Неукротимая Анжелика - Голон Анн. Страница 22

Пробившийся в щель между занавесами луч луны осветил Анжелику, на щеках ее сверкали слезы. Де Вивонн, охваченный страстью, подумал, как она хороша в слезах, она, так властно распоряжающаяся мужскими сердцами. Что у нее за тайна? Смутно вспоминалась какая-то давняя скандальная история, что-то о колдуне, которого сожгли на Гревской площади.

— А кто был его отец? Тот, кого звал твой сын? — спросил он вдруг.

— Человек, давно уже пропавший.

— Умерший?

— Конечно.

— Странно, что перед смертью люди догадываются, что наступил их последний час. Даже ребенок понимает, что смерть близка. — Он глубоко вздохнул. — Этот маленький паж мне нравился… Ты не слишком сердишься на меня из-за него?

Анжелика безнадежно махнула рукой.

— Что же мне сердиться на вас, господин де Вивонн? Это ведь не ваша вина. Виновата война, виновата жизнь… Жестокая и нелепая!

Глава 3

Перед выходом французской эскадры из Специи, где ее гостеприимно принимал родственник герцога Савойского, меры предосторожности были усилены. Капризный и вздорный адмирал де Вивонн умел, как убедилась Анжелика, действовать разумно и предусмотрительно, не упуская ничего в командовании своей эскадрой. Вторая галера уже выходила в море, он наблюдал за ней из «скинии» на «Ла-Рояли».

— Лаброссардьер, прикажите ей немедленно вернуться!

— Но, ваша светлость, это произведет дурное впечатление на итальянцев; они восхищались красотой наших маневров.

— Плевать мне на то, что подумают эти макаронники. Я вижу — а вы этого, кажется, не замечаете, — что у «Дофины» слишком перегружен бакборт и вообще груз уложен чересчур высоко. Ручаюсь, что трюмы у нее пусты. Достаточно небольшого шквала, и она перевернется…

Помощник объяснил, что на мостике уложены запасы еды. Если перенести их в трюм, они могут испортиться от сырости, в особенности мука.

— Пусть лучше мука промокнет, только бы галера не перевернулась. А у нас случалось такое, и совсем недавно, в Марсельском порту.

Лаброссардьер передал приказание. В море стала выходить следующая галера, «Лилия».

— Лаброссардьер, прикажите середке

сильнее грести.

— Это невозможно, адмирал. Ведь там сидят мавры, которых мы захватили в плен на том небольшом судне с грузом серебра.

— Опять эти сообщники Рескатора, от которых столько хлопот! Да еще дурные головы. Передайте, чтобы надсмотрщики удвоили порцию плетей и посадили их на кислый хлеб и несвежую воду.

— Это уже сделано, ваша светлость, и врач говорит, что некоторые так ослабели, что их придется снять с корабля.

— Пусть врач занимается своими делами. Людей Рескатора я ни за что не сниму с корабля, и вы прекрасно знаете, почему.

Лаброссардьер был вполне согласен с адмиралом. Стоило людям Рескатора оказаться на суше, путь и совсем умирающими, как они сразу исчезали, словно по какому-то волшебству. Видимо, находились сообщники, — конечно, потому что их господин давал огромные награды тем, кто помогал его людям освободиться. Они все были первоклассные моряки, но в плену оказывали сопротивление, как никто другой из пленных.

— …Вот теперь войдем в пролив, — распорядился де Вивонн, когда все шесть галер вышли, наконец, из порта.

Анжелика осведомилась, как это понять. Оказалось, что это означало выйти в открытое море.

— Наконец-то! Мы плывем уже десять дней, и я решила было, что галеры только и могут, что держаться вдоль берегов.

— Поднять парус на главной мачте! — приказал адмирал. Это распоряжение передали с одной галеры на другую.

Матросы забегали у снастей, поднимая реи со свернутыми парусами; развернутые паруса быстро вздувались на ветру.

Анжелика впервые оказалась в открытом море. Побережье Тосканы уже исчезло вдали, и со всех сторон ее окружало только море. Лишь около полудня боцман закричал: «Земля!»

— Это остров Горгондзола, — объяснил герцог де Вивонн Анжелике. — Надо проверить, не прячутся ли там пираты.

Французская эскадра выстроилась полукругом и подошла к небольшому пустынному скалистому острову, пересекаемому цепями холмов, резко выделяющимися на темно-синем небе.

Никаких следов морских разбойников не было заметно, да и вообще не было ничего, кроме нескольких рыбацких лодок, трех генуэзских и двух тосканских, ставивших сети для ловли тунца. Сам остров был почти гол, лишь кое-где топорщился жалкий кустарник, объедаемый несколькими козами. Де Вивонн хотел купить этих коз, но старшина рыбаков отказался продать их, заявив, что они тогда останутся без молока и сыра.

— Вели им принести нам хотя бы пресной воды, — приказал де Вивонн одному из офицеров, говорившему по-итальянски.

— Они говорят, что у них нет пресной воды.

— Тогда ловите коз.

Матросы полезли на скалы, стреляя в коз из пистолетов. Де Вивонн пытался договориться со старшиной рыбаков, но тот отказался от денег. У адмирала возникли подозрения, и он приказал вывернуть карманы старшины. Оттуда выпали золотые и серебряные монеты. В ярости де Вивонн велел бросить рыбака в море. Тот выплыл и добрался до своей лодки.

— Пусть они скажут, откуда у них эти деньги, тогда мы дадим за их коз несколько сыров и бутылей вина. Мы не воры. Переведите им это.

На лицах рыбаков нельзя было прочитать ни удивления, ни протеста. Они казались Анжелике старыми продымленными деревянными статуями, таинственными, как Черная Дева, которую она видела в маленьком святилище Богоматери Хранительницы в Марселе.

— Готов поклясться, эти рыбаки только притворяются, что ловят тунца; на самом деле они стоят у острова, чтобы сообщить врагу о нашем прибытии, а он уж сообразит, каков курс нашей эскадры.

— А вид у них совсем безобидный…

— Знаю я их, знаю я их, — твердил де Вивонн, грозя рыбакам, сохранявшим бесстрастное выражение лица. — Это сигнальщики, они на службе у пиратов и бандитов. Эти золотые и серебряные монеты свидетельствуют, что они помогают Рескатору.

— Вам повсюду мерещатся враги, — заметила Анжелика.

— А я и должен обнаруживать их всюду, ведь это моя служба — ловить пиратов.

Подошел де Лаброссардьер, указывая на заход солнца — не для того чтобы полюбоваться этой картиной, а потому что пурпурное небо, по которому скользили длинные темно-лиловые облака с золотыми краями, казалось ему не предвещавшим ничего доброго.

— Через два дня может задуть сильный ветер с юга. Поплывем ближе к земле, так будет безопаснее.

— Ни за что! — отвечал де Вивонн.

Это побережье принадлежало герцогу Тосканскому, который, хоть и клялся французам в дружбе, давал у себя в Ливорно приют и голландцам и англичанам, как торговым судам, так и военным, и берберийским тоже. В Ливорно находился большой рынок рабов, уступавший только кандийскому. Подходить туда следовало либо с большим флотом, либо «закрывая глаза». А Его величество, король французский, предпочитал поддерживать с тосканцами добрые отношения. Значит, оставалось плыть мимо островов.

— Мы пойдем прямо на юг, и мадам дю Плесси убедится, что наши галеры не просто могут идти в открытом море, но идти даже и ночью, и на всех парусах.

А ночью ветер совсем стих, и путь пришлось продолжать на веслах. На всякий случай на вахту ставили больше людей. Гребла же только одна партия каторжников при свете факелов, в котором размеренно шевелились тени надсмотрщиков, шагавших по мосткам. Галерники двух Других партий спали, лежа по четверо на досках под своей скамьей, среди нечистот и насекомых, тяжело дыша, как загнанный скот.

А на другом конце галеры Анжелика старалась забыть о том, кто мучился неподалеку. На мостки она больше не подымалась и никак не дала понять Никола, что узнала его. Этот каторжник был связан со слишком горьким периодом ее жизни, ужасы которого заставили забыть о том, что было в детстве. Она вырвала эту страницу прошлого из своих воспоминаний и не собиралась позволить случаю воскресить ее. Но медленно тянувшиеся часы плавания были мучительны, и ей хотелось поскорее добраться до Кандии.