Путь в Версаль - Голон Анн. Страница 44

— Замолчите, Дегре, вы мне противны. Я вас презираю! Вы… вы… — она не находила слов, чтобы выразить свой гнев.

— Довольно, перейдем к делу! Что вы скажете, мадам, о сумме в 50000 луидоров на реставрацию сгоревшей таверны? Через меня король может дать вам эту сумму взамен памфлетов на три последних имени. Вот лучшее средство, по-моему, закончить это дело во славу всех. Шеф полиции будет повышен в звании, я — тоже, и вы, мадам, не останетесь в претензии, и король вздохнет с облегчением. Ну, хорошо, пока закончим на этом. Я вижу, вы вся дрожите. Подумайте над моим предложением. Я зайду к вам через два часа, чтобы узнать окончательный ответ. — С этими словами полицейский покинул Анжелику, готовую вцепиться ему в глотку.

В тот же день на Гревской площади должна была состояться казнь трех типографистов, печатавших памфлеты. Уже с раннего утра собралась огромная толпа народа.

Палач уже приготовился выполнить свои долг, как вдруг на площадь въехало три офицера, у одного из них был приказ о помиловании этих несчастных печатников, подписанный королем.

— Свобода! Свобода! — ликовал вокруг народ. — Да здравствует справедливый король Франции!

Да, так иногда случалось, что король перед экзекуцией миловал виновных, показывая себя перед народом справедливым и добрым. На этот раз любители острых ощущений были разочарованы, зато престиж короля поднялся сразу на несколько ступеней. Парижане были счастливы, все вспоминали Фронду.

Это Клод ле Пти в 1620 году первый направил свои стрелы против так называемой «Мазариниады», времени правления кардинала Мазарини.

— Жалко, что проклятый итальянец умер, — кричали вокруг, — сейчас мы подожгли бы его дворец.

— Скоро мы узнаем имя убийцы юноши из таверны «Красная маска», — говорили в толпе.

Но ни завтра, ни послезавтра белые листки с памфлетами так и не были разбросаны на парижских улицах. Наступила тишина, все притихли, попрятались по домам. Никогда парижане не узнают, кто же был убийцей. Все знали, что поэт с Нового моста мертв. Что же остается обездоленным парижанам? У них отняли их детище, Клода ле Пти, которого в народе называли «дитя Парижа».

Да, абсолютная монархия Людовика XIV стояла прочно. Казалось, никакая сила не могла сдвинуть толщу абсолютной монархии.

Так закончилось дело маленького торговца вафельными трубочками из таверны «Красная маска».

Анжелика жестоко переживала смерть Клода. Быть может, она и любила его, но то, что он погиб из-за нее, Анжелика знала твердо. Она часто вспоминала его худое лицо с блестящими глазами.

Однажды, встав рано после очередной бессонной ночи, Анжелика сказала себе:

— Нет, я больше не могу так жить.

В этот вечер она должна была пойти к Дегре на улицу Нотр-Дам. В тот же вечер она пойдет с Дегре на тайное заседание сильных мира сего, где будет подписан договор о сумме, предоставленной королем в обмен на остальные имена убийц, не подлежащих разглашению.

«Бедный Дино! Его уже нет в живых, а главный убийца разгуливает на свободе», — с горечью думала Анжелика. Ее обуяла какая-то безысходная тоска, и казалось, что весь мир потемнел и все ростки жизни погасли в душе. Она как бы одеревенела от всего пережитого. «Я не могу больше так жить», — повторяла она про себя.

Вдруг ее взгляд упал на зеркало, где отражалось бледное, осунувшееся лицо, лишь глаза возбужденно блестели. «Я приношу несчастье всем, кто любит меня, — размышляла Анжелика, смотрясь в зеркало. — Жоффрей, Никола, Клод». Она медленно подняла руки к вискам и сжала их так, что ей стало дурно.

— Нет, я не в силах так жить!

Что она могла сделать против этих кружевных воротников? Воспоминания с новой силой нахлынули на нее.

«Помнишь, Жоффрей, замок, где родился Флоримон? Ураган рвал крыши, дождь хлестал в окна. Я сидела на твоих коленях, а ты нежно гладил меня. Жоффрей, любовь моя, где ты? Приди, приди, ты мне нужен!» Истерический вопль вырвался из ее горла. Из прекрасных глаз лились слезы и, будто маленькие алмазы, рассыпались повсюду. Она села за стол, взяла пере, лист бумаги и принялась писать предсмертное письмо:

«Господа, когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Я знаю, что самоубийство — большой грех, но у меня нет другого выхода. Бог, который так хорошо разбирается в человеческих душах, простит и не осудит меня. Я прошу лишь об одном: пусть мои дети носят фамилию их отца, графа Жоффрея де Пейрака».

Положив письмо в конверт и тщательно его запечатав, Анжелика немного успокоилась.

Последние приготовления были закончены. Она оделась, так как было уже семь часов вечера, зашла в спальню к своим детям. Это было все, что осталось у нее в жизни. Они сладко спали в своих кроватках.

Мысль о самоубийстве все настойчивее крутилась в мозгу у Анжелики.

На следующий день, после обеда, увидев, что Барба ушла с детьми на прогулку, Анжелика надела свое лучшее платье и тихо вышла на улицу. В корсаже у нее лежало письмо, написанное накануне. Анжелика отдаст его Дегре, а он, в свою очередь, передаст его этим людям. «Это будет сегодня на тайном собрании», — рассуждала она. Она отдаст письмо, потом пойдет на отдаленный берег Сены, войдет в воду и… По дороге к Дегре прошлая жизнь промелькнула перед ней, как миг. Ее жизнь, наполненная неожиданностями и опасностями.

— Пусть я умру, — говорила она про себя, — но я уверена, что мои дети не останутся на улице. Дегре позаботится о них. У него добрая душа, несмотря на то, что он полицейский».

Облегченно вздохнув, Анжелика свернула на улицу Нотр-Дам.

Глава 28

Анжелика быстрой походкой подошла к отелю полицейского Дегре, который находился на улице Нотр-Дам, на мосту. Дегре любил жить в домах, расположенных на мостах, и было парадоксально, что те, которых он ловил, обычно ютились под мостами, чтобы переспать ночь-другую.

Жизнь полицейского очень изменилась с тех пор, как Анжелика несколько лет назад посетила его в маленьком, сером, неприглядном домике на Малом мосту, где Дегре снимал комнату. Сейчас Дегре имел собственный отель в богатом районе Парижа. Его новый особняк был построен в буржуазном стиле, на его фасаде были вылеплены боги и девы, держащие в руках подносы с дарами земли. При входе возвышались колонны, а вокруг стояло множество всяких красивых статуй.

Комната, куда служанка провела Анжелику, была богато обставлена. В углу стояла большая кровать с огромным балдахином из дорогого шелка, который был стянут по краям позолоченной цепью. Посередине комнаты стоял дубовый стол, на нем чернильный прибор, который тускло светился, отражая блики заходящего солнца. Все в этом доме говорило о надежности и достатке хозяина.

Анжелика не задавала себе вопроса, откуда у полицейского такой достаток. Дегре был для нее одновременно и опорой, и близким другом, которому она могла доверить все свои сокровенные тайны. Ей казалось, что полицейскому известно все о ее трудной и опасной жизни. Он всегда был жесток и безразличен, но твердо уверен в себе. Отдав Дегре письмо, Анжелика могла быть уверена, что дети будут под надежной защитой. Он устроит их жизнь.

Открытое окно комнаты выходило на прекрасную Сену, недалеко слышались негромкие всплески воды от весел, они струились как бы каскадами и пропадали на том берегу. Погода была великолепная. Слабое осеннее солнце отсвечивалось в натертом до блеска паркете.

Наконец Анжелика услышала бряцанье шпор в коридоре. Она сразу же узнала твердую поступь лучшего полицейского сыщика Франции Франсуа Дегре. Размеренным шагом он вошел в комнату и, казалось, абсолютно не удивился приходу Анжелики.

— Я приветствую вас, мадам! Сорбонна, останься в коридоре, у тебя грязные лапы, ты испачкаешь паркет, — сказал через плечо своей верной и умной помощнице, которая вот уже много лет помогала хозяину в его ответственной и трудной работе.

Дегре был одет тщательно и со вкусом. На нем было красивое осеннее пальто свободного покроя. Небрежным движением он бросил его в кожаное кресло. Неторопливо снял шляпу, парик, отстегнул длинную шпагу и сел за стол. Все эти движения были знакомы Анжелике.