Идеал (СИ) - Ордо Полина. Страница 8

Он пытался найти ответ на этот вопрос с позиции логики. Но и тут его ждал тупик. Как бы парадоксально это ни звучало, но единого варианта человеческой логики нет. У каждого она своя. Даже у психически больного:, он имеет право видеть мир не таким, как всё.

Размышляя над этими философскими вопросами, он рано или поздно всегда приходил к самому сладкому моменту. Фантазиям. Он представлял себе её, воображал, какая она. Вспоминал. Рисовал в уме её портрет. Он чётко знал, какой же она должна быть.

Ангел.

Обычно он откидывался на спинку кресла и сводил перед собой ладони и закрывал глаза. Нервно выстукивал кончиками пальцев дёрганый ритм, будто наматывал тугую мысль на основу.

Белокурые волосы. Натуральная блондинка. И цвет такой живой, чтобы пахло живой пшеницей. И мягкость, чтобы коснуться лицом этих локонов и ощутить давно забытое материнское тепло. Они должны быть длинными, чтобы проводя рукой, можно было наслаждаться их гладкостью и красотой. Наслаждаться бесконечно. Брать в руки щётку с натуральным ворсом и расчёсывать их, приглаживать волосок к волоску. Делать их идеальными. Ведь у неё они были именно такими. Идеальными. Совершенными.

Глаза.

Стоило только смежить веки, как тут же он видел их. Большие, голубые. Будто небо раскололось на мелкие части и одарило её таким неземным взглядом. Эта голубизна была чистой и глубокой, подобно горным озёрам. Они несли свежесть и покой. Они подавляли все его страхи, они очищали его от грехов, они награждали безмятежностью. Только смотря в её глаза, такие чистые и искренние он забывал обо всём и чувствовал себя живой. Он готов был смотреть в них вечность. Они были идеальны.

Губы.

Почему-то её улыбка пахла поздней весной, дождями и… молодыми яблоками. Может, потому, что губы были такими же нежными, сладкими. Их цвет напоминал румяный бок спелого плода. Каждый поцелуй даровал сочный привкус жизни. Он пьянел от её губ, от их мягкости и теплоты. Она всегда задорно и заливисто смеялась, обнажая ряд белоснежных ровных зубов. Они напоминали нитку жемчуга. Ни у кого не бывает таких зубов. Но она же ангел. Склонив голову, она позволяла чуть волнистым прядям падать на лицо. Милые ямочки на щеках придавали ей живость и некоторую наивность. Всё это складывалось в идеальный образ.

Он видел его!

Чувствовал!

Наслаждался…

Как же он хотел вновь почувствовать прикосновение её рук к своему лбу. Чтобы она подарила ему прохладный поцелуй, полный надежды. Вдохнула в него силы жить и бороться.

Недостижимый и давно ушедший в небытие образ любимой женщины.

Его идеал.

Он открыл глаза и посмотрел на часы. Время неумолимо шло вперёд, отмеряя ему новые минуты страдания, жизни без неё.

Но он не сдавался. Он искал. Он вглядывался в каждое женское лицо, ища там знакомые черты. И очень жалел, что человеческое тело такое грубое и неподатливое. Почему нельзя слепить то, что жаждешь? Он видел дорогие сердцу приметы, очертания, но все они были частью дешёвых, грязных ликов. Он не мог отделить те идеальные части и собрать их воедино. Как бы ни желал этого, как бы ни хотел.

Оставалось только искать.

Иногда ему казалось, что все его старания тщетны. Невозможно снова повстречаться с ангелом. Как только он начинал сдаваться, желать смерти, как она посылала ему их.

Это были копии. Не такие идеальные. У них были свои недостатки, но они были устранимы. Словно подбадривая его, ангел раскладывала перед ним заготовки, готовые к обработке умелыми руками мастера.

И он принимался за работу. Рьяно. Живо. Со страстью и той сердечной пылкостью, на которую был способен безумно влюблённый мужчина.

Он наслаждался мгновениями близкими к экстазу, когда ему казалось, что его ангел вновь спустился с небес. Она вновь улыбается ему. Она снова рядом с ним.

Однако заготовка так и оставалась заготовкой. Как бы ни старался, не пытался всё исправить, брак и недоделки вылезали на поверхность, уродуя труд всей его жизни. Словно разъедающая плесень, которую никак не побороть. Она засевала спорами весь материал, приводя его в негодность.

Тогда горькое осознание не идеальности очередной заготовки рушило весь его хрупкий мир. Гнев зарождался в сердце и убивал всё самое светлое, что в нём было.

Как сейчас.

Минутная стрелка с еле слышным щелчком встала на законное место, показав точное время и оборвав чью-то жизнь.

Он раздражённо поправил волосы и встал с кресла. Подошёл к столу и взял пистолет. Начищенный металл показал ему знакомый взгляд зверя. Того, кого он ненавидел больше всего в жизни.

Зверь требовал расплаты! Требовал справедливого возмездия от этой жизни. Требовал мести за порушенный, поруганный идеал. За то, что у него отняли его ангела. Требовал крови.

Щёлкнув затвором, мужчина проверил рабочее состояние и, сжав в руке рукоять пистолета, направился к той двери, что скрывала от него очередную подделку.

Он знал, что будет больно. Он ощущает это почти всегда. Ведь чувство привязанности и родства никто не отменял. Он ведь видел их частью себя, частью своего прошлого.

Она будет молчаливо ждать его вердикта.

По злой воле все они наделены такой же способностью чувствовать и ощущать этот мир, как и он. Они любили, страдали и не понимали, почему не заслужили его… милосердия. Но это было до того, как он смог усмирить зверя. Теперь же они почти не мучаются. Когда-нибудь он придёт к тому, что их смерть станет просто прощальным поцелуем, оставляющим на губах сладкий холод. И никакой боли.

Свет одинокой лампочки выхватил из мрака бледность её лица. Она боится. Она знает, что минуты жизни, отмеренные ей, подошли к концу.

Ему действительно жаль, что всё так получилось. Но зверь требует своего. Он не успокоится, пока не увидит её кровь.

Почему же она не смогла стать тем идеалом? Что стало фатальной, роковой ошибкой? Что пошло не так?

Кровь багряным пятном расплывается на заботливо подстеленной клеёнке. Русые волосы потеряли своё сияние и теперь тусклой, серой волной благодарно напитывались багрянцем.

В чём он просчитался? Почему же так всё получилось?

Глаза, в которых буквально мгновение назад жизнь била ключом, напоминали осколки стекла. Мутные, грязные, бездушные. В них ещё читалась безмолвная мольба.

Склонившись над телом, он будет изучать её несовершенства. Запоминать всё, что привело к такому фатальному результату, чтобы следующая попытка стала последней. Чтобы не пришлось вновь брать пистолет, вновь вдыхать жжёный запах пороха и пряный аромат свежей крови.

Зверь доволен. Он отомщён. Отомщён его идеал. И теперь, когда зверь сыт и спит в своей берлоге, ему нужно вновь приниматься за работу. Искать, пробовать и стараться.

Чтобы не казалось, как бы не изворачивалась жизнь, но он ненавидел зверя. Страдал от его дикого норова. И пока он не найдёт свой идеал, зверь будет жаждать крови.

Часы мерно тикали, отсчитывая новые минуты жизни без неё. Беспросветная тьма, в которой царит только холод и одиночество.

Он сел в кресло и положил пистолет себе на колено. Маленькое пятнышко крови чернело на тёмной ткани джинс.

Он только что оборвал чью-то жизнь.

И он сделает это снова.

Как сложно держать себя в руках, когда зверь внутри недовольно ворочается. Он не может улечься, успокоиться, насытиться. Слишком давно его губ не касалась кровь, слишком давно острые клыки не впивались в свежую плоть. Он голоден. И чем больше он беснуется, рвётся на свободу, тем сложнее контролировать внутреннее буйство.

Поиски затянулись. Он был так разочарован последней попыткой, буквально разбит. Слишком уж она была похожа на ангела. Она почти приблизилась к тому самому идеалу, совершенному, уникальному, неповторимому. Была всего лишь в одном шаге. И тем больнее понимать, что… она сама вынудила убить её. Она не захотела пойти на последний шаг. Для неё это было немыслимо. Если бы она только знала, что тем самым подписывает себе смертный приговор. Изменила бы своё решение? Согласилась бы?