешь скучной жизнью, читаешь фэнтези и лелеешь мечты о "приключениях", потихоньку становишься совсем неадекватным. Все вокруг происходящее казалось мне сумасшедшей сказкой, а закон "или я — или они" начал действовать с удвоенной силой.

Так, ладно, спокойно. Сначала выберусь отсюда, а уже потом буду разбираться, где я, каким образом тут очутилась и что натворила.

Покои находились на втором этаже особняка. На улице было довольно прохладно, а шансов раздобыть нормальную одежду — очень мало. Этот садо-мазо костюмчик я без зазрений совести сняла и бросила в камин, оставив для себя чисто более-менее адекватное белье. Пришлось выходить из ситуации по мере возможного: принялась рыться по шкафам, нашла свободные штаны на ремне и рубашку. Господи… если я укреплю свое существование здесь, то в первую очередь стану так драить себя, чтобы кожа покраснела. А потом еще и дополнительную ванну приму. Лишь бы смыть с себя запах этой крысы…

Штаны держались на талии благодаря ремню, но были слишком длинными, так что оборвала для удобства до колен. Волосы пытаться куском ткани завязать в высокий хвост и пытаться не стоит, и так быстро выбьются, так что заправим за ворот рубашки… Обуви по размеру нет… Черт. Лучше уж я пойду босая, чем в сорок пятом на мой тридцать седьмой.

Когда-то в детстве, проведенном на пару с Ленкой, я облазила все деревья своего двора. До конца школы и в универе занималась танцами, но как только вступила во взрослую, самостоятельную жизнь, стало не до этого, хотя обычно, вообще-то, бывает наоборот. Когда человек много кушает и не тратит получаемую из пищи энергию, он прибавляет в весе и становится неработоспособным. Так и я, пока не тратила энергию и свой потенциал, в итоге их нещадно загубила. Кто в этом виноват? Никто. Я сама. Потому что основное время отдавала учебе, а остальное — работе и сну. Нелюбимой учебе и нелюбимой работе.

Вообще-то, юридический мне как собаке пятая нога. Если бы была возможность второй раз выбирать, я бы стала психологом или даже врачом. Кем-то из той отросли. Проблема в том, что такого шанса у меня точно уже не будет, как и не будет возможности изменить свою жизнь настолько сильно, как сейчас. Оставалось только молиться на правдивость происходящего и лелеять надежды, что я не схожу с ума. Оптимизма приубавилось… какая-то я совсем не кареглазая, хотя нас обычно описываю горячими, импульсивными сильными и эмоциональными личностями. Если проанализировать последние несколько лет моей жизни, я не просто не кареглазая, у меня вообще цвета нет. Жестоко, но факт. Я превратилась в какое-то аморфное существо, которое когда-то презирала всей душой.