Погнутая сабля (ЛП) - Грэм Уинстон. Страница 110

— А почему ты говоришь, что они никогда не примирятся?

— Просто мне так кажется.

— Он что-то сказал.

— Просто мне так кажется.

Демельза хорошо чувствовала нюансы в голосе Росса, но через секунду решила, что не стоит напирать.

— Я слышала, Валентин и Селина не вернутся домой к Рождеству.

— Вот как?

— Мне сказал Бен. Они проведут рождественские каникулы в Лондоне с ее дочерьми. Кэти услышала об этом и рассказала матери.

— Никаких намеков на примирение Бена и Кэти?

— Пока нет. А ты не встречал в последнее время Певуна? Он стал совсем другим.

— Похоже, некоторые люди меняются в браке. А другие не меняются ни капельки.

— Думаешь, нас брак изменил? — спросила Демельза.

— Мы создали друг друга заново по образцу в глазах другого.

— Это сложновато для моего скромного ума, но надеюсь, что поняла, о чем ты.

Они вошли в дом.

— Значит, Рождество будем отмечать в узком кругу, — сказал Росс. — Джеффри Чарльз с Амадорой и Джоанной в Париже. Дрейк, Морвенна и Лавдей наверняка вернутся в Лоо, на верфи возникли какие-то трудности. Остаются только Дуайт, Кэролайн и девочки, а еще кто-то из Тренеглосов и Келлоу.

— Может, Клоуэнс права, и в этом году стоит сделать вид, что нет никакого Рождества. — Войдя в гостиную, Демельза увидела вазу с цветами, розовыми и полосатыми гвоздиками, и воскликнула: — Матерь Божья! Откуда они взялись?

— Прислали Данстанвилли. Нынче утром.

— Как любезно с их стороны, Росс! Как мило.

И глаза Демельзы ни с того ни с сего наполнились слезами.

— Цветы поставили в воду, как только их принесли. Кьюби сказала, что она их расставит, но я ответил, что ты сама захочешь это сделать. И виноград из оранжереи!

— Я им напишу. Или ты напиши. Да, в вазу побольше, как ты считаешь? И к ним я нарву папоротник и плющ. Еще есть время до темноты.

— Как раз хватит.

В дверях Демельза остановилась, и совсем не элегантно утерла слезы.

— Мы не можем совсем уж позабыть про Рождество. Есть же Генри. И Белла. И Софи с Мелорой придут. И Кьюби — она горюет, но носит ребенка. Можем мы пойти на... как ты это называешь?

— Компромисс?

— Да. Ты умеешь читать мои мысли...

— Долгая практика...

— Компромисс, точно. Не нужно пышно праздновать. Совсем тихо. В конце концов, следует же отметить рождение Христа.

Росс улыбнулся, потому что глаза Демельзы зажглись, чего он уже давно не видел.

— Да, именно так, — сказал он. — Именно так.

Во вторник перед рассветом он выехал из дома и в полдень добрался до Пенрина. Пообедал с Клоуэнс, а потом оба на лодке добрались до Фалмута и прошлись к замку Пенденнис, где много лет назад Росс с губернатором Мелвиллом обсуждал оборону графства. Как раз до шахтерских восстаний. С тех пор произошло еще несколько вспышек, но ни одна не закончилась так же трагично.

На этот раз Росс не стал туда заходить, они спустились по поросшему дроком холму в город. Клоуэнс заметила, что отец меньше хромает; Росс ответил, что если бы опять стало худо, он бы попытался за три месяца заключения это исправить. Они мирно и долго обсуждали различные темы, включая подробности гибели Джереми и смерть Стивена. Вместе поужинали, затем Росс лег спать, а утром отправился домой; по пути он отобедал в «Лисе и винограде», недалеко от Сент-Дея.

Переночевала Клоуэнс у Верити. Эндрю-младший до самого сочельника собирался пробыть на берегу, а потом снова отплыть в Нью-Йорк. Он проводил время в обществе Томасин и ее брата на танцевальном вечере, устроенной одним капитаном пакетбота. Пригласили и Клоуэнс, но она отказалась. Эндрю-старший, у которого случился слабый повторный приступ, пошел спать.

— Знаешь, это так странно, — заговорила Клоуэнс, — но после... после потери Стивена я столько раз говорила с матерью и отцом наедине, сколько в жизни не разговаривала. Раньше, само собой, мы постоянно сталкивались дома и на улице. Но ни разу не вели такие глубокие и емкие беседы, если ты меня понимаешь. Чаще всего, если бы случилось что-нибудь серьезное, мы бы собрались все втроем. Ты же понимаешь, предсказуемость обыденной жизни. А теперь мы так много разговариваем, но совсем по-другому.

— Твой отец выглядит гораздо лучше, — ответила Верити.

— Да, лучше, разумеется, лучше. Они оба выглядели ужасно, когда я приехала  к ним после гибели Джереми. Но жизнь продолжается, — невесело улыбнулась Клоуэнс. — Даже моя.

— Тем более твоя, — заметила Верити.

— Да, наверное. Но сейчас я в подвешенном состоянии. Мне не особо хочется принимать решения, если я не обязана.

— Пусть пройдет год, дорогая. Стивен оставил тебе достаточно средств.

— Знаешь, я очень горевала, что он не успел сполна насладиться богатством. Вся его жизнь прошла в бедности... в изматывающей нищете. — Клоуэнс запнулась. — По крайней мере, я так считаю.

— О чем ты?

— Как раз перед его кончиной я узнала об одной допущенной им неточности при разговоре со мной. И это... это ставит под сомнение многое, что он говорил. — Клоуэнс встала, взяла журнал и полистала страницы. — Хотя нет, я не права. Он рассказал мне неправду касающуюся нашего брака. Вряд ли он придумал бы такие детали о своей бедности.

Верити не сводила глаз с высокой молодой племянницы. Демельза права: тяжелые испытания Клоуэнс и потеря веса сделали ее старше, но благотворно повлияли на внешность.

— Хотя я могу откровенно говорить с папой о многих вещах — я так и делаю! — но мне трудно с ним обсуждать Стивена, потому что он никогда его особо не любил. У них совершенно разные характеры, но при этом такие похожие.

— Похожие? Я не... кажется, я не совсем понимаю...

— Они оба очень сильные, физически сильные, мужественные, отважные, ни перед чем не остановятся... На этом их сходство заканчивается. К чему я это говорю? Наверное, пытаюсь разумно объяснить то, что другие сочтут неразумным — мою любовь к Стивену.

Верити встала и подложила угля в камин.

— Позволь мне.

Клоуэнс бросилась к камину. Верити успела заметить, как на уголь упала слеза.

— Нисколько не сомневаюсь, что отец поймет твои чувства.

— Ох, он понимает, что я любила Стивена. Не понимает только, почему любила. Видишь ли, сердцу не прикажешь. Я говорила это маме — год назад, но именно сейчас все возвращается на круги своя. Ты любишь человека, безмерно любишь, а другие — нет. А когда любишь, то приписываешь ему все добродетели, которых у него нет. Поэтому ждешь большего, а это неправильно... Тебе, наверное, непонятно, о чем я тут толкую, Верити. Просто мне хочется выговориться.

— Ты беспокоишься о Джейсоне?

— О Джейсоне? О нет. Не очень. Ты знаешь, что он сын Стивена от предыдущего брака?

— Я не знала. Твоя мать догадывалась.

— Правда? У мамы потрясающая интуиция. Но даже она не догадывается, я уверена, о том, что творится у меня внутри. И я не стану ей говорить. Тебе тоже не скажу, дорогая кузина, лучше похоронить это вместе со Стивеном.

Клоуэнс занялась камином. Верити взялась за вышивание, но не вытащила иглу.

Уже спокойнее Клоуэнс продолжила:

— Кое о чем я не осмеливаюсь рассказать папе. Это случилось в понедельник. Ко мне пришел гость. Ни за что не угадаешь. Сам сэр Джордж Уорлегган.

Верити уставилась на нее.

— Джордж?

— Он пришел с двумя конюхами. Я слышала цокот копыт и выглянула на улицу. Увидела, как он спешивается. Когда он приблизился вместе еще с одним человеком — кажется, его зовут Нанкивелл — я перепугалась. Решила, что он меня арестует!

— Что ему было нужно?

— Я открыла дверь, он снял шляпу и поприветствовал меня; я буквально потеряла дар речи, поэтому посторонилась, а он зашел. Он вовсе не такой высокий, как папа, но словно занял собой всю маленькую гостиную! Я пригласила его сесть, а он ответил, что, несомненно, я немного удивлена его визитом, но он заезжал в Пенрин и решил меня навестить и узнать, может, нужна его помощь. Между ним и моим супругом, сказал он, существовала некоторая враждебность, но теперь, когда Стивен, увы, покинул этот мир, он бы хотел напомнить об их с леди Харриет доброжелательном отношении ко мне и может оказать мне помощь, как вдове, в обществе или финансово, мне достаточно только сказать!